Приезжий
Ты опоздал, пассажир.
Видишь, кругом пепелище.
Прячут теперь мужики
ножики за голенище.
Надо же им выживать,
деточек на ноги ставить.
Многие живы пока.
С этим и можно поздравить.
Здесь не Мамай проходил.
Это свои постарались.
Страшно по-доброму жить.
Вот до чего доигрались.
Эх, повернуть бы назад,
перепахать, раззудеться…
Некому только уже.
И никуда же не деться.
Человеку неуместна роскошь быта и одежд.
Большинству подходит только извинительный падеж
За своё существованье, за возможность пить да есть…
Горше этого не скажешь, но и это тоже лесть.
Что ж, заманчивость рядиться неизбывна и чудна.
Занавеска, ширма, маска, азиатская чадра
Прикрывают суть нагую, от бесчестья берегут.
Жизнь обычна. Все довольны. Незаметно дни бегут.
Окна и двери везде запираем —
В профиль видны и анфас…
Уединение мы выбираем,
А одиночество – нас.
Он разрешает, Высокосмотрящий,
Быть от людей в стороне,
На языке всех времён говорящий
Даже в безбожной стране.
Тем и спасаемся и, как умеем,
Делаем благостный вид,
Что без нужды потихоньку умнеем.
Плакаться Он не велит.
Однозначны мрак и осыпь
Ускоряющихся лет.
Но пока – в начале осень,
А зимы – в помине нет.
Поздний август и сентябрь,
Половина октября.
В эти месяцы хотя бы
Не расстраиваться зря.
А когда начнётся слякоть,
Бесприютность и тоска,
Можно будет и поплакать…
Стужа зимняя близка.
Возраст больше не обиден,
А спокоен и обыден.
Привыкаешь ко всему.
Подчиняешься ему.
Хочешь ты или не хочешь,
Всё равно о том хлопочешь,
Что и телу, и душе
Своевременно уже.
Телефоны, телефоны,
гулкой трелью не звоните.
Вас не слышно, потому что
чувства прежние остыли.
Я не буду возвращаться.
Извините. Извините.
Корабелу неуютно
в обесточенной пустыне.
Вы кого-нибудь другого
на поступки соблазните.
Ну а мы дорогой этой
не однажды проходили.
Повторяться нету смысла.
Извините. Извините.
Разве что, того не зная,
память вдруг разбередили.
Ах, душа моя больная!
Ей бы впору отдохнуть.
Так прижмёт тоска шальная,
Что ни охнуть, ни дохнуть.
А потом отпустит вроде
На неделю или две,
Чтобы заново, к погоде,
Разболеться голове.
Вот и движется по кругу.
И принять её изволь.
Безотчётную подругу.
Беззастенчивую боль.
Пассажиры, пассажиры,
дальнобойный переезд.
Кто кого в дороге долгой
переспит и переест?
Перегоны, перегоны
да на стыках стук колёс.
Даже в тамбуре под утро
воздух влажен и белёс.
Полустанки, полустанки,
пашни, росстани, леса.
Скрыла прошлое надёжно
дымовая полоса.
Это дым воспоминаний
вслед за поездом летит…
Проза жизни. И в финале —
неразборчивый петит.
Смотри, опять сгустились тучи
Над неповинной головой.
Но даже впадины и кручи
Преодолеет ездовой.
Ведь на лошадках разномастных,
Не зная брода и пути,
От вероятностей опасных
Есть шанс с достоинством уйти.
Они потом подлечат холки,
Пощиплют травку на лугу…
На крайний случай, да и только,
Я их теперь поберегу.
В доме мамином тепло.
Печка дышит ровным жаром.
Время медленно текло,
Доставалось счастье даром.
Кроме этого тепла,
Ничего не надо было.
Если бы она могла,
То ещё сильней любила.
Память детства! Ты одна
Вечна, пристальна, кристальна,
Щедро каждому дана
И всегда исповедальна.
И, конечно, я хотел
Сохранить в душе до гроба
Те морозы и метель,
Крутолобые сугробы…
Все грешат. Лишь избранные каются.
С кем-то по ночам перекликаются.
Плохо спят и мучаются всяко.
А потом и привыкают яко.
Все хотят. Но выживут немногие.
Отстают на круг коротконогие.
Тащимся и мы, пока есть силы,
Тропкой по обочине трясины.
Как мало прожито,
как много пережито.
С. Надсон
Был ангел смысла выдержан и точен.
К нему благоволившие не очень
Пытались медленно да исподволь, с усмешкой
Перевернуть орла беспроигрышно решкой.
Казалось, что кому-то удаётся
И остальным надежда остаётся
На жизнь спокойную, без помыслов и взоров,
Без судей праведных и честных приговоров.
А мне из детства в памяти осталось,
Как из него обидно вырасталось.
Пальтишко мамино три раза перешито…
Так много прожито и мало пережито.
У будущего – странная походка,
Она погасит норов и порыв.
Не узнаю при встрече одногодка,
Почти со стариком заговорив.
На каждый миг – отпущенная вечность,
На долгий век – мгновение всего.
Есть в этом и порок, и безупречность,
И смысл существованья твоего.
Рифм глагольных отголосок
Слух уставший не смущает.
Череда цветных полосок
Жизнь вперёд перемещает.
Тех цветов чередованье —
Как в трубе калейдоскопа…
Радость, боль, негодованье —
Контур длинного раскопа.
Память (главный археолог)
Успокоиться не может.
День уже тяжёл и долог,
И никто ей не поможет.
Если делать понемногу,
можно много успевать.
Не надеясь на подмогу,
никому не подпевать.
Ладить доброе строенье
не спеша, венец к венцу.
Под судьбу. Под настроенье.
Даже с гордостью к концу.
Сложна, сложна картина мира.
В ней нет ни маленьких, ни грузных.
Жизнь одинаково прямила
Преуспевающих и грустных.
Со стороны другой, однако,
Они остались в этом мире
Застывшей клинописью знака,
Себя которым заклеймили.
А сумма общая значений
Непостоянна и незрима.
Ей нет ни в чём ограничений,
Но суть её неоспорима.
О чём таком ты говорил
В последнем кураже,
Когда отчаянно курил
Почти что в неглиже?
На что такое намекал,
Когда всех матом крыл?
Глухих как будто развлекал
Маханьем шумных крыл.
Хотя взлететь так и не смог,
Не то что полететь.
Потом запарился и взмок,
Неловко поглядеть.
К утру проспишься, дорогой,
Под курткой на полу —
И жизнь покажется другой,
И позовут к столу.
Шальная грудь прострелена врагами
В круговращенье сшибок и атак.
По молодости были дураками
И жили, получается, не так.
У тех, что выбрались из пропасти, из ямы,
Безумный пыл заметно поугас.
Теперь спина прострелена. Друзьями.
Тот опыт их от этого не спас.
Что я могу один? Да ничего, по сути.
Стремительные дни бессмысленно несутся.
Что значу я один? Да ничего не значу.
Без близких и родных от безрассудства плачу.
Для них мы и живём. Без них плохая участь.
Бессмысленно стареть, от горьких мыслей мучась,
Что можно бы не так, не вскользь, не бесполезно,
Бездушно и грешно, ущербно и болезно.
Помнить-то помню, да вряд ли узнаю.
Эта мелодия не заказная.
Это, скорее, щемящий рефрен
Слабо заметных пока перемен.
Вдруг узнаваемы стали не явно,
А начинали легко и заздравно,
Те, кого знали везде и всегда,
Чья восходила к зениту звезда.
Их времена отошли, отпылали.
Кто-то, на заднем оставшийся плане,
Всё ещё виден, вдали мельтешит,
Делает вид, что куда-то спешит.
Не понимает: уже отспешили,
Приобрели, растеряли, лишили.
Надо теперь отдохнуть в стороне.
Силы-то где? Не вернутся оне.
Марина и Владимир (В Центре Мейерхольда)
