ДВА ЧЕЛОВЕКА
Здесь края обширные от века,
Только этим землям не в пример
Населенье — два лишь человека
На один квадратный километр.
Посреди безмолвного покоя
Не спеша беседуют со мной
В маленькой избушке над рекою
Молодые оба — муж с женой.
А на полках тонкие пробирки,
Баночки с мальками и с икрой,
Пестрые таблицы, схемы, бирки,
Пахнущие школьною порой.
Мы толкуем запросто за чаем,
За вопросом следует ответ:
— Как живем? Вот рыбу изучаем.
— Скучно ли? Весной, конечно, нет…
Пьет хозяйка медленно из блюдца,
И не понимаю почему,
Но глаза — глаза ее смеются,
Нежно улыбаются ему.
Представляю бури и ненастье
И вот эту дружную семью,
На земле живущую в согласье.
Что ж я им вопросы задаю?
От речной сверкающей излуки
Белый дым клубится по траве.
Я им жму по очереди руки:
— Заходите — будете в Москве…
Машут мне, как водится:
— Счастливо!..
Долго в поле зрения моем
На краю высокого обрыва
Над водой стоят они вдвоем.
Лодка. Дом. Бревенчатые стены.
И, вбирая мира голоса,
Немудреный веничек антенны
Словно подметает небеса.
Вот уже исчезла эта веха,
Никаких особенных примет…
Два зато хороших человека
На один квадратный километр.
«Сквозь березник тлеют купола…»
Сквозь березник тлеют купола
Старой церкви. И крепчает ветер.
Ты почти такая, как была
Той порой, когда тебя я встретил.
Шутка ли сказать, когда кругом
Перемены, только перемены.
На пути, все более крутом,
Так они теперь обыкновенны.
Шутка ли сказать, когда вдали
Смешаны построек этих стили.
Сколько поломали, возвели.
Даже купола позолотили!
Только предвечерняя звезда
Не сдается времени на милость.
И, со мной пришедшая сюда,
Ты, как небо, мало изменилась.
«На фоне неба все крупнее…»
На фоне неба все крупнее
И резче: всадник на мосту,
В прозрачном воздухе темней,
Нам ясно виден за версту.
И дети кажутся нам выше
На гребне дальнего холма,
И голубятники на крыше,
И даже самые дома.
И над рекой, как на карнизе,
Твой силуэт в том давнем дне,
Как прежде, четко виден мне.
…Вся суть в оптическом капризе.
«Хотел бы я проникнуть в этот мозг!..»
Хотел бы я проникнуть в этот мозг!
Не скальпелем, конечно, не рентгеном,
А словно перекинуть легкий мост,
.войти, вбежать в порыве откровенном.
Хотел бы, если б выпала судьба,
Узнать — пускай не сразу, а помешкав, —
Что там таится, под прикрытьем лба,
Когда блуждает на губах усмешка.
Хотел бы я увидеть только раз,
Уж если мне досталось это диво,
Что кроется за тихим светом глаз,
Глядящих так спокойно и правдиво.
Он жил вблизи, но жил не на виду,
Он все скрывал. Зачем? На всякий случай.
Скрывал привычно радость и беду,
И лишь не скрыл он смерти неминучей.
Враги о том, что он врагом их был,
Догадывались, думаю, едва ли,
И женщины, которых он любил,
Ш этом даже не подозревали.
От спешки малый прок —
Показывает опыт.
Над чашкою парок,
Однако чай не допит.
Хозяйку по гудку
Как будто ветром сдуло.
Халатик на бегу
Повис на спинке стула.
Прозрачностью блестят,
Попав под вспышку света,
Шесть рюмок, ставших в ряд
За створками буфета.
Шесть чашек, как бутон,
Уложены на блюдце.
А на столе батон.
В луче пылинки вьются.
Течет гудок в окно
Ревет неугомонно.
На блюдечке одно
Колесико лимона.
Тупую боль загнал
Мне в сердце новый приступ
Болезни явный признак,
Прямой ее сигнал.
Утихла — и опять.
Спасение в уколе.
Терпеть не надо боли,
Боль следует снимать.
Но если в поздний час,
С улыбкой, на вокзале,
Разлуки нож вонзали
Спокойно, прямо в вас,
Тогда напрасный труд —
Таблетки и уколы,
Мольбы или укоры.
Лишь время — лекарь тут.
Вы, конечно, отмечали
Не единый в жизни миг
Избавленья от печали,
От иных еще вериг.
Избавленья от болезни, —
Как ее ни назови, —
От рождающейся песни,
От любви и нелюбви.
«День пасмурен, и солнца нет…»
День пасмурен, и солнца нет,
Низины прячутся в тумане,
И вдруг в тебя ударит свет
Сквозь ветви на лесной поляне.
И замирает все в тебе,
Как если бы упали стены,
Как если бы в своей судьбе
Ты ожидала перемены.
Все дело в том, что жизнь опять,
Тебя имея на примете,
Зачем-то хочет доказать,
Что стоит жить на этом свете,
Что долго хватит сил твоих,
Что все отныне будет лучше,
Что день и пасмурен, и тих,
Но солнце греет и сквозь тучи.
В глухом лесу, где пахнет прелыо,
А сумрак стоек и глубок,
Под черной царственною елью
Ютится крохотный дубок,
Как бы под юбкой великанши
Ошеломленный Гулливер,
Являя, как сказали б раньше,
Печальной участи пример.
«Я смотреться в зеркала…»
Я смотреться в зеркала,
Молодой была — любила.
Я их много завела.
Мне приятно это было.
И жила, маня, дразня.
Но — иная в жизни веха:
Стали зеркалами смеха
Зеркала вокруг меня.
«В природе наметился спад…»
В природе наметился спад —
В ночи, не мечтая о чуде,
Дневные растения спят
Гораздо спокойней, чем люди.
Все стихло. От старых дубов
Ползла полоса дождевая.
И плакала чья-то любовь,
Последний свой миг доживая.
Сидя в доме у окна,
Наблюдаете оттуда,
Как качается сосна,
И все шире амплитуда
Колебаний той сосны.
Вы ученая такая.
Дождь шумит не умолкая,
Листья с веток снесены.
Ветер дует тяжело,
Заполняя рябью лужи.
И сквозь мокрое стекло
Я смотрю на вас снаружи.
Мокрых листьев кутерьма,
Ветер, холод, дождь осенний.
В гуще этих отношений
Зарождается зима.
«Это было давно. Мы расстались тогда…»
Это было давно. Мы расстались тогда.
А назавтра по старой аллее
Я, забывшись, пришел машинально туда,
Где обычно встречались мы с нею.
И опомнился
лишь под лучом фонаря
Возле дома ее, перед входом…
Так, случается, в первые дни января
Письма
прошлым датируют годом.
«Предложил ей тут же сесть…»
Предложил ей тут же сесть,
Извинясь, что сроки круты,
Уточнив притом, что есть
У пришедшей три минуты.
Ощущая сквозь чулок
Холод кожаного кресла,
Улыбнулась лишь чуток
И надолго в душу влезла.
