Заблудший сын.
Перевод С. Степанова
«Превыше собственного Я
Никто не-ставит никого!
Того Рассудку не понять,
Что за пределами его.
Отец! Как больше мне любить
Тебя и ближних заодно?
Люблю тебя я, как птенца,
Что с паперти клюет зерно».
Священник, это услыхав,
Схватил дитя за волоса
и к пастве выволок его
Под одобренья голоса.
Затем с амвона возопил:
«Се Диавол в образе людском!
Проникнуть тщилась тварь сия
В Святые Таинства умом!»
Заплакал мальчик, но вотще!
Не помогли и мать с отцом:
Он до исподнего раздет,
И цепь железная на нем.
Дитя на площади сожгли,
Где жег отступников Закон —
Не помогли и мать с отцом...
Ты видел это, Альбион?
Заблудившийся мальчик.
Перевод С. Маршака
«Нельзя любить и уважать
Других, как собственное я,
Или чужую мысль признать
Гораздо большей, чем своя.
Я не могу любить сильней
Ни мать, ни братьев, ни отца.
Я их люблю, как воробей,
Что ловит крошки у крыльца».
Услышав это, духовник
Дитя за волосы схватил
И поволок за воротник.
а все хвалили этот пыл.
Потом, взобравшись на амвон,
Сказал священник: «Вот злодей!
Умом понять пытался он
То, что сокрыто от людей!»
И не был слышен детский плач,
Напрасно умоляла мать,
Когда дитя раздел палач
И начал цепь на нем ковать.
Был на костре — другим на страх —
Преступник маленький сожжен...
Не на твоих ли берегах
Все это было, Альбион?
*Заблудший мальчик.
Перевод В. Микушевича
«Не знаю, как мне полюбить
Другого больше, чем себя;
и как Его представлю я,
Пусть Величайшего любя?
Как малышам еще любить
Своих отцов и матерей?
Мы, пташки, разве что клюем
Порою крошки у дверей».
Безжалостно тут поп схватил
В негодовании слепом
За волосенки малыша,
и восхищались все попом.
а поп вопит на алтаре:
«Чертенка следует унять!
Умишком смеет он своим
Святые тайны осквернять».
Рыдали тщетно мать с отцом,
Разъярена толпа была,
И заковали малыша,
Раздев сначала догола.
И помолясь, его сожгли
Там, где сжигать велит закон.
Рыдали тщетно мать с отцом.
А ты что скажешь, Альбион?
Children of the future age,
Reading this indignant page,
Know that in a former time,
Love, sweet Love, was thought a crime!
In the Age of Gold,
Free from winter's cold,
Youth and maiden bright
To the holy light,
Naked in the sunny beams delight.
Once a youthful pair,
Fill'd with softest care,
Met in garden bright
Where the holy light
Had just remov'd the curtains of the night.
There, in rising day,
On the grass they play;
Parents were afar,
Strangers came not near,
And the maiden soon forgot her fear.
Tired with kisses sweet,
They agree to meet
When the silent sleep
Waves o'er heaven's deep,
And the weary tired wanderers weep.
To her father white
Came the maiden bright;
But his loving look,
Like the holy book,
All her tender limbs with terror shook.
'Ona! pale and weak!
To thy father speak:
O! the trembling fear,
O! the dismal care,
That shakes the blossoms of my hoary hair!'
Заблудшая девочка.
Перевод В. Топорова
Дети будущих веков!
Из разгневанных стихов
Вы узнаете о том,
Что Любовь была грехом.
В веке золотом,
Светом залитом, —
Вечная весна
И, как снег ясна,
Юных тел нагая белизна.
Он, она — юны,
Нежных дум полны.
Хорошо двоим
Утром золотым,
Утром, вечным светом залитым.
В утренней тиши
В кущах ни души:
Не глядит отец,
Не спешит гонец, —
Уна внемлет трепету сердец.
Восстают из трав,
Радостно,устав;
Новой встречи ждут
В час, как все уснут,
В час, когда лишь странники бредут.
И, как снег светла,
В дом к отцу вошла.
Бел отец как лед,
Полн святых забот,
Он взглянул — и страх ее трясет.
«Дочь, как ты бледна!
Уна, ты больна?
О, потоки слез!
Гибельный вопрос
Рвет, как вихрь, цветы седых волос!»
Заблудшая дочь.
Перевод С. Степанова
«С гневом, Будущего дети,
Прочитайте строки эти,
Где поведано стихом,
Как Любовь сочли Грехом!»
В древней той стране
Нет конца весне —
Там и жили Двое
Жизнию святою,
Не смущаясь вовсе наготою.
Как-то раз Они
Вышли в Сад одни —
И сердца забились,
Светом озарились,
Ибо тьмы завесы приоткрылись.
И Обоих пыл
На траву склонил —
В этот час рассвета
Все дремали где-то,
И Она не вспомнила Запрета!
И познав Любовь,
Сговорились вновь
Выйти на свиданье
В час, когда в молчанье
На закате слышится рыданье
Пред Отцом Она
Радости-полна —
Но, пронзая взглядом,
Он грозит ей Адом,
Словно Он в Саду был с нею рядом!
«Уна! Ты молчишь!
Отчего дрожишь?
О! С какой Виною
Встала предо Мною?!
Ты Меня покрыла сединою!»
Whate'er is born of mortal birth
Must be consumed with the earth,
To rise from generation free:
Then what have I to do with thee?
The sexes sprung from shame and pride,
Blow'd in the morn; in evening died;
But Mercy chang'd death into sleep;
The sexes rose to work and weep.
Thou, Mother of my mortal part,
With cruelty didst mould my heart,
And with false self-deceiving tears
Didst bind my nostrils, eyes, and ears;
Didst close my tongue in senseless clay,
And me to mortal life betray:
The death of Jesus set me free:
Then what have I to do with thee?
К Тирзе.
Перевод В. Топорова
Рожденный Матерью Земной
Опять смешается с Землей;
Став прахом, станет Персть равна —
Так что же мне в тебе, Жена?
Восстав из Спеси и Стыда,
Два Пола пали в Никуда;
Но Смерть до Сна низведена —
Два Пола встали после сна.
Мать Смертной Участи Моей!
Дарительница Всех Скорбей!
Замазала твоя слеза
Мне Ноздри, Уши и Глаза.
Мне косным сделала Язык.
На смерть я из Тебя возник!
Душа Голгофой спасена —
Так что же мне в тебе, Жена?
К Фирце.
Перевод С. Степанова
Рожденному в земную часть
Придется снова в землю пасть,
Чтоб встать однажды, не скорбя —
И что мне жёно до тебя!
В Саду два пола расцвели,
Отбросив Стыд, — на гибель шли;
Но грешных пожалел Господь,
На труд и плач обрекший Плоть.
О Мать моих земных цепей
И горестной тюрьмы моей!
Меня ты заточила в склеп,
В котором я и глух, и слеп.
Ты рот забила мне землей —
И тяжек жребий мой земной!
Но спас меня Христос, скорбя —
И что мне жёно до тебя!
I love to rise in a summer morn
When the birds sing on every tree;
The distant huntsman winds his horn,
And the skylark sings with me.
o! what sweet company.
But to go to school in a summer morn,
o! it drives all joy away;
Under a cruel eye outworn,
The little ones spend the day
In sighing and dismay.
Ah! then at times I drooping sit,
And spend many an anxious hour,
Nor in my book can I take delight,
Nor sit in learning's bower,
Worn thro' with the dreary shower.
How can the bird that is born for joy
Sit in a cage and sing?
How can a child, when fears annoy,
But droop his tender wing,
And forget his youthful spring?
O! father and mother, if buds are nipp'd
And blossoms blown away,
And if the tender plants are stripp'd
Of their joy in the springing day,
By sorrow and care's dismay.
How shall the summer arise in joy,
Or the summer fruits appear?
Or how shall we gather what griefs destroy,
Or bless the mellowing year,
When the blasts of winter appear?
