«Нашу неподвижность бранью не клейми…»
Нашу неподвижность бранью не клейми:
Нам коснеть в пещерах, созданных людьми.
Мы не можем выйти, мы не смеем жить;
Много здесь предметов – нам их сторожить.
Чтоб не веял ветер, солнце бы не жгло,
Да воды проворной к ложу не текло.
С человеком долго мы вели войну, –
Человек ли скован, мы ль в его плену?
Весела ль, грустна ли вражеская речь, –
Надо ждать решенья – и врага стеречь.
«Идти б дорогою свободной…»
Идти б дорогою свободной, –
Да лих, нельзя.
Мой путь лежит в степи холодной;
Иду, скользя.
Вокруг простор, никто не держит,
И нет оков,
И Божий гнев с небес не вержет
Своих громов.
Но светлый край далёк отсюда,
И где же он?
Его приблизит только чудо
Иль вещий сон.
Он мне, как счастие, неведом:
Меня ведёт
Моя судьба звериным следом
Среди болот.
«Преодолев тяжелое косненье…»
Преодолев тяжелое косненье
И долгий путь причин,
Я сам – творец и сам – свое творенье,
Бесстрастен и один.
Ко мне струилось пламенное слово.
Блистая, дивный меч,
Архангелом направленный сурово,
Меня грозился сжечь.
Так, светлые владыку не узнали
В скитальце и рабе,
Но я разбил старинные скрижали
В томительной борьбе.
О грозное, о древнее сверканье
Небесного меча!
Убей раба за дерзкое исканье
Эдемского ключа.
Исполнил раб завещанное дело:
В пыли земных дорог
Донёс меня до вечного предела,
Где я – творец и бог.
«В великом холоде могилы…»
В великом холоде могилы
Я безнадёжно схоронил
И отживающие силы,
И всходы нераскрытых сил.
И погребённые истлели
В утробе матери-земли,
И без надежды и без цели
Могильным соком потекли.
И соком корни напоили, –
И где был путь уныл и гол,
Там травы тихо восходили,
И цвет медлительный расцвёл.
Покорна гласу тёмной воли,
И бездыханна и светла,
Без торжества, без слёз, без боли
Вся сила мёртвая цвела.
И без любви благоухала,
Обманом жизни крася дол,
И сок сладчайший источала
Для пёстрых бабочек и пчёл…
О, если б смерть не овладела
Семьёю первозданных сил,
В какое б радостное тело
Я все миры соединил!
«Когда я в бурном море плавал…»
Когда я в бурном море плавал,
И мой корабль пошел ко дну,
Я так воззвал: «Отец мой, Дьявол,
Спаси, помилуй, – я тону.
Не дай погибнуть раньше срока
Душе озлобленной моей, –
Я власти тёмного порока
Отдам остаток чёрных дней».
И Дьявол взял меня, и бросил
В полуистлевшую ладью.
Я там нашёл и пару вёсел,
И серый парус, и скамью.
И вынес я опять на сушу,
В больное, злое житиё,
Мою отверженную душу
И тело грешное моё.
И верен я, отец мой, Дьявол,
Обету, данному в злой час,
Когда я в бурном море плавал,
И Ты меня из бездны спас.
Тебя, Отец мой, я прославлю
В укор неправедному дню,
Хулу над миром я восставлю,
И соблазняя соблазню.
«Вереницы мечтаний порочных…»
Вереницы мечтаний порочных
Озарили гнилые темницы:
В озарении свеч полуночных
Обнажённые пляшут блудницы,
И в гремящем смятении трубном,
С несказанным бесстыдством во взгляде,
Потрясает сверкающим бубном
Скоморох в лоскуточном наряде.
Высоко поднимая колени,
Безобразные лешие лают,
И не ищут скрывающей тени,
И блудниц опьянелых ласкают.
И, внимая нестройному вою,
Исхудалые узники плачут,
И колотятся в дверь головою,
И визжат, и хохочут, и скачут.
Недотыкомка серая
Всё вокруг меня вьётся да вертится, –
То не Лихо ль со мною очертится
Во единый погибельный круг?
Недотыкомка серая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою, –
Помоги мне, таинственный друг!
Недотыкомку серую
Отгони ты волшебными чарами,
Или наотмашь, что ли, ударами,
Или словом заветным каким.
Недотыкомку серую
Хоть со мной умертви ты, ехидную,
Чтоб она хоть в тоску панихидную
Не ругалась над прахом моим.
Исхудалый и усталый
Он идёт один в пустыню.
Ищет, бледный и усталый,
Сокровенную святыню.
Знает он, – в пустыне скудной
Есть источник говорливый.
Он поёт пустыне скудной
О стране, всегда счастливой.
Возле самого истока
Положил пророк скрижали.
Струи светлого потока
Много лет их целовали.
Над скрижалями поставил
Он сосуд священный с миром.
Он тому его оставил,
Кто придёт с душевным миром,
Склонит радостно колени
И рукою дерзновенной
На себя, склонив колени,
Изольёт елей священный.
«Есть правда горькая в пророчестве…»
Есть правда горькая в пророчестве:
Ты должен вечным быть рабом.
Свобода – только в одиночестве.
Какое рабство – быть вдвоём.
Свершить ли хочешь пожелания, –
Свободные всегда одни.
Венчай тиарою молчания
Твои отторженные дни.
Но бойся, бойся воплощения
Твоей надежды и мечты:
Придут иные вожделения,
И сам окаменеешь ты.
«Суровы очи у дивных дев…»
Суровы очи у дивных дев,
На бледных лицах тоска и гнев.
В руке у каждой горит свеча.
Бренчат о пояс два ключа.
Печальный, дальний путь избрав,
Они проходят средь влажных трав,
Среди колосьев, среди цветов,
Под тень надгробных крестов.
Пророчат что-то свеч лучи,
Но что пророчат, о том молчи.
«Не доживу до светлых дней…»
Не доживу до светлых дней,
Не обрету тебя, свобода,
И вдохновенного народа
Я не увижу. В мир теней,
Как от пустого сновиденья,
Я перейду без сожаленья
И без тоски. Но всё же я
Из тёмных недр небытия
Хотел бы встать на час единый, –
Перед всемирною кончиной
Изведать ясность бытия.
«Земле раскрылись неслучайно…»
Земле раскрылись неслучайно
Многообразные цветы, –
В них дышит творческая тайна,
Цветут в них Божии мечты.
Что было прежде силой косной,
Что жило тускло и темно,
Теперь омыто влагой росной,
Сияньем дня озарено, –
И в каждом цвете, обаяньем
Невинных запахов дыша,
Уже трепещет расцветаньем
Новорождённая душа.
Что мы служим молебны,
И пред Господом ладан кадим!
Всё равно непотребны,
Позабытые Богом своим.
В миротканной порфире,
Осенённый покровами сил,
Позабыл он о мире,
И от творческих дел опочил.
И нетленною мечтою
Мировая душа занята,
Не земною, иною, –
А земная пустыня – пуста.
«Не говори, что здесь свобода…»