И страшнее всего — это ты.
Разговора с собой не получится
Разговора с собой не получится.
Это, право, немного печально.
Время крутится, крутится, крутится
По спирали, сползая отчаянно.
Поседеть, постареть и осунуться.
Это будет, вполне очевидно.
А пожить до натянутой струнности,
А влюбиться не больно, а длинно?
А писать? А смотреть на рассветы,
Собирая в ладони туманы?
И любить осень больше, чем лето,
И не строить безумные планы.
И если писать стихи, то только сейчас…
И если писать стихи, то только сейчас,
За несколько суетных дней до нового года.
Ты знаешь, я перестала влюбляться в мужчин.
В женщин не перестала. Быть может, мода.
Я перестала ждать простых новостей.
И так очевидно, что празднуют и рожают.
Я поняла, что всегда любила детей.
Наверное, потому что дети нас обнажают.
И что не хочу ни славы, ни высоты.
Всех этих признаний своей правоты и знаний.
Еще я узнала, что очень люблю цветы.
Так просто. А мне их сто лет не дарят.
Я, кажется, стала счастливой так, что тошнит.
И этим паскудством навряд ли разумно делиться.
Ну вот. А тебя не чувствую. Не болит.
Да только ни с кем мне теперь и не говорится.
А я бы к тебе приехала. Через границу…
А я бы к тебе приехала. Через границу.
(И кто бы подумал, что будем о ней поминать).
Предложила бы побродить. а может быть, даже напиться.
За твою страну. За Сибирь. За обе наши столицы.
И стихи. Твои послушать. Свои почитать.
И не было бы о политике ни вздоха, ни слова,
Хотя без нее сейчас даже воздуха нет.
Я бы сказала, что у меня полвторого
Завтра уже самолет домой. И куплен билет.
И еще сказала бы, что так глупо
Прошвырнуться сквозь континент, чтоб услышать речь.
И если бы я могла, то взяла б твою руку
И шепотом попросила — всего лишь себя беречь.
А в городе снег, белым пухом летящий на землю…
А в городе снег, белым пухом летящий на землю,
Как будто бы боги подушки к зиме растрясают.
И серый наперник небес набивают плотнее,
Чтоб слаще до мая спалось без тревог и печалей.
И сыплется белое, легкое, мягкое с неба,
Цепляясь за ветки берез и кусты облепляя.
На сохлых будыльях полыни обманкой цветенья
Сбиваются хлопья в "соцветья" предвестием зимним.
И есть в этом странном пиру увяданья
Такая холодная прелесть, что душу и глаз усмиряет.
И жизнь упрощается этим кружащимся снегом,
И графикой неба, и всей тишиной мирозданья.
Я курю подряд уже четвертую сигарету…
Я курю подряд уже четвертую сигарету.
Смотрю на тебя глазами усталого мужика "за тридцать".
И понимаю, что ни будущего, ни настоящего у нас нету.
И мне как всегда не в срок довелось влюбиться.
А у тебя такая длинная челка,
Что падает на глаза и ты ее скидываешь чуть нервно.
А у меня растет в основном не со мной девчонка,
Та, что теперь навсегда остается любовью первой.
Ты свободен. И это уже немало.
У тебя еще все впереди. Ты красивая птица.
Я курю. Я грею коньяк на дне бокала.
И немного жалею, что мне до конца не влюбиться.
Вытряхнуть рифмы, словно из шкафа…
Вытряхнуть рифмы, словно из шкафа
Долго неношеные наряды,
Перебирать их неловко и мерить,
Чтобы напомнили прошлые жизни.
Прошлые встречи, знакомых забытых,
Ссоры чудные и все размышленья.
Думать: не выкинуть ли без разбора,
Или оставить не детям так внукам.
Ну, а в итоге… небрежно засунуть
Ровно туда, где давненько пылятся
Старые ритмы, прежние чувства,
Прошлая память. И сердца частица.
Что мне тебе сказать через столько лет?.
Что мне тебе сказать через столько лет?
Здравствуй! Конечно, здравствуй, любимый, вечно.
Раньше казалось: времени вовсе нет,
Нынче понятно, насколько оно быстротечно.
Время во мне — сединою в коротких кудрях.
Время в тебе — скорбной складкой у губ горько-сладких.
Время — во всех без тебя перетикавших днях.
Время — в различиях наших уже невозвратных.
Время и в том, что уже я гляжу на тебя
И понимаю, что скоро сравнимся годами.
Времени нет только там, где как раньше, любя,
Я твою душу к своей в тишине прижимаю.
Очень хочется влюбиться, как тогда…
Очень хочется влюбиться, как тогда,
Когда ты еще бессонно молод.
Заглянув в глаза, увидеть омут
И не видеть больше берега.
Задыхаться от касанья рук,
Таять от всегда прекрасной речи,
Словно у иконы тают свечи,
Чувствуя, то радость то испуг.
Целовать или не знать совсем
Губ любимых пьяную мороку,
Быть готовой ждать к любому сроку
Из любых краев, постелей, стен.
Очень хочется, но больше не дает
Слишком взрослость, слишком отрезвленье,
Дней сосчитанность и дел обремененье.
Прошлый опыт, хоть он и не в счет.
Все пройдет, все пройдет. Все утешится
Все пройдет, все пройдет. Все утешится.
В небе вызреют новые звезды.
Наша жизнь до того потешная,
Что уже ничто не серьезно.
Все пройдет, все пройдет. Все протается.
Зашуршит пьяной, сладкой сиренью.
Облака над душою сплетаются.
Тонкой, легкою канителью.
Все пройдет, все пройдет. Отболеется.
На рассвет поспешат наши дети.
И закружатся юной метелицей
Повторения многих столетий.
И когда вечерами реву в подушку,
И когда устало Земфиру слушаю,
И когда убираю с пола игрушку,
И руку когда держу твою, и душу.
И думаю, как не упасть и не выронить,
И верю в твои любовь и прощение,
И зову тебя редко-редко по имени,
И знаю, что ты мое отпущение…
И целуя на ночь, и обнимая утром,
Знаешь, я тихо люблю тебя, каждоминутно…
И чувствовать тебя за своей спиной.
И ощущать себя у стены и за стеной…
И понимать, что этот странный покой
Мгновенен и невозвратен…
И вдыхать тепло твоих взглядов
