т. II. СПб., 1913, с. 336). Следует учитывать, что высказывания этого рода были связаны не только с личным обаянием императора, но и с определенными надеждами на помощь абсолютной власти в борьбе с закоснелым крепостничеством русских помещиков. «…Не нужно терять
нимало самодержавной власти прежде уничтожения рабства», — утверждал в 1815 г. Н. Тургенев (ук. соч., с. 302). В дальнейшем вера в Александра таяла, но еще Союз Благоденствия в 1818 г. не отказался от этих надежд, основывая на них тактику давления на правительство с целью ускорения крестьянской реформы. Даже в 1819 г. в «Деревне»
П надеялся на освобождение крестьян «по манию царя» (стихотворение в духе тактики Союза Благоденствия было передано через Чаадаева и Васильчикова царю).
Однако уже с 1818 г. в декабристских кругах все более распространялось скептическое отношение к идее использования правительства в освободительных целях Одновременно резко падал личный авторитет Александра I. Точный мемуарист И. Д. Якушкин писал, что, если в 1815 г. «императора, однако же, все еще любили, помня, как он был прекрасен в 13 и 14-м годах», то в 1818 г. «никто из нас <декабристов. — Ю. Л.> не верил в благие намерения правительства» (Записки, статьи, письма декабриста И. Д. Якушкина. М., 1951, с. 10, 19). К этому же времени относятся и язвительные выпады П против фрунтомании Александра I, его покровительства Аракчееву и все более реакционной внешней политики. См.: «Сказки» (Noël), эпиграммы. Не исключено, что в конце пребывания в Петербурге П начал вынашивать планы личного участия в цареубийстве. Тема эта появляется в надписи «Се самый Дельвиг тот…» (см.: Цявловский М. А. с. 47–58). Ю. Г. Оксман видел намек на нее в послании «К Чаадаеву», видимо, о том же говорил П в неотправленном письме к Александру I летом — осенью 1825 г. (см.: XIII, 227).
Эволюция отношения П к Александру I в основном совпадала с эволюцией взглядов декабристов.
Ссылка на юг закрепляет в высказываниях П о царе тон личной насмешки. Он не только «Август» (а позже — «Тиверий»), но и «Иван Иванович» («Ты знаешь, что я дважды просил Ивана Ивановича о своем отпуске чрез его министров — и два раза воспоследствовал всемилостивейший отказ. Осталось одно — писать прямо на его имя — такому-то, в Зимнем дворце, что против Петропавловской крепости» — XIII, 85–86), и «Цензор» («Чорт с ними и с Цензором» — XII, 219). Своеобразной вершиной этой цепи насмешек является «Воображаемый разговор с Александром I» (см.: Бонди С. Подлинный текст и политическое содержание «Воображаемого разговора с Александром I». — «Лит. наследство», 1952, т. 58, с. 167–194). Однако одновременно П не оставлял мысли оценить деятельность Александра I как «главы царей» в более серьезном жанре («Недвижный страж дремал на царственном пороге…» (1824) — II, 1, 310–312). В 1822 г. в стихотворении, не предназначенном для печати и свободном от оглядки на цензуру — «Послании цензору», П наметил такую концепцию царствования Александра I: мрачному периоду господства Аракчеева и мракобесия Магницкого противостоит
Дней Александровых прекрасное начало
(II, 1, 270).
В стихотворении 1836 г., обращенном к друзьям-лицеистам («Была пора: наш праздник молодой…»), П вспомнил Александра I 1815 г., окруженного ореолом победы и славы. Тем более примечательно, что в сохранившихся отрывках десятой главы образ умершего царя лишен каких бы то ни было оттенков — он дан в едином и безусловно сатирическом ключе, восходя по способам художественного решения к эпиграммам и «Сказкам» (Noël, 1818), а не к «высокой» лирике типа оды «Вольность», стихотворения «Недвижный страж дремал на царственном пороге…» и др. Эпиграмматический стиль, перенесенный в обширное историческое повествование, вызывал, с одной стороны, ориентацию на Тацита («великого сатирического пис. <ателя>», по выражению П — XI, 316), а с другой — на «Дон Жуана» Байрона.
<I>, I — Вл<аститель> слабый и лукавый — Ср.:
Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин
(III, 1, 206).
Обвинение Александра I в лукавстве и двуличии широко было распространено среди современников. Наполеон называл русского императора «византийцем». Наблюдавший царя во время Венского конгресса Михайловский-Данилевский записывал: «Опыт убедил его, что употребляли во зло расположение его к добру, язвительная улыбка равнодушия явилась на устах его, скрытность заступила место откровенности <…> Перестали доверять его ласкам, если он кому-либо их оказывает, и простонародное слово «надувать» сделалось при дворе общим; может быть, оно не для всех будет понятно, но кто хорошо знает нашу эпоху, согласится, что оно и есть лучшая характеристика оной» (цит. по кн.: Шильдер Н. К. Имп. Александр Первый, его жизнь и царствование, т. III. СПб., 1897, с. 273–274).
2 — Плешивый щеголь враг труда… — Плешивый — в песне XIV «Дон-Жуана» Байрона Александр I назван «плешивым фанфароном»; ср. в воспоминаниях Смирновой-Россет: «Вошел Александр Павлович, тотчас повел рукой по своей лысине». (Смирнова-Россет А. О. Автобиография. М., 1931, с. 89). В дневнике 1834 г. П записал свой разговор с великим князем Михаилом Павловичем: «Разговорились о плешивых: — Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают. — Государь Ал. <ександр> и К.<онстантин> П.<авлович> оттого рано оплешивили, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело, — и волоса лезли» (XII, 334).
Враг труда — ср.; «И делом не замучен» (II, I, 69). В <Воображаемом разговоре с Александром I> Помилуйте, А.<лександр> С.<ергеевич>. Наше царское правило: дела не делай, от дела не бегай» (XI, 23). Антитетический по отношению к Александру I смысл имеет стих о Наполеоне: «…мучим казнию покоя» (III, 1, 252). В Николае I П позже будет в противоположность его старшему брату подчеркивать деятельный характер.
Обвинение Александра I в лености было широко распространено: «…в жилах его вместе с кровью текло властолюбие, умеряемое только леностью и беспечностью» (Вигель, с. I, с. 161).
<2>, I — Его мы очень смирным знали… — Речь идет о поведении Александра I в период военных неудач. Особенно «смирным» был император в те месяцы Отечественной войны, когда он, покинув, по требованию военных, отступающую армию, укрылся в Петербурге. 18 сентября 1812 г. он написал сестре Екатерине Павловне потрясающее по «смирению» письмо: «Относительно таланта, может, у меня его недостаточно: но ведь таланты не приобретаются, они — дар природы. Чтоб быть справедливу, должно признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда я не имею хороших помощников, терплю недостаток в деятелях по всем частям, призван вести такую громадную машину в
