СМЕРТЬ
Постели, нежные от ласки аромата,
Как жадные гроба, раскроются для нас,
И странные цветы, дышавшие когда-то
Под блеском лучших дней, вздохнут в последний раз.
Остаток жизни их, почуяв смертный час,
Два факела зажжет, огромные светила,
Сердца созвучные, заплакав, сблизят нас,
Два братских зеркала, где прошлое почило.
В вечернем таинстве, воздушно-голубом,
Мы обменяемся единственным лучом,
Прощально-пристальным и долгим, как рыданье.
И Ангел, дверь поздней полуоткрыв, придет,
И, верный, оживит, и, радостный, зажжет
Два тусклых зеркала, два мертвые сиянья.[140]
Лишь Смерть утешит нас и к жизни вновь пробудит,
Лишь Смерть – надежда тем, кто наг и нищ и сир,
Лишь Смерть до вечера руководить нас будет
И в нашу грудь вольет свой сладкий эликсир!
В холодном инее и в снежном урагане
На горизонте мрак лишь твой прорежет свет,
Смерть – ты гостиница, что нам сдана заране,
Где всех усталых ждет и ложе и обед!
Ты – Ангел: чудный дар экстазов, сновидений
Ты в магнетических перстах ко всем несешь,
Ты оправляешь одр нагим, как добрый гений;
Святая житница, ты всех равно оберешь;
Отчизна древняя и портик ты чудесный,
Ведущий бедняка туда, в простор небесный![141]
CXXXIII. Смерть художников
Не раз раздастся звон потешных бубенцов;
Не раз, целуя лоб Карикатуры мрачной,
Мы много дротиков растратим неудачно,
Чтоб цель достигнута была в конце концов!
Мы много панцирей пробьем без состраданья,
Как заговорщики коварные хитря
И адским пламенем желания горя —
Пока предстанешь ты, великое созданье!
А вы, что Идола не зрели никогда!
А вы, ваятели, что, плача, шли дотоле
Дорогой горькою презренья и стыда!
Вас жжет одна мечта, суровый Капитолий!
Пусть Смерть из мозга их взрастит свои цветы,
Как Солнце новое, сверкая с высоты![142]
В неверных отблесках денницы
Жизнь кружит, пляшет без стыда;
Теней проводит вереницы
И исчезает навсегда.
Тогда на горизонте черном
Восходит траурная Ночь,
Смеясь над голодом упорным
И совесть прогоняя прочь;
Тогда поэта дух печальный
В раздумье молвит: «Я готов!
Пусть мрак и холод погребальный
Совьют мне траурный покров
И сердце, полное тоскою,
Приблизит к вечному покою!»[143]
Тоску блаженную ты знаешь ли, как я?
Как я, ты слышал ли всегда названье:"Странный"?
Я умирал, в душе влюбленной затая
Огонь желания и ужас несказанный.
Чем меньше сыпалось в пустых часах песка,
Чем уступала грусть послушнее надежде,
Тем тоньше, сладостней была моя тоска;
Я жаждал кинуть мир, родной и близкий прежде
Тянулся к зрелищу я жадно, как дитя,
Сердясь на занавес, волнуясь и грустя…
Но Правда строгая внезапно обнажилась:
Зарю ужасную я с дрожью увидал,
И понял я, что мертв, но сердце не дивилось.
Был поднят занавес, а я чего-то ждал.[144]
I
Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
За каждым валом – даль, за каждой далью – вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах – как бесконечно мал!
В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.
Что нас толкает в путь? Тех – ненависть к отчизне,
Тех – скука очага, еще иных – в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни —
Надежда отстоять оставшиеся дни.
В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.
Но истые пловцы – те, что плывут без цели:
Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: – Вперед!
На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку – любовь, как рекруту – картечь,
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.
II
О ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.
О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть – везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде…
Душа наша – корабль, идущий в Эльдорадо.
В блаженную страну ведет – какой пролив?
Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада —
Крик вахтенного: – Рай! Любовь! Блаженство! Риф.
Малейший островок, завиденный дозорным,
Нам чудится землей с плодами янтаря,
Лазоревой водой и с изумрудным дерном. —
Базальтовый утес являет нам заря.
О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
Скормить его зыбям иль в цепи заковать, —
Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
От вымысла чьего еще серее гладь.
Так старый пешеход, ночующий в канаве,
Вперяется в мечту всей силою зрачка.
Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,
Мигающей свечи на вышке чердака.
III
Чудесные пловцы! Что за повествованья
Встают из ваших глаз – бездоннее морей!
Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,
Сокровища, каких не видывал Нерей.
Умчите нас вперед – без паруса и пара!
Явите нам (на льне натянутых холстин
Так некогда рука очам являла чару) —
Видения свои, обрамленные в синь.
IV
«Созвездия. И зыби,
И желтые пески, нас жгущие поднесь.
Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, —
Ах, нечего скрывать! – скучали мы, как здесь.
Лиловые моря в венце вечерней славы,
Морские города в тиаре из лучей
Рождали в нас тоску, надежнее отравы,
Как воин опочить на поле славы – сей.
Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, —
Увы! хотя бы раз сравнялись с градом – тем,
Что из небесных туч возводит Случай – Гений… —
И тупились глаза, узревшие Эдем.
От сладостей земных – Мечта еще жесточе!
Мечта, извечный дуб, питаемый землей!
Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь
Достигнуть до небес с их солнцем и луной.
Докуда дорастешь, о, древо кипариса
Живучее?…Для вас мы привезли с морей
Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, —
Всем вам, которым вещь чем дальше – тем милей!
Приветствовали мы кумиров с хоботами,
С порфировых столпов взирающих на мир,
Резьбы такой – дворцы, такого взлета – камень,
Что от одной мечты – банкротом бы – банкир…
Надежнее вина пьянящие наряды
Жен, выкрашенных в хну – до ноготка ноги,
И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада…»
V
VI
«О, детские мозги!
Но чтобы не забыть итога наших странствий:
От пальмовой лозы до ледяного мха —
Везде – везде – везде – на всем земном пространстве
Мы видели все ту ж комедию греха:
Ее, рабу одра, с ребячливостью самки
Встающую пятой на мыслящие лбы,
Его, раба рабы: что в хижине, что в замке
Наследственном: всегда – везде – раба рабы!
Мучителя в цветах и мученика в ранах,
Обжорство на крови и пляску на костях,
Безропотностью толп разнузданных тиранов, —
Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.
С десяток или два – единственных религий,
Всех сплошь ведущих в рай – и сплошь вводящих в грех!
Подвижничество, так носящее вериги,
Как сибаритство – шелк и сладострастье – мех.
Болтливый род людской, двухдневными делами
Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе,
Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя: —
Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе! —
И несколько умов, любовников Безумья,
Решивших сократить докучной жизни день
И в опия моря нырнувших без раздумья, —
Вот Матери-Земли извечный бюллетень!»
VII
Бесплодна и горька наука дальних странствий.
Сегодня, как вчера, до гробовой доски —
Все наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.
Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя —
Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,
Чтоб только обмануть лихого старца – Время,
Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид.
И, как апостолы, по всем морям и сушам
Проносится. Убить зовущееся днем —
Ни парус им не скор, ни пар. Иные души
И в четырех стенах справляются с врагом.
В тот миг, когда злодей настигнет нас – вся вера
Вернется нам, и вновь воскликнем мы: – Вперед!
Как на заре веков мы отплывали в Перу,
Авророю лица приветствуя восход.
Чернильною водой – морями глаже лака —
Мы весело пойдем между подземных скал.
О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака
Взывающие: «К нам! – О, каждый, кто взалкал
Лотосова плода! Сюда! В любую пору
Здесь собирают плод и отжимают сок.
Сюда, где круглый год – день лотосова сбора,
Где лотосову сну вовек не минет срок!»
О, вкрадчивая речь! Нездешней речи нектар!..
К нам руки тянет друг – чрез черный водоем.
«Чтоб сердце освежить – плыви к своей Электре!»
Нам некая поет – нас жегшая огнем.
VIII
Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!
Пусть небо и вода – куда черней чернила,
Знай – тысячами солнц сияет наша грудь!
Обманутым пловцам раскрой свои глубины!
Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,
На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! —
В неведомого глубь – чтоб новое обресть![145]
