ВОСПОМИНАНИЯ[47]
Медведицы мерцающие звезды,
Не думал я, что снова созерцать
Привычно буду вас над отчим садом
И с вами разговаривать из окон
Того приюта, где я жил ребенком
И радостей своих конец увидел.
Ваш и светил, вам равных, вид — какие
В моем сознанье образы, какое
Рождал безумье некогда! Тогда,
В молчанье сидя на зеленом дерне,
Почти весь вечер проводить любил я,
На небо глядя и внимая пенью
Лягушки из долины отдаленной.
Вдоль изгороди, над цветочной грядкой
Блуждал светляк, душистые аллеи
И кипарисы на ветру шептали
Там в роще; доносились из-под кровли
Родной, сменяясь, голоса и звук
Работы мирной слуг. И сколько мыслей
Огромных, сколько сладких снов внушал мне
Вид моря дальнего и гор лазурных[48] —
Их вижу я отсюда, их когда-то
Мечтал преодолеть я, чтоб достичь
Какого-то таинственного мира,
Таинственного счастья для себя!
Не знал своей судьбы я. Сколько раз
Жизнь горькую, пустую жизнь мою
Охотно променял бы я на смерть.
Не говорило сердце мне, что юность
Я буду осужден в селенье этом
Глухом сжигать меж низменных и грубых
Людей, которым чужды и смешны
Слова «ученье», «знанье». Ненавидеть,
Бежать меня не зависть им велит —
Ведь не меня они считают выше
Себя, а то, что в сердце я храню,
Хоть я никак того не обнаружил.
Здесь годы провожу — забыт, покинут,
Без жизни, без любви; и поневоле
Средь сброда недругов ожесточаюсь.
Здесь, жалость и достоинство отбросив,
Я начинаю презирать людей —
Тому виною стадо, что столпилось
Вокруг; а время юности летит,
То время, что и славы драгоценней,
И лавров; драгоценнее, чем чистый
Свет солнца, чем дыханье; я ж теряю
Тебя без наслаждений, бесполезно,
В пристанище безлюдном, средь печалей,
О цвет единственный бесплодной жизни.
Слетает ветер и приносит звон
Часов с высокой башни. Ободреньем
Был этот звон, мне помнится, в те ночи.
Когда еще ребенком в темной детской
Я утра ждал, а непрерывный страх
Мне не давал уснуть. Здесь все, что вижу
Иль слышу я, — лишь возвращенный образ.
Он сладкое несет воспоминанье.
Но к сладости примешивает боль
О настоящем мысль, тоска пустая,
Грусть по былому и слова «я был».
Там, обращенная к закату солнца.
Та лоджия, те расписные стены,
Изображенье стад и день, встающий
В пустых полях, — они моим досугам
Дарили тысячи услад, когда
Везде со мною жило заблужденье
Могучее. В старинных этих залах,
В сиянии снегов, когда свистел
Вокруг широких этих окон ветер,
Звучало эхо возгласов моих
Ликующих, моих забав, в те дни,
Когда вещей чудовищная тайна
Нам видится исполненной блаженства;
Ребенок, как неопытный любовник,
К обманной жизни тянется, еще
Нетронутой и целой, с вожделеньем,
Небесным блеском вымысла пленяясь.
О милые обманы и надежды
Тех первых лет моих; сбиваюсь я
Всегда на разговор о вас; ни бег
Мгновенных лет, ни смена чувств и мыслей
Забыть вас не заставили. Мне ясно,
Что честь и слава — призраки; утехи
И блага — лишь желанный сон, а жизнь
Бесплодная — убожество. И хоть
Пусты мои года, хоть одиноко
И мрачно бытие, — меня лишила
Немногого фортуна, понял я.
Но сколько раз я в мыслях возвращаюсь,
Минувшие надежды, к вам и к первой,
Мне дорогой игре воображенья;
Вновь вижу я мое существованье,
Столь жалкое, столь горестное; смерть —
Вот все, что от былых надежд осталось;
Сжимает сердце боль, я понимаю,
Что утешенья нет в моей судьбе.
И все ж, когда со мною рядом будет
Смерть долгожданная и станет близок
Конец несчастий всех, когда земля
Предстанет чуждым долом и из глаз
Грядущее исчезнет — непременно
Вас вспомню, и еще раз этот образ
Меня вздохнуть заставит, и горька
Мне будет мысль, что тщетно жил, и сладость
Минуты роковой умерит болью.
Уже в смятенье юношеских первых
Томлений, удовольствий и желаний
Смерть призывал я часто и подолгу У
этого источника сидел И думал, как бы в лоне этих вод
Покончить мне с надеждой и страданьем.
Потом, средь бед слепых, среди сомнений,
Я горевал о юности прекрасной,
О цвете бедных дней, который рано
Осыпался. И часто в поздний час
На ложе, ставшем мне вернейшим другом,
Под лампой тусклою стихи слагая,
Оплакивал в ночном безмолвье дух,
Нам данный на мгновенье, и себе
В изнеможенье пел псалом надгробный.
Кто может вспомнить вас и не вздохнуть,
О первое явленье несказанных
И милых юных дней, когда впервые
Мелькают перед смертным восхищенным
Улыбки девушек и всё вокруг,
Всё разом улыбается ему;
Безмолвна зависть — то ли спит еще,
То ль благосклонна; и весь мир (о, чудо!)
Ему уже протягивает руки,
Его грехи прощает, с ликованьем
Его приход встречает и, склоняясь,
Показывает, что как господина
Его он принимает и зовет?
Дни быстротечные! Как вспышки молний,
Пропали вы. И кто из смертных может
Не ведать горя, если для него
Пора минула, лучшее исчезло
И молодость, ах, молодость — прошла?
Нерина! О, ужель не слышу я.
Что все окрест мне молвит о тебе?
Ужель исчезла ты из грез моих?
Куда же ты ушла, что нахожу
Здесь о тебе я лишь воспоминанье,
Моя услада? Уж тебя не видит
Родимая земля и опустело
Окно твое, в котором ты стояла,
Со мной болтая, и в котором ныне
Лишь отраженье звезд печальных. Где ты,
Что голос твой не слышен больше мне,
Как некогда, в те дни, когда малейший
Звук уст твоих, которым я внимал,
Невольно заставлял меня бледнеть?
Иное время. Дни, любовь моя,
Твои размыло. Ты ушла. Другие
Явились вслед, чтоб по земле пройти
И жить среди холмов душистых этих.
Но ты прошла стремительно; как сон
Вся жизнь твоя была. Ты шла, танцуя;
Чело блистало радостью, а взор
Доверчивым блистал воображеньем
И юным светом; рок задул его,
И ты уснула. О Нерина! В сердце
Моем — любовь былая. И на праздник
Собравшись, говорю себе: увы,
Нерина! ты себя уж не украсишь
Для праздников, не явишься на них.
И если май приходит и с ветвями
И песнями влюбленные к подружкам
Спешат, я говорю: моя Нерина,
К тебе уже вовеки не придет
Весна, вовеки не придет любовь.
Едва завижу я цветущий берег
Иль ясный день, едва я наслажденье
Почувствую, я говорю: Нерина[49]
Уже не наслаждается ничем,
Не видит ни полей, ни неба. Ты
Прошла, мой вечный вздох, прошла: и стало
Всех грез прелестных спутником, всех чувств,
Всех сладких и глухих движений сердца
Жестокое воспоминанье это.
Перевод А. Наймана
НОЧНАЯ ПЕСНЬ ПАСТУХА, КОЧУЮЩЕГО В АЗИИ[50]
Что делаешь на небе ты, Луна?
Безмолвная, ответь.
Восходишь вечером, бредешь одна,
Пустыни созерцая, — и заходишь.
Ужель ты не пресытилась опять
Извечною тропой
Идти и вновь долины узнавать
Все те же под собой?
Не так ли пастуха Жизнь тянется, как эта?
Встает он с первым проблеском рассвета,
Скотину гонит, видит
Стада, ключи и травы;
Потом, устав, во тьме смыкает вежды,
И ни на что другое нет надежды.
Ужели не гнетет
Жизнь эта — пастуха,
А жизнь твоя — тебя? Куда стремится
Путь краткий мой и твой извечный ход?
Старик седой и слабый,
Босой, полуодетый,
С вязанкой дров тяжелой за спиной,
Под ветром, под дождем, в полдневный зной,
По кручам, но долинам,
По камню, по песку, через кусты,
По леденящему покрову снега
Бежит и задыхается от бега;
Пересекает и поток и топь;
Упав, встает; спешит все больше, больше,
Не смея отдохнуть;
В крови, изранен; наконец приходит.
Сюда его вели Дорога и старанья:
Огромный, страшный перед ним обрыв.
Он низвергается, все вмиг забыв.
Гляди, Луна невиннейшая, вот
Как смертный человек внизу живет.
В мученьях он родится,
В самом рожденье — сразу смерть таится.
Боль и страданье — первое, что он
Испытывает. С самого начала
Отец и мать его хотят утешить
В том, что родился он;
Потом он вырастает —
Они его лелеют; и потом
Словами и делами много лет
Приятное ему стремятся сделать,
Смысл бытия открыв, утешив этим:
По отношенью к детям
Любовней долга нет.
Но для чего тогда рождать на свет
И для чего поддерживать жизнь в том.
Кто просит утешенья?
Коль жизнь людей несет несчастье им,
Зачем ее мы длим?
Светило целомудренное, вот Как человек живет;
Но не из смертных ты,
И речь моя вотще к тебе плывет.
Но, странница извечная, одна,
Задумчивая, ты, быть может, знаешь,
Что есть земная жизнь.
Страданье наше, наши воздыханья;
И что есть смерть — что означает бледность
Последняя в лице,
И гибель всей земли, исчезновенье
Привычного, возлюбленного круга.
Конечно, понимаешь
Ты суть вещей и что земле несет
Закат или восход,
Бег времени безмолвный, бесконечный.
И знаешь ты, какой своей любви
Весна улыбку дарит;
Кто зноя ждет и для кого зима —
Что темная тюрьма.
Тебе открыты тысячи вещей,
От пастуха простого скрытых тайной.
Порой, когда гляжу я на тебя,
Как ты безмолвно светишь на равнину,
У горизонта слившуюся с небом,
Или бредешь со стадом,
Как я, дорогой длинной;
Когда гляжу, как небосвод обилен
Созвездьями, и мыслю:
Зачем такое множество светилен?
И беспредельность воздуха? и глубь
И ясность неба без конца? что значит
Огромная пустыня? что я сам? —
Так рассуждаю про себя: о зданье
Безмерном, горделивом
И о семье бесчисленной; потом
О стольких муках, о движеньях стольких
И на земле и в небе всяких тел —
Вращенью их отыщется ль предел?
Откуда двинулись — туда вернулись;
Разгадки не добиться,
Что пользы в том и где плоды. Но ты,
Ты знаешь все, бессмертная юница.
Мне ж — смысл один лишь ведом,
Что сей круговорот,
Что бренное мое существованье
Других, быть может, к благу и победам,
Меня же — лишь к несчастью приведет.
Ты счастливо, о дремлющее стадо,
Скрыт от тебя твой жалкий жребий. Как
Завидую тебе я!
Не потому лишь, что тебе не надо
Страдать; что все лишенья.
Страх, тяготы ты тотчас забываешь;
Но потому, что скуки отвращенья
К бегущим дням не знаешь никогда.
Ты на траве в тени —
Спокойно и довольно;
И большую часть года
Не зная скуки так проводишь ты.
Я ж на траву сажусь, укрытый тенью,
Но дух мой предается отвращенью,
Как бы ужален шпорой:
И мечется душа моя, которой
Покоя нет и места не найти.
А я ведь не желаю ничего,
И не было еще причин для слез.
Ты счастливо. Ответить на вопрос:
Чем счастливо и как? — мне не дано.
Я ж мало наслаждений знал еще,
О стадо, но не только это больно.
Когда б могло ты говорить, то я
Спросил бы лишь одно:
Скажи мне, почему
В благополучной праздности — довольство
Находят все наперечет,
А я — лишь отвращение и гнет.
Вот если б я в заоблачный полет
На крыльях мог умчаться,
Чтоб бездна звезд мне вся была видна,
Чтоб я, как гром, бродил в горах — я был бы
Счастливее, о сладостное стадо,
Счастливей, о безгрешная Луна!
Иль, может быть, не прав, когда гляжу я
На чью-то жизнь чужую;
Все так ли будет иль наоборот,
Родившимся — несчастья груз сполна
Их первый день несет
Перевод А. Ахматовой
