Константин Бальмонт - Будем как солнце. Книга символов

    Сон и мгла.

Ты, как все, лишь день светила,

Потускнела, умерла.

Твой конец последний близок,

Ты остывший бледный труп.

Терем твой, девица, низок,

    Миг твой скуп.

Твой конец последний близок,

Ты посмешище и труп.

В тот миг расставанья в нем умерло что-то,

Он с нею был взглядом, не с нею душою.

А в ней лишь одна трепетала забота:

«О, если б могла я быть вечно с тобою!»

Лицо у нее лишь на миг исказилось,

Она, холодея, сдержала рыданья.

«Прощай», у обоих в душе проносилось,

И он ей с улыбкой сказал. «До свиданья!»

В тот миг расставанья, как ветер свободный,

Он только и ждал, чтоб скорей удалиться.

И, вздрогнув, бледнея в тоске безысходной,

Она прошептала: «Я буду молиться!»

В храме все—как прежде было.

Слышен тихий взмах кадил.

    «Я смеялся, я шутил.

    Неужели ты любила?»

Дымен смутный трепет свеч,

На иконах свет заемный.

Каждый хочет в церкви темной

От свечи свечу зажечь.

В храме будет так, как было.

Слышен тихий звон кадил.

    «А, неверный! Ты шутил.

    Горе! Горе! Я любила».

Смерть, медлительно-обманная,

Смерть, я ждал тебя года,

Но для каждого ты странная

И нежданная всегда.

Мне казалась упоительной

Мысль о том, что ты придешь

И прохладою целительной,

Торжествуя, обоймещь.

И воздушною одеждою

Мне навеешь легкий мрак.

Нет, обманут я надеждою,

Ты придешь не так, не так.

Как неведомое, грубое,

Ты возникнешь в тишине

Как чудовище беззубое,

Ты свой рот прижмешь ко мне.

И неловкими прижатьями

Этих скользких мертвых губ,

Неотвратными объятьями

Превращен я буду в труп.

Но еще не бессознательный,

Не затянутый во тьму,

И мучительно внимательный

К разложенью своему.

Вот, рука окоченелая

Точно манит и грозит,

Синевато-грязно-белая,

Искривилась… Гнусный вид!

Вот, лицо покрылось пятнами,

Восковою пеленой,

И дыханьями развратными

Гниль витает надо мной

Отвратительно знакомые

Щекотания у рта.

Это мухи! Насекомые!

Я их пища, их мечта!

И приходят ночи, низкие,

Как упавший потолок.

Где же вы, родные, близкие?

Мир отпрянувший далек.

Глухо пали комья грязные,

Я лежу в своем гробу,

Дышат черви безобразные

На щеках, в глазах, на лбу.

Как челнок, сраженный мелями,

Должен медлить, должен гнить,

Я недели за неделями

Рок бессилен изменить.

За любовь мою чрезмерную

К наслаждениям земным,

После смерти, с этой скверною

Грешный дух неразлучим.

Целых семь недель томления,

Отвращения, тоски,

Семь недель, до избавления,

Рабство, ужас, и тиски!

Лишь одной отрадой нищенской

Ад могу я услаждать;

Пред оградою кладбищенской

Белой тенью в полночь встать.

Я с каждым могу говорить на его языке,

Склоняю ли взор свой к ручью или к темной реке.

Я знаю, что некогда, в воздухе, темном от гроз,

Среди длиннокрылых, меж братьев, я был

                                     альбатрос.

Я знаю, что некогда, в рыхлой весенней земле,

Червем, я с червем наслаждался в чарующей

                                          мгле.

Я с Солнцем сливался, и мною рассвет был

                                        зажжен,

И Солнцу, в Египте, звучал, на рассвете, Мемнон.

Я был беспощадным, когда набегал на врагов,

Но, кровью омывшись, я снова был светел и нов.

С врагом я, врагом, состязался в неравной

                                       борьбе,

И молча я вторил сраженный «О, слава тебе?»

И мной, безымянным, не раз изумлен был

                                    Сократ.

И ныне о мудром, со мной, обо мне, говорят.

Я с каждым могу говорить на его языке,

Ищи меня в небе, ищи меня в темной реке.

Я не знаю, что такое — презрение,

Презирать никого не могу.

У самого слабого были минуты рокового горения,

И с тайным восторгом смотрю я в лицо—врагу.

Я не знаю, как можно быть гордым

Пред другим. Я горд — пред собой.

О, струны мои, прозвените небывалым аккордом,

Чтоб враг мой был, как я, во мгле голубой!

Я не могу понять, как можно ненавидеть

Остывшего к тебе, обидчика, врага.

Я радости не знал — сознательно обидеть,

Свобода ясности мне вечно дорога.

Я всех люблю равно, любовью равнодушной,

Я весь душой с другим, когда он тут, со мной,

Но чуть он отойдет, как светлый и воздушный

Забвеньем я дышу, своею тишиной.

Когда тебя твой рок случайно сделал гневным,

О, смейся надо мной, приди, ударь меня:

Ты для моей души не станешь ежедневным,

Не сможешь затемнить — мне вспыхнувшего — дня

Я всех люблю равно, любовью безучастной,

Как слушают волну, как любят облака.

Но есть и для меня источник боли страстной,

Есть ненавистная и жгучая тоска.

Когда любя люблю, когда любовью болен,

И тот, другой, как вещь, берет всю жизнь мою,

Я ненависть в душе тогда сдержать не волен,

И хоть в душе своей, но я его убью.

Позабывшись,

Наклонившись,

И незримо для других,

Удивленно

Заглянуть,

Полусонно

Вздохнуть,—

Это путь,

Для того чтоб воссоздать

То, чего нам в этой жизни вплоть до смерти

                                     не видать.

Душа — прозрачная среда

Где светит радуга всегда,

В ней свет небесный преломлен,

В ней дух, который в жизнь влюблен.

В душе есть дух, как в солнце свет,

И тождества меж ними нет,

И разлучиться им нельзя,

В них высший смысл живет сквозя.

И трижды яркая мечта —

Еще не полная, не та,

Какая выткалась в покров

Для четверичности миров.

Последней, той, где все — одно,

В слова замкнуться не дано,

Хоть ею полон смутный стих,

В одежде сумраков земных.

И внешний лик той мысли дан:

Наш мир — безбрежный Океан,

И пламя, воздух, и вода

С землею слиты навсегда.

Жемчужные тона картин венецианских

Мне так же нравятся, как темные цвета

Богинь египетских, видений африканских,

И так же, как ночей норвежских чернота.

Но там в Норвегии еще есть ночь иная,

Когда в полночный час горит светило дня.

И яркие цвета, вся сила их земная,

В кровавых кактусах так радуют меня.

Что в мире я ценю — различность сочетаний:

Люблю Звезду Морей, люблю Змеиный Грех.

И в дикой музыке отчаянных рыданий

Я слышу дьявольский неумолимый смех.

Отчего в протяжном бое

Убегающих часов,

Слышно что-то роковое,

Точно хоры голосов?

Оттого, что с каждым мигом

Ближе к сердцу горький час.

Верь заветным древним книгам

Страшный Суд грядет на нас.

Бойся тайных злодеяний,

В тайну жертвы вовлекись.

Нет вины без воздаяний.

Время зыбко Берегись!

Бойся грозных мук, растущих

Из обманчивых утех.

Бойся мертвых, молча ждущих,

Чтоб раскрыть твой тайный грех.

Нет малейшего мгновенья,

Не записанного там.

Нет пощады, нет забвенья

Улетающим мечтам.

Бойся выйти из влиянья

Полной света полосы.

Слышишь голос предвещанья?

Бойся! Это бьют часы.

Равнодушно я считаю

Безучастное тик-так.

Наслаждаюсь и страдаю,