Из книги «Гирлянда песен»
(«Гитималло»)
1914
«Подошел отдачи первый срок…»
Перевод Т. Спендиаровой
Подошел отдачи первый срок,
Жизнь была похожа на цветок,
Лепестков не счесть в его короне.
Щедрый, он нисколько не в уроне,
Отдавая ветру лепесток.
А сегодня, на исходе лет,
Лишнего в руках у жизни нет.
Клонится она покорно долу,
Словно в пору жатвы плод тяжелый,
Сердце чье переполняет сок.
«В одеянье красивом пришел ты…»
Перевод Л. Пеньковского
В одеянье красивом пришел ты в мой час предзакатный. —
Привет мой тебе!
Озарил мою душу улыбкой своей благодатной, —
Привет мой тебе!
В этих кротко-безмолвных глубинах небес безмятежных
Привет мой тебе!
В этом дремлющем ветре, в его дуновениях нежных
Привет мой тебе!
На зеленом подоле усталой земли — в этот вечер
Привет мой тебе!
Под замершими звездами, под их беззвучные речи —
Привет мой тебе!
В этой тихой гостинице, труд завершив свой желанный,
Привет мой тебе!
Этой пышной вечерней гирляндою благоуханной
Привет мой тебе!
Из книги «Песни»
(«Гитали»)
1914
«Облако молвило: «В путь мне пора…»
Перевод В. Микушевича
Облако молвило: «В путь мне пора».
Ночь говорит: «Уходить я должна».
Море вздохнуло: «Вот берег.
Дальше не плещет волна».
Печаль прошептала: «Я след Его ног.
Пребуду безмолвною в мире тревог».
«Я» говорит: «Исчезаю.
Здравствуй, вечная тишина».
Вселенная шепчет: «Гирлянду почета
Сплела я тебе, не забудь!»
Небо сказало: «Сто тысяч светильников
Твой осветили путь».
Любовь сказала: «Из века в век
Я бодрствую ради тебя, человек».
Смерть говорит: «Ладьей твоей жизни
Правлю я лишь одна».
Из книги «Журавли»
(«Болака»)
1916
Всеуничтожение
Перевод А. Ахматовой
Везде царит последняя беда.
Весь мир она наполнила рыданьем,
Все затопила, как водой, страданьем.
И молния средь туч — как борозда.
На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет,
Безумец дикий вновь и вновь хохочет,
Безудержно, не ведая стыда.
Везде царит последняя беда.
Разгулом смерти жизнь пьяна теперь,
Миг наступил — и ты себя проверь.
Дари ей все, отдай ей все подряд,
И не смотри в отчаянье назад,
И ничего уж больше не таи,
Склоняясь головою до земли.
Покоя не осталось и следа.
Везде царит последняя беда.
Дорогу должно выбрать нам сейчас:
У ложа твоего огонь погас,
В кромешном мраке затерялся дом,
Ворвалась буря внутрь, бушует в нем,
Строенье потрясает до основ.
Неужто ты не слышишь громкий зов
Твоей страны, плывущей в никуда?
Везде царит последняя беда.
Стыдись! И прекрати ненужный плач!
От ужаса лицо свое не прячь!
Не надвигай край сари на глаза.
Из-за чего в душе твоей гроза?
Еще твои ворота на запоре?
Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре
И радости и скорби навсегда.
Везде царит последняя беда.
Ужель твой голос скроет ликованье?
Неужто в пляске, в грозном колыханье
Браслетам на ногах не зазвучать?
Игра, которой носишь ты печать, —
Сама судьба. Забудь, что было прежде!
В кроваво-красной приходи одежде.
Как ты пришла невестою тогда{40},
Везде, везде — последняя беда.
Труба
Перевод А. Ахматовой
Твоя труба лежит в пыли,
И не поднять мне глаз.
Стих ветер, свет погас вдали.
Пришел несчастья час!
Зовет борьба борцов на бой,
Певцам приказывает — пой!
Путь выбирай быстрее свой!
Повсюду ждет судьба.
Валяется в пыли густой
Бесстрашия труба.
Под вечер шел в молельню я,
Прижав цветы к груди.
Хотел от бури бытия
Надежный кров найти.
От ран на сердце — изнемог.
И думал, что настанет срок,
И смоет грязь с меня поток,
И стану чистым я…
Но поперек моих дорог
Легла труба твоя.
Свет вспыхнул, озарив алтарь,
Алтарь и темноту,
Гирлянду тубероз, как встарь,
Сейчас богам сплету.
Отныне давнюю войну
Окончу, встречу тишину.
Быть может, небу долг верну…
Но вновь зовет (в раба
В минуту превратив одну)
Безмолвная труба.
Волшебным камнем юных лет
Коснись меня скорей!
Пускай, ликуя, льет свой свет
Восторг души моей!
Грудь мрака черного пронзив,
Бросая в небеса призыв,
Бездонный ужас пробудив
В краю, что тьмой одет,
Пусть ратный пропоет мотив
Труба твоих побед!
И знаю, знаю я, что сон
От глаз моих уйдет.
В груди — как в месяце срабон{41} —
Ревут потоки вод.
На зов мой кто-то прибежит,
Заплачет кто-нибудь навзрыд,
Ночное ложе задрожит —
Ужасная судьба!
Сегодня в радости звучит
Великая труба.
Покоя я хотел просить,
Нашел один позор.
Надень, чтоб тело все закрыть,
Доспехи с этих пор.
Пусть новый день грозит бедой,
Останусь я самим собой.
Пусть горя, данного тобой,
Наступит торжество.
И буду я навек с трубой
Бесстрашья твоего!
Портрет
Перевод М. Ваксмахера
Неужели ты — только портрет, всего лишь портрет?..
Разве холоден ты, как таинственный свет
Созвездий туманных,
Что в небесных плывут океанах
Век за веком своею дорогой ночной,
Окруженные тьмой?
Разве призрачен ты, как мерцанье далеких планет?
О портрет,
Неужели ты — только портрет?
Почему в этом вечном движенье светил
Ты один неподвижно застыл?..
О портрет, день и ночь с твоего полотна
Задумчиво смотрит она.
Ей с портрета дорогу к живым не найти —
Закрыты пути, забыты пути…
День и ночь среди нас, вечно с нами она,
Но меж нами и ею — глухая стена.
Нависла стена неподвижно и хмуро
Над узницей вечного онтохпура{42}.
Колышется серого сари край.
Желтая пыль, как пух, мягка,
Взлетает вверх под рукой ветерка
И кружится в небе. Веселый май
Играет пылью, срывает со вдов
Скорбный вдовий покров.
Эта пыль, что в воздух взлетела,
Ласкает земли пробудившейся тело,
Для новой весны его украшая,
Для счастья, для урожая.
Пыль — реальна. Она — жива.
Жива и ты, молодая трава,
Что ковром разостлалась, ноги лаская.
И трава и пыль — в неустанном движенье.
Живы они, они — не тени,
Не безмолвные призраки, нет!
Лишь ты неподвижно застыл, портрет,
Потому что ты — только портрет…
А было время — ты знала к нам путь.
Ты шла по жизни. Дышала грудь.
Каждой частицей души и тела
Ты танцевала, смеялась, пела.
И каждая песня, что ты сочиняла,
Неповторимым ритмом звучала
И в ритм вселенной, как в море — река,
Влилась, свежа и легка.
Когда это было?
Неужто давно?
Где это время,
Где оно?..
Не на холсте, не в недвижном портрете, —
Нет! — с нами рядом, на белом свете,
В мире реальном, среди людей,
Жила ты в то утро жизни моей.
Ты солнечный мир на холсте рисовала
И кистью своей предо мной открывала
Высшую мудрость земли.
Мы рядом с тобою по жизни шли
Дорогой одной.
Но расстались мы.
Прервался твой путь под покровом тьмы.
Я дальше пошел. Все дальше вела
Меня дорога, вперед звала.
И я все шагал и шагал вперед
Средь света и счастья, средь бед и невзгод.
Я шел печальный, я шел счастливый,
Я видел света и тьмы приливы,
И полчища туч, дождем напоенных,
И ясное солнце в просторах бездонных.
Я видел все новые, новые дали,
Я видел — цветы свои краски сменяли,
Менялась погода, мелькали сроки,
На тысячи струй дробились потоки —
Дробились, струились, о жизни пели
И в колокольчики смерти звенели.
Я все вперед и вперед шагал,
Слушая песни, что ветер слагал.
Шагал, познавая мечты и тревоги,
Охваченный радостью дальней дороги…
А ты свернула. Сошла с пути.
Ты стоишь неподвижно, не в силах идти…
И пыль, и трава, и звезды, и луны серебристый свет —
Все движется в мире бескрайнем. Но неподвижен портрет.
… Нет, не верьте тому, что болтает поэт!
Нет! Ты — не только портрет!
Кто сказал, что ты неподвижно застыла,
Что линий портретных холодная сила
Связала, сковала твои черты,
Что в рыданьях безмолвных томишься ты?
Кто сказал, что ушла навсегда ты в чужие, немые края?
Да ведь если бы свет твоего бытия Померк навсегда,
Исчез и погас навсегда, —
Тогда б и река
Не играла волной,
Тогда б облака
Не летели сейчас надо мной,
Отражая закат золотой.
И если б в тот день,
Когда ты из жизни ушла,
Если б с собой и чудесных волос твоих тень
Ты с земли унесла,
Унесла без следа, —
Я знаю: тогда
Деревьев воздушные тени,
Что шепчутся в рощах, увитых мадхоби,
Ушли бы в мир сновидений…
Разве тебя я забыл?
Ты из жизни моей не ушла,
В сердце жизни моей гнездо ты свила —
Оттого я тебя и забыл —
Забыл, как частицу себя самого,
Забыл, как себя самого…
Я по лугу иду, погруженный в мечты, —
Замечаю ли я под ногами цветы?
Я в полуночный час по дороге бреду —
Замечаю ли в небе звезду?
Он со мною всегда — луч звезды голубой.
И дыханье цветов неразлучно со мной.
Потому я про звезды забыл, про цветы,
Что они неразлучны со мною, как ты.
Скажи: разве это — забвенье?..
На мир я сегодня смотрю — и вижу твой образ весенний:
В нежной зелени трав — это ты зеленеешь,
В лазури небес — это ты голубеешь.
Не знает никто — и сам я не знаю! —
Что вместе с тобою я песни слагаю;
Твои мелодии в песнях моих,
Ты вдохновляешь мой стих.
Ты — поэт. И живешь ты в сердце поэта,
А не в холодных штрихах портрета.
Тебя на рассвете
Я встретил.
Потом потерял среди мрака ночного.
А потом — в темноте нашел тебя снова.
Увидел, обрел, как незримый рассвет.
Ты — не портрет!
Не портрет!