«Не говори, что здесь свобода…»
Не говори, что здесь свобода,
И не хули моих вериг, –
И над тобою, мать-природа,
Мои законы Я воздвиг.
Я начертал мои законы
На каждом камне и стволе.
Звени, ручей, лобзая склоны,
Влачись по низменной земле.
Ласкайся к змею золотому,
Прозрачный пар, стремися ввысь,
Но к лону тёмному, земному
В свой срок послушно воротись.
Простора нет для своеволья, –
В свой срок и птицам, и цветам
Я, жизнь им давший и раздолья,
В земле успокоенье дам.
Безжизненный чертог,
Случайная дорога…
Не хочет жизни Бог, –
Иль жизнь не хочет Бога?
Опять встаёт заря,
Колышутся туманы,
И робко ждут Царя
Томительные страны.
Но лютый змий возник,
И мечет стрелы злые,
И грозен мёртвый лик
Пылающего змия.
Для смерти – здесь чертог,
Для случая – дорога.
Не хочет жизни Бог,
И жизнь не хочет Бога.
«В паденьи дня к закату своему…»
В паденьи дня к закату своему
Есть нечто мстительное, злое.
Не ты ли призывал покой и тьму,
Изнемогая в ярком зное?
Не ты ль хулил неистовство лучей
Владыки пламенного, Змия,
И прославлял блаженный мир ночей
И звёзды ясные, благие?
И вот сбылось, – пылающий поник,
И далеко упали тени.
Земля свежа. Дианин ясный лик
Восходит, полон сладкой лени.
И он зовёт к безгласной тишине,
И лишь затем он смотрит в очи,
Чтобы внушить мечту о долгом сне,
О долгой, – бесконечной, – ночи.
«Ты дорогой шла пустынной…»
Ты дорогой шла пустынной,
Где в лесу синела мгла.
Ландыш белый и невинный
Ты зачем-то сорвала.
И зачем его сжимала
И над ним дышала ты,
Я не понял, – разве мало
Созерцанья красоты?
Или в грудь свежее льётся
Воздух, сквозь цветы струясь?
Иль мечтою создаётся
С зельем родственная связь?
Нет, другое что-то было
Для тебя в цветке твоём,
И тебя к нему манило
Что-то сладостное в нём.
И в забвении суровом
Я не знал, чем ландыш мил,
И каким соблазном новым
Он мечты твои пленил.
Утро ласковое звонко.
Веет лёгкий воздух тонко
У склонённого чела,
И тоска души пугливой
В этой ласке шаловливой
Лучезарно умерла.
Ты воскреснешь скоро, злая.
Минет краткий праздник мая,
Яркий змей на небесах
Надо мною в полдень станет,
Грудь мне стрелами изранит, –
Ты придёшь в его лучах.
«Прильнул он к решётке железной…»
Прильнул он к решётке железной
Лицом исхудалым и злым.
Блистающей, грозною бездной
Раскинулось небо над ним.
Струилася сырость ночная,
О берег плескалась река.
Решётку тоскливо сжимая,
Горела, дрожала рука.
Рвануться вперёд – невозможно,
В темнице – и ужас, и мгла…
Мечта трепетала тревожно,
Но злобы зажечь не могла.
«Пойми, что гибель неизбежна…»
Пойми, что гибель неизбежна,
Доверься мне,
И успокойся безмятежно
В последнем сне.
В безумстве дни твои сгорели, –
Но что тужить!
Вся жизнь, весь мир – игра без цели!
Не надо жить.
Не надо счастия земного,
Да нет и сил,
И сам ты таинства иного
Уже вкусил!
«Разъединить себя с другим собою…»
Разъединить себя с другим собою, –
Великая ошибка бытия.
Здесь дышит всё насильем и борьбою,
Дубравы шум, и ветра гул, и плеск ручья.
Разъединить себя с другим собою –
О, для чего придумал я!
И был я долго очарован
Моей печальною и лживою мечтой,
Нетленной цепью, временем, окован,
Пространством сжат, – могильною плитой.
И был я тяжко очарован
Многообразной и мгновенной красотой.
И, наконец, игра мне надоела, –
Пустая, тленная, напрасная игра.
Ниспали чары с творческого дела,
Развенчаны властители добра, –
Игра бесцельная мне надоела,
Соединить себя с другим собой пора.
«Как часто хоронят меня!..»
Как часто хоронят меня!
Как часты по мне панихиды!
Но нет дня меня в них обиды,
Я выше и Ночи, и Дня.
Усталостью к отдыху клонят,
Болезнями тело томят,
Печалями со света гонят,
И ладаном в очи дымят.
Мой путь перед ними не понят,
Венец многоцветный измят, –
Но, как ни поют, ни хоронят,
Мой свет от меня не затмят.
Оставьте ненужное дело,
Направьте обратно ладью, –
За грозной чертою предела
Воздвигнул я душу мою.
Великой зарёю зардела
Любовь к моему бытию.
Вселенское, мощное тело
Всемирной душе создаю.
Ладью мою вечно стремите
К свершению творческих дел, –
И если найдёте предел,
Отпойте меня, схороните!
Слышу голос милой,
Вижу милый лик.
Не моей ли силой
Милый лик возник?
Разве есть иное?
В тишине долин
Мы с тобой не двое, –
Я с тобой один.
Мне ль цветком измятым
К нежной груди льнуть!
Сладким ароматом
Мне, как прежде, будь.
Если ж есть иные
Не мои края
О, к чему мне злые
Грани бытия!
«Всё хочет петь и славить Бога…»
Всё хочет петь и славить Бога, –
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль.
Они зовут за словом слово,
И песню их из века в век
В иных созвучьях слышит снова
И повторяет человек.
«О владычица смерть, я роптал на тебя…»
О владычица смерть, я роптал на тебя,
Что ты, злая, царишь, всё земное губя.
И пришла ты ко мне, и в сиянии дня
На людские пути повела ты меня.
Увидал я людей в озареньи твоём,
Омрачённых тоской, и бессильем, и злом.
И я понял, что зло под дыханьем твоим
Вместе с жизнью людей исчезает, как дым.
«Я не лгу, говоря, что люблю я тебя…»
Я не лгу, говоря, что люблю я тебя,
Но люблю для себя и ласкаю, губя.
Что мне счастье твоё, что мне горе твоё!
Я твоё и своё сочетал бытиё, –
И на вечном огне, на жестоком огне
Мы в безумной с тобою сгорим тишине,
И пылая, сгорая, друг друга любя,
Позабудем весь мир, позабудем себя,
И великую жертву Творца повторим,
И сгорим перед Ним, и развеемся в дым.
«Для меня ты только семя…»
Для меня ты только семя.
Ты умрёшь, – настанет время, –
Жизнерадостную душу
Я стремительно разрушу,
И в могилу брошу тело,
Чтоб оно во тьме истлело.
Из погибшего земного
Созидать я стану снова.
Новый род к тому ж обману
Вызывать я к жизни стану,
Новых образов броженье
Вознесу в осуществленье, –
Но для всех одна кончина.
Всё различно, всё едино.
Впечатления случайны,
Знанье ложно,
Проникать в святые тайны
Невозможно.
Люди, стены, мостовые,
Колесницы, –
Всё докучные да злые
Небылицы.
С ними быть, – и лицемерить,
И таиться, –
Но не хочет сердце верить
И молиться.
«В дубраве дом сосновый…»