Когда Гора заметил, что Шучорита молча слушает его и даже не пытается возражать, сердце его исполнилось сострадания к ней, и он продолжал уже более мягко:
— Вам, может быть, мои слова кажутся слишком резкими, но прошу вас, не относитесь ко мне враждебно только потому, что я принадлежу к другой общине. Поверьте, если бы я видел в вас противника, я не произнес бы ни слова. Но мне больно видеть, как ваш свободный от природы ум и широта мысли стискиваются рамками вашего Общества.
Шучорита покраснела.
— Нет, нет, не думайте обо мне, продолжайте, я стараюсь понять вас, — прошептала она.
— Мне осталось сказать совсем немного. Поймите Индию своим ясным умом и полюбите ее сердцем. Если вы будете рассматривать народ Индии только с точки зрения «Брахмо Самаджа», вы никогда не поймете его до конца, научитесь презирать и совершите гигантскую ошибку. Нам не дано взглянуть на него оттуда, откуда его можно увидеть во всей полноте. Бог создал людей разными: они по-разному думают, по-разному живут, различна их вера, неодинаковы и обычаи, но всем им присуще единое — человеческое. У всех людей есть что-то общее, присущее одновременно и мне и моей Индии. Если мы сможем понять, что же это, собственно, такое, нам удастся раздвинуть окружающие нас барьеры мелочности и ограниченности, и нашему взору предстанет нечто удивительное и великое и поведает нам тайну веропочитания древних. И мы увидим, что под неостывшим пеплом еще теплится жертвенный огонь, зажженный в древние времена, и поймем, что настанет день, когда этот огонь вырвется на свободу, сметая преграды места и времени, и ярким пламенем возгорится над миром. Допустить хотя бы на мгновение мысль, что великие дела и думы индийского народа в прошлом не существовали, что все они плод воображения — значит, надругаться над истиной. На это способны только атеисты!
Шучорита слушала, не перебивая, с опущенной головой. Когда же он замолчал, она подняла на него глаза.
— Но что мне делать? — спросила она.
— Я все сказал вам, — ответил Гора, — есть только одна вещь, которую я хочу добавить. Поймите, что индуизм стремится, подобно матери, принять в свои объятия людей самых различных убеждений. Иными словами, индуизм считает, что человек — это прежде всего человек, а не член какой-то определенной общины. Мудрые и глупые равны перед индуизмом, и он признает, что мудрость может проявляться в самых разнообразных аспектах. Христианская религия отрицает это. Она утверждает, что есть только их вера или же вечный мрак, — ничего другого для нее не существует. И те из нас, которые учились среди христиан, готовы стыдиться религиозной свободы и веротерпимости, отличающей нас, индуистов. Мы перестаем понимать, что именно широта религиозных взглядов индуистов может привести в конце концов человечество к единой религии. Пока мы не найдем в себе силы вырваться из водоворота христианского учения, мы не сможем понять все величие и истинную сущность индуизма!
Шучорита не только слушала Гору, она как бы зримо ощущала то, о чем он говорил. Силой слова он заставлял и ее видеть картины далекого будущего, рисовавшегося ему. Забыв свое смущение, забыв себя, смотрела она на сияющее, одухотворенное лицо Горы, и ей казалось, что она видит в его глазах отблеск той чудесной силы, которая одна способна претворить в действительность великие идеи на земле. Шучорите не раз приходилось слушать, как рассуждают о принципах истины ученые и умные люди — члены «Самаджа». Но слова Горы отнюдь не были обычными доводами в споре — они были откровением! Она чувствовала, как он подчиняет себе ее волю, мысли, движения. Словно сам Индра-громовержец явился ей — его глубокий сильный голос заставлял трепетать ее сердце, и быстрые вспышки молний огненной змейкой пробегали по ее жилам. Она уже не в силах была разобраться, в чем она не согласна с Горой и в чем их взгляды совпадают.
В эту минуту в комнату вошел Шотиш. Он побаивался Горы, поэтому обошел его стороной и, подойдя вплотную к Шучорите, шепнул ей на ухо:
— Пану-бабу пришел.
Шучорита вздрогнула, как от удара. Нужно было во что бы то ни стало отклонить визит Харана, избавиться от него, помешать ему войти… Надеясь, что Гора не расслышал, что шептал ей Шотиш, она вскочила в полном смятении, быстро сбежала вниз по лестнице и остановилась перед Хараном-бабу.
— Я прошу вас извинить меня, но сегодня мне неудобно разговаривать с вами, — проговорила она.
— Почему же неудобно? — осведомился Харан.
— Если вы завтра утром зайдете к отцу, — сказала Шучорита, не отвечая на его вопрос, — то найдете меня там.
— У тебя, как видно, сегодня гости? — настаивал он.
Шучорита постаралась избежать ответа и на этот вопрос.
— Пожалуйста, извините меня, — сказала она, — но сегодня у меня нет времени.
— Однако с улицы я слышал голос Гоурмохона-бабу. Он здесь?
Не ответить на этот вопрос Шучорита уже не могла.
— Да, здесь, — промолвила она, покраснев.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Харан. — Мне как раз нужно поговорить с ним. Если у тебя есть какое-нибудь неотложное дело, занимайся им, пожалуйста, а я тем временем побеседую с Гоурмохоном-бабу.
И, не дожидаясь разрешения, он стал подниматься по лестнице. Шучорита последовала за ним и, не глядя на стоящего рядом Харана-бабу, сказала Горе:
— Тетя готовит вам угощение, сейчас я схожу посмотрю, как у нее там подвигаются дела.
С этими словами она поспешно вышла из комнаты, а Харан-бабу с важным видом уселся на стул.
— Вы что-то плохо выглядите, — начал он.
— Это правда, — подтвердил Гора, — недавно я прошел специальный курс для похудания.
— И то верно, — продолжал Харан, стараясь заставить свой голос звучать как можно ласковее, — вам, наверно, было очень тяжело.
— Не так тяжело, как этого хотели бы некоторые, — саркастическим тоном заметил Гора.
— Я хотел поговорить с вами о Биное-бабу, — переменил тему разговора Харан. — Вам, вероятно, известно, что на это воскресенье намечена церемония вступления его в члены «Брахмо Самаджа».
— Нет, мне это неизвестно, — ответил Гора.
— Но вы одобряете этот шаг?
— Биной не спрашивал меня, одобряю я его или нет.
— Но вы считаете, — настаивал Харан-бабу, — что Биной-бабу духовно подготовился к этому шагу?
— Раз уж он согласился проделать все нужные обряды, то ваш вопрос мне кажется совершенно излишним.
— Ослепленные страстью, мы часто не отдаем себе отчета в том, во что верим и во что не верим. Вы ведь знаете человеческую натуру.
— Нет. Я не занимаюсь бесполезными рассуждениями о человеческой натуре.
— Несмотря на то, что мои убеждения и убеждения моей общины не совпадают с вашими, я отношусь к вам с величайшим уважением. Я совершенно уверен, что никакие соблазны не могли бы заставить вас изменить свою религию — пусть ложную. Но…
— Конечно, для Биноя будет тяжелым ударом лишиться даже той крупицы уважения, которое вы еще продолжаете питать ко мне, — с иронией перебил его Гора. — В мире неизбежно приходится решать, что хорошо и что дурно, но если вы собираетесь определять относительную ценность человеческих поступков, взяв за мерило свое уважение или отсутствие такового, то не ждите, что ваше мнение разделят все остальные.
— Хорошо, пусть этот вопрос останется открытым — в конце концов это не так важно. Но я хочу спросить вас — намерены ли вы воспрепятствовать желанию Биноя жениться на дочери Пореша-бабу?
— Харан-бабу, — побагровев, сказал Гора. — Неужели вы думаете, что я буду обсуждать с вами дела Биноя? Вы столько говорите об особенностях человеческого характера, и уж вам-то следовало бы помнить, что Биной мой друг, а не ваш.
— Я говорю об этом только потому, что это дело непосредственно касается «Брахмо Самаджа», в противном случае…
— Ну, а я не имею никакого отношения к «Брахмо Самаджу», и меня ничуть не трогает ваша озабоченность на этот счет.
В это время вернулась Шучорита, и Харан-бабу, повернувшись к ней, сказал:
— Шучорита, мне нужно поговорить с тобой по очень серьезному делу.
На самом деле в этом не было никакой необходимости, просто Харан-бабу хотел дать понять Горе, насколько близки его отношения с Шучоритой. Но она не ответила ему. Да и Гора не шелохнулся, всем своим видом показывая, что вовсе не собирается уйти и предоставить Харану-бабу возможность поговорить с Шучоритой наедине.
— Шучорита, — снова сказал Харан. — Выйдем в ту комнату, мне нужно кое-что сказать тебе.
Не обращая никакого внимания на его слова, Шучорита обратилась к Горе:
— Как чувствует себя ваша мать?
— Я никогда не видел, чтобы она чувствовала себя плохо.
— Да, я заметила, что бодрость и хорошее расположение духа — естественное ее состояние.
