Давид (грубо). У меня насморк.
Хана. Давид!
Шварц. С насморком нельзя целовать девушек! Ханочку нельзя целовать с насморком, а папу можно... Ну, ничего, ничего... Кушайте чернослив! Я, наверное, очень много говорю, но это просто потому, что я взволнован! Я почти три года не видел Давида... И я, стыдно признаться, в первый раз в жизни в Москве...
Чернышев. Нравится?
Шварц. Не знаю... Понятно - нравится... Но я еще ничего не видел, прямо с вокзала - сюда! Затра я пойду в Третьяковскую галерею, а потом в мавзолей Ленина, а потом в Парк культуры... У меня записана вся программа! Да, а в Большой театр трудно попасть?
Хана. Трудно.
Шварц. А что, если мы попросим товарища Чернышева? Вы не сумете нам помочь, товарищ Чернышев?
Чернышев. Постараюсь.
Шварц. Большое спасибо! (Внезапно нахмурился.) Да, и потом у меня есть еще одно дело... Вы понимаете, дети мои, посадили Мейера Вольфа!
Хана. Дядю Мейера? За что?
Шварц. Деточка моя, кто это может знать? "За что" - это самый бессмысленный в жизни вопрос! ( Обернулся к Чернышеву.) Понимаете, товарищ Чернышев, этот Вольф - он переплетчик, одинокий, больной человек... Ну, и мы собрались - несколько его друзей - и написали письмо на имя заместителя народного комиссара, товарища Белогуба Петра Александровича... Так нас научили... Так вот, вы не знаете - куда мне отнести это письмо?
Чернышев (сухо). Не знаю. Пройдите на площадь Дзержинского - там вам скажут.
Шварц (записал в книжечку). На площадь имени товарища Дзержинского! Так, спасибо! (Усмехнулся.) Вам не кажется, что было бы лучше, если бы площадь называлась именем товарища Белогуба, а наше письмо прочел бы товарищ Дзержинский?!.
Вбегает Слава Лебедев.
Лебедев (в дверях). Иван Кузьмич!.. Здравствуйте!
Шварц (радушно). Здравствуйте, милости просим!
Лебедев. Иван Кузьмин, я достал... Только надо быстрей - там уже в зал пускать начинают?
Чернышев. Побежали.
Чернышев встал, застегнул полевую сумку.
Шварц. Вы уходите? Посидите, товарищ Чернышев, а?
Чернышев. Извините, Абрам Ильич, мы в кино... Всего вам хорошего, до свидания!
Шварц. До свидания... Вы не забудете - насчет Большого театра?
Чернышев. Нет, нет, не забуду.
Шварц. Давид вам напомнит.
Давид (умоляющими глазами взглянул на Чернышева). Иван Кузьмич, вы не думайте... Вы... Я не... Я вам потом объясню... Вы...
Чернышев. Ладно, ладно, ты сперва поправляйся... Бежим, Слава! Кланяйтесь вашим родным, Хана, скажите- я к ним заеду на днях!
Хана. Спасибо. До свидания.
Чернышев. Счастливый вам путь!
Чернышев и Лебедев быстро уходят. Молчание. Шварц внимательно посмотрел на Давида, осторожно прикоснулся к его руке.
Шварц. Чем ты расстроен, милый, ты мне можешь сказать?
Давид (угрюмо). Ничем... Ничем не расстроен!
Шварц. Я как-нибудь не так выразился? Или у тебя неприятности с этим Чернышевым?
Давид. Нет. Шварц. А почему ты все время молчишь? Давид (со взрывом злости). А что я должен делать, по-твоему?!. Петь? Плясать? Мало тебе того, что...
Шварц (не дождавшись продолжения). Чего?
Давид. Ничего!.. Ничего - и оставь меня в покое? Ничего?..
Шварц еще раз внимательно посмотрел на Давида. Неожиданно легко и поспешно встал, зачем-то надел шляпу.
Шварц (почти торжественно). Давид, я знаю, почему ты расстроен! Ты недоволен тем, что я приехал! Да?
Давид (уткнулся лицом в подушку). Что ты наделал?!. Если бы ты только мог понять, что ты наделал!.. Все теперь кончено, все... Все!
Хана (возмущенно). Давид!
Шварц (строго). Подождите, Ханочка! (Помолчав.) Ничего такого страшного не произошло, глупый! Все можно поправить. Всякое горе можно поправить. Поезда ходят не только сюда - обратно они тоже ходят... Ты хочешь, чтобы я уехал домой, да?
Давид (с отчаянием). Да!.. Но какая уже теперь разница? Хана. Давид. Шварц (грустно). Для меня разница есть.
Давид. Ну и...
Молчание. Шварц странными кругами заколесил по комнате. В одной руке у него чемодан, в другой - пакетик с черносливом.
Хана. Немедленно извинись!
Давид молчит.
Шварц (бормочет). Я должен был это предвидеть!.. Я обязан был это предвидеть!.. У мальчика хорошие дела. Его навещают большие люди. И вдруг является старое чучело из Тульчина и говорит - здравствуйте, я ваш папа, кушайте чернослив! Идиот! Мне просто очень хотелось. Додик, посмотреть - как ты живешь и какой ты стал! И послушать, что о тебе говорят... И погордиться тобой... Мне хотелось сидеть в зале, когда ты играешь, - и чтобы все показывали на меня пальцем и шептали - это папа Давида Шварца! Идиот! Кому это важно - чей я папа!.. Не сердись на меня, милый, я завтра уеду, обещаю тебе... Ну, так я не увижу Третьяковскую галерею... Вот - я оставляю, что я привез...
Давид. Не надо.
Шварц. Обязательно надо. Ты, наверное, удивлялся, почему я не присылаю тебе денег? А я хотел их сам привезти... Вот - я положил... Тут хватит надолго! (Потер пальцами лоб, взглянул на Хану.) Так мне можно пойти к вам, Ханочка?
Хана. Да, непременно.
Шварц. Хорошо. На одну ночь придется вам потесниться! (Помолчав.) Ну, пойдем!
Хана. Уже сейчас?
Шварц. Да... Я почему-то вдруг устал... И вероятно, Давиду нужно заниматься... Пойдемте, Ханочка! Будь здоров, милый!
Шварц обнял Давида. Долгая пауза.
Давид (бессвязно). Я не хотел обидеть тебя!.. Я не хотел!.. Честное слово, я не хотел обидеть тебя !
Шварц (ласково). Ну, конечно, конечно! Что я, не понимаю? Конечно, не хотел. Будь счастлив, родной. Я уеду завтра... В крайнем случае, послезавтра - как достану билет... Ханочка тебе позвонит... Тут есть телефон?
Давид. Есть.
Шварц. Ханочка позвонит. И если ты сможешь, ты приедешь на вокзал, проводить меня. Правда?
Давид. Да.
Шварц. Если сможешь.
Давид. Папа!.. Папа!..
Шварц. Ну?!. Ты прав, Додик - зачем же ты плачешь?
Давид. Папа!..
Шварц (решительно). Идемте, Хана! (Шварц и Хана медленно идут к дверям, Абрам Ильич обернулся.) Да, скажи товарищу Чернышеву, чтобы он не трудился напрасно. Скажи, что я не сумею пойти в Большой театр. Скажи, что мне расхотелось! (Помедлив.) Ну, Бог с тобою, Давид!..
Шварц и Хана уходят. Давид один. Он рванулся было вслед за ушедшими, но у самой двери остановился, постоял, вернулся назад и сел. Он сидит молча, неподвижно, опустив голову. Тикает будильник. Бегом возвращается Хана.
Давид (испуганно). Что... Плохо ему?
Хана. Я косынку забыла.
Давид. Вот она, возьми. Хана. Ты отвратительно поступил... Подло... Мерзко...
Давид. Я знаю.
Хана. Он чудесный старик, твой отец!
Давид. Я знаю.
Хана. Все ты знаешь...
Закипел чайник.
Давид. Выключи, будь добра.
Хана вытащила шнур, бросила его на стол, остановилась перед Давидом.
Хана. Ничего ты не знаешь! Даже как сильно я тебя люблю - ты не знаешь!.. Такой простой вещи не знаешь!
Давид. Хана!
Хана. Что? Теперь можно сказать, не стыдно. Больше мы все равно с тобой не увидимся! (Печально улыбнулась.) Я так ждала, когда ты приедешь! Так ждала!.. А ты не зашел даже... Все некогда было... Три года было некогда! А я и на это обидеться не сумела. Узнавала о тебе... О тебе и о Таньке... На концерты ходила в Консерваторию: надеялась - встречу... А на первомайском вечере ты и заметить меня не захотел...
Давид. Ты была разве?
Хана. Была. В пятом ряду сидела. Громче всех тебе хлопала. Ты превосходно играл в тот вечер. Превосходно. Особенно Венявского. Ты будешь знаменитым скрипачом, Додька, и очень счастливым человеком... Я так загадала!.. Прощай!
Давид (растерянно). Погоди, Хана!
Хана. Абрам Ильич ждет... Прощай!
Хана убегает. Давид снова один. Он бесцельно слоняется по комнате. Берет скрипку. Кладет ее обратно. Накрывает чайник подушкой. Входит Людмила Шутова.
Людмила. Шварц!
Давид обернулся и внезапно бросился с кулаками на Людмилу.
Давид. Уходи отсюда ко всем чертям!.. Убирайся!.. Убирайся отсюда!..
Молчание.
Людмила (тихо). Зачем же ты лезешь на меня с кулаками, свинья?! Я папиросы тебе принесла, а ты... На - кури, свинья!
Людмила швырнула на кровать Давиду пачку папирос и вышла. Тишина. Сумерки. Зажглись огни в доме напротив. Хрипит и захлебывается уличный радиорепродуктор:
- ...Сегодня, во время очередного массированного налета фашистской авиации на Мадрид, было сбито...
Бесшумно отворяется дверь и входит Таня. Она в новом нарядном платье, радостная и возбужденная.
Давид. Не вижу. Темно.
Таня. А ты зажги свет.
Давид. Не хочу.
Таня. Что с тобой?
Давид. Ничего!
Таня. Со Славкою поругались?
Давид. Нет. Таня (после паузы). Что случилось? Может быть, я напрасно пришла? Давид. Может быть.
Таня. Ах, так?!.
Таня постояла еще секунду, словно соображая, а затем решительно повернулась и пошла к дверям.
Давид. Танька!
Таня (звонко, дрожащим голосом). Ты грубый, невоспитанный, наглый, самовлюбленный, нахальный...
Давид (насмешливо). Ну, а еще?
Таня. И не приходи ко мне больше, и не звони, и... Все!
