Марина и Владимир (В Центре Мейерхольда)
Я жив, тобой и Господом храним.
В. Высоцкий
Его люблю, пред нею преклоняюсь.
От времени опять обороняюсь,
Которому сдавался многократно,
Которое не повернуть обратно.
Но, кажется, она-то повернула
Под рокот несмолкаемого гула,
А в тишине внимательного зала
Слова недостающие сказала.
Он сверху ей внимал сквозь резь прищура
И слышал вознесённое: «Прощу я,
Как много раз, всегда тебя прощала.
И никогда любить не прекращала.
Что тридцать лет разлуки? Сон, не больше…
Во Францию дорога через Польшу…
И через жизнь, на скорости за двести…
Двенадцать лет и после вечность вместе…»
В его лице безмолвном – ни кровинки,
Он знает жизни обе половинки.
И ждёт её, от спешки отречённый.
Единственный. Любимый. Наречённый.
Плакал ребёнок в обманчивом сне.
К точке зенита луна восходила,
Чувство забытое предвосхитила —
Время уже повернуло к весне.
Залита светом земля до утра,
И не лежится, как надо, в постели.
Две-три-четыре коротких недели,
Там и задуют другие ветра.
Есть у природы спасительный дар.
Всё обновляет она ежегодно.
Щедрый подарок кладёт на алтарь
Искренне, праведно, богоугодно.
По летнему времени снова живу.
На угол ненужное, а во главу —
О главном заботу, о близком, родном.
Уверен теперь только в этом одном.
К знакомому берегу проще пристать,
Здесь даже волна всякой лодке под стать.
Подошвы ласкает прогретый песок,
Привычная боль отпускает висок.
Нет общества вокруг, а послужить хотелось,
Произнести молитвы не слов, а добрых дел.
Ночами в бытие далёкое летелось,
Оттуда безразлично встречающий глядел.
Его прохладный взор не предвещал приёма
И делал несерьёзным желаемый успех.
Густела темнота оконного проёма
И плавно, без усилий, уравнивала всех.
Товар неходовой. И потому лежалый.
Иного никогда здесь словно не бывало.
А продавец-то глуп, давно мышей не ловит.
Вся выручка дневная – алтын да медный грош.
Считаем барыши, а он не знает счёта.
Стараемся успеть, а он спокойно смотрит.
На стоимость добра свои имеет взгляды.
И жизнь ему такая вот именно нужна.
Тем, с кем делишь кров и пищу
До конца своих годов,
Благодарность снова ищешь
И на всё для них готов.
Потому как в эти годы
Понимаешь, что к чему,
И блюдёшь режим погоды,
Устоявшейся в дому.
А иначе удержаться
Невозможно на плаву —
Если не к кому прижаться,
Приклонить в тоске главу.
А чего нам бояться очевиднейшей правды?
Распоследний паскудник, он и то благородней,
Потому что не носит каждодневную маску,
Не стыдясь откровенно из толпы выделяться.
Обывателю страшно обиходить свободу.
Для него это бремя, бесполезное вовсе.
Проще жить как привыкли, никого не смущая,
А на случай укора приберечь оправданья.
К перемене убеждений путь ни короток, ни долог,
А такой, каким и должен быть у каждого из нас.
Жизни прожитой отрезок, вереницы книжных полок,
Днём безумные сомненья, ночью – споры на износ.
Очертания прозрений неожиданны и зыбки.
Да и сам же ты, наверно, к ним не очень-то готов.
Так ребёнок несмышлёный из качающейся зыбки
Видит слабенький рисунок своих будущих годов.
Удивительное время! Можно так и можно эдак!
Всё равно ещё не скоро подводить любой итог,
Заходить с волненьем чтобы по пунктиру мудрых меток
На последний, на бесспорный, на решающий виток.
Жест значительнее слова.
Иногда, не всякий раз.
Если жизнь совсем сурова,
Бес на выдумки горазд.
На себя махнёшь рукою
Первый раз, потом другой…
Плачут бабы за рекою,
Руки выгнувши дугой.
Там свои гуляют беды,
Не обходят стороной.
От обеда до обеда
Холод жуткий, нутряной.
Неуверенность, тревога
Безысходного пути.
Приходи скорей, подмога,
Не давай совсем уйти.
Это касается лично меня
И никого другого.
Быстро уходят, летят времена
Самого дорогого.
Скорость такая, что только потом
Голову поднимаешь
И над сосновым могильным крестом
Главное понимаешь.
От беды не отбожишься,
Далеко не разбежишься.
Шаг короткий, смех дурной,
Радость ходит стороной.
А без радости куда же?
Без неё не смеешь даже
Сам себя зауважать,
Деток милых нарожать.
Нервно движемся по кругу,
Притираемся друг к другу.
Больно, шумно, пыль кругом,
Лучше всё-таки бегом.
Отдохнём, даст Бог, попозже.
А пока что кнут да вожжи
Как орудия труда.
Там – спасенье. Нам – туда.
Бог меня берёг и тешил
Несбывавшейся надеждой.
Применял одни и те же
Он превратности судьбы.
Вёл извилистой дорогой
К удаляющейся цели.
И, как видите, не бросил.
Хватит выучки, решил.
Честь для меня – приходиться отцом,
Быть и слугой, и домашним творцом,
Пестовать нежный зародыш, пока
Тянется к свету дитяти рука.
Нет ему ближе ещё никого.
Пальчиком тычет в отца своего,
Ищет защиту и к матери льнёт,
Первые слёзы без повода льёт.
Впрочем, судить о причинах не нам.
Делим заботу о нём пополам.
Скоро услышится радостный смех,
Нет ему в доме серьёзных помех.
Каждой малютке уместна хвала.
Матушка кружево ласки плела.
Значит, окрепнет желанный росток.
Солнце его перешло на восток.
Нету лёгкости в помине.
Окна всё-таки помыла
Да прибралась, как могла.
На кушетку прилегла.
Дом большой, а силы мало.
Не поела, поклевала
Только утром со стола.
В рот и крошечки смела.
День один из жизни долгой.
Речки Тихвина и Волга
Унесли её года,
Их текучая вода.
В них течение такое.
Нету матушке покоя.
Высоки в Москве дома,
О сыночке вся дума.
Речка входит точно в русло
После шумного разлива,
На прибрежье смотрит грустно,
Вниз бежит неторопливо.
Там, внизу, достигнув устья,
Разливается безмерно
С отпечатком той же грусти,
Но в последний раз, наверно.
Пусть и речка жизни тоже
Завершается у моря,
Попадёт в морское ложе
И брега его омоет…
Свежая водка, а к ней и закуска.
Пиво и вобла.
Сердце частило, от нервов нагрузка.
Чудище обло.
Каждому – жребий, а этому – мимо.
Раз и стократно.
Только бы гордость была не гонима.
В чрево обратно.
Водкой зальётся случайный прохожий.
Так ему проще.
День разыграется ясный, погожий.
Кладбище в роще.
Вот и подумаешь: может быть, выпить.
Или напиться.
Важно ведь главные козыри выбить.
И не разбиться.
Добром подпитывалось зло,
А иногда – питалось.
Крепчало, множилось, росло,
Начальствовать пыталось.
И дабы уж совсем не пасть,
Безвольно и устало,
Добро само залезло в пасть
И колом в горле встало.
…когда истончаются все истины…
З. Прилепин. Санькя
И вновь истончаются истины
От длительной тряски и носки.
Устои людские расхристаны,
Суждения грубы и плоски.
Пора ожидать революцию.
Другое навряд ли случится.
Опять за оградой колючею
Придётся свободе учиться.
Истории гладь покорёжена,
Сюжеты сменяют друг друга.
И жизнь навсегда огорожена
Пределами этого круга.
Ушла в абсолютное прошлое
Та часть окончательной жизни,
В которой простое и сложное
Делить невозможно и лишне.
Ушла она вместе с последними
Людьми, без которых печально.
Остался с правами наследными,
Не нужными мне изначально.
Ушедшая роскошь общения
От времени ярче намного.
Прошу у них снова прощения.
Глядят они как на немого.
Когда приходят холода,
А в стенах щели,
Дом не нагреешь никогда,
Как бы ни грели.
А если общая беда,
То и в отдельной
Избе не скрыться никуда
В тоске похмельной.
Конечно, надо бы не пить,
А делать дело.
Да где сговорчивость купить
Души и тела?
Их не заставишь, как ни тщись.
Силёнок мало.
Ломала праведная жизнь.
И доломала.
