Редьярд Киплинг - "Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)

дурному самолюбью твоему.

Коль клятвы, что на ветер мы бросали,

и близкие, кому мы не писали,

Виденья нашей матери, отца ли,

все дале уходящие от нас

Сквозь охи сослуживца-выпивохи

в разбуженном сознанье заплясали.

То вам стыдить едва ли нас уместно

за то, что мы так много пьем сейчас

Когда бормочет пьяное сословье,

и свечка догорает в изголовье,

И почему-то именно сегодня

нам драма по-особому ясна,

Тогда все то, что в нас еще таится,

на потолке саморазоблачится

И станет роковой и нестерпимой

висящая над нами белизна!

Чужие мы для Чести и Надежды,

чужие для Любви и к Правде глухи

Мы по ступенькам катимся всё ниже,

как ни вертись, куда ни колеси.

И время нашей молодости — время

душевной нескончаемой разрухи.

Так молоды, но столько всякой грязи

пристало к нам, что — Господи, спаси!

Горит позор, горит, как сожаленье,

за нашу жизнь, за наше преступленье

И наша гордость в том, что мы не горды:

нам только б жить да в дырочки сопеть,

Проклятье нас преследует упорно

до погребенья, до чужого дерна.

Мы умираем, и никто не скажет,

в каких местах придется нас отпеть

Мы — несчастные ягнятки, заблудились, ой, как гадко;

Бя-бя-бя!

Мы — овечки черной масти, заблудились, вот несчастье!

Бя-бя-бя!

К тем, кто в жизни быстротечной

Проклят ныне и навечно,

Отнесись, Господь, сердечно, —

Бя-бя-бя!

Пер. Евгений Фельдман

Вот и мы в резерв уходим среди солнечных полей.

Рождество уж на носу — и позади сезон дождей.

«Эй, погонщики! — взывает злой трубы походный рев

По дороге полк шагает — придержите-ка быков!»

Левой-правой, впе-ред!

Левой — правой, впе-ред!

Это кто ещё там споты-ка-ет-ся?

Все привалы так похожи, всюду ведь одно и то же

Барабаны повторяют:

«Тара-рам! Тара- ро!

Кико киссиварти, что ты там не хемшер арджи джо?»

Ух торчат какие храмы, аж рябит от них в глазах,

И вокруг павлины ходят, и мартышки на ветвях,

А серебряные травы с ветром шепчутся весь день,

Извивается дорога, как винтовочный ремень.

Левой — правой, впе-ред, и т. д.

Был приказ чтоб к полшестому поснимать палатки вмиг,

(Так в корзины сыроежки клали мы, в краях родных)

Ровно в шесть выходим строем, по минутам, по по часам!

Наши жены на телегах, и детишки тоже там.

Левой — правой, впе-ред, и т. д.

«Вольно!» — мы закурим трубки, отдохнем да и споем;

О харчах мы потолкуем, ну и так, о том о сём.

О друзьях английских вспомним — как живут они сейчас?

Мы теперь на хинди шпарим — не понять им будет нас!

Левой — правой, впе-ред, и т. д.

В воскресенье ты на травке сможешь проводить досуг

И глядеть, как в небе коршун делает за кругом круг

Баб, конечно, нет, зато уж без казармы так легко:

Офицеры на охоте, мы же режемся в очко.

Левой — правой, впе-ред, и т. д.

Что ж вы жалуетесь, братцы, что вы там несете вздор?

Есть ведь вещи и похуже, чем дорога в Каунпор.

По дороге стер ты ноги? Не даёт идти мозоль?

Так засунь в носок шмат сала — и пройдет любая боль.

Левй — правой, впе-ред, и т. д

Вот и мы в резерв уходим, нас индийский берег ждет:

Восемьсот весёлых томми, сам полковник нас ведет.

«Эй, погонщики! — взывает злой трубы походных рёв —

По дороге полк шагает — придержите-ка быков!»

Левой-правой, впе-ред!

Левой — правой, впе-ред!

Это кто ещё там споты-ка-ет-ся?

Все привалы так похожи, всюду ведь одно и то же,

Барабаны повторяют:

«Тара-рам! Тара-ро!

Кико киссиварти, что ты там не хемшер арджи джо?»

Перевела Галина Усова

Я старый О'Келли, мне зорю пропели

И Дублин и Дели — с фортов и с фронтов, —

Гонконг, Равалпинди,

На Ганге, на Инде,

И вот я готов: у последних… портов.

Чума и проказа, тюрьма и зараза,

Порой от приказа — мозги набекрень,

Но стар я и болен,

И вот я уволен,

Мой кошт хлебосолен: по шиллингу в день.

Хор: Да, за шиллинг в день Расстараться не лень!

Как его выслужить — шиллинг-то в день?

Рехнешься на месте — скажу честь по чести, —

Как вспомню о вести: на флангах — шиит,

Он с фронта, он с тыла!

И сердце застыло;

Без разницы было, что буду убит.

Ну что ж, вероятно, жене неприятно,

Но еду бесплатно — и счастлив без меры.

Чтобы мне, господа,

Не стоять в холода

Возле биржи труда, — не возьмете ль в курьеры0

Общий хор: Зачислить в курьеры:

О, счастье без меры, —

Вот старший сержант — он зачислен в курьеры!

На него взгляни, Всё помяни,

До воинской пенсии вплоть —

ГОСПОДЬ, КОРОЛЕВУ ХРАНИ

Пер. Е. Витковский

Запад есть Запад, Восток есть Восток —

им не сойтись никогда

До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!

Но ни Запада нет, ни Востока,

нет ни стран, ни границ ни рас,

Если двое сильных лицом к лицу

встретятся в некий час!

Поднять восстание горных племён на границу бежал Камал,

И кобылу полковника — гордость его — у полковника он угнал.

Чтоб не скользила — шипы ввинтил в каждую из подков,

Из конюшни её в предрассветный час вывел — и был таков!

Тогда сын полковника, что водил Горных Стрелков взвод

Созвал людей своих и спросил, где он Камала найдёт?

И сказал ему рессалдара сын, молодой Мухаммед Хан:

«Людей Камала найдёшь ты везде,

где ползет рассветный туман;

Пускай он грабит хоть Абазай, хоть в Боннайр его понесло,

Но чтоб добраться к себе домой не минует он форта Букло.

Если ты домчишься до форта Букло,

как стрела, летящая в цель,

То с помощью Божьей отрежешь его

от входа в Джагайскую щель.

Если ж он проскочит в Джагайскую щель —

тогда погоне конец:

На плоскогорье людей его не сочтёт ни один мудрец!

За каждым камнем, за каждым кустом скрыты стрелки его,

Услышишь, как щёлкнет ружейный затвор,

обернёшься — и никого».

Тут сын полковника взял коня — злого гнедого коня,

Словно слепил его сам Сатана из бешеного огня.

Вот доскакал он до форта Букло. Там хотели его накормить,

Но кто бандита хочет догнать, не станет ни есть, ни пить.

И он помчался из форта Букло, как стрела, летящая в цель,

И вдруг увидел кобылу отца у входа в Джагайскую щель

Увидел он кобылу отца, — на ней сидел Камал, —

Только белки её глаз разглядел — и пистолет достал.

Раз нажал и второй нажал — мимо пуля летит…

«Как солдат стреляешь!» — крикнул Камал, —

а каков из тебя джигит?»

И помчались вверх, сквозь Джагайскую щель —

черти прыщут из-под копыт, —

Несётся гнедой как весенний олень,

а кобыла как лань летит!

Ноздри раздув, узду натянув, мундштук закусил гнедой,

А кобыла, как девочка ниткой бус, поигрывает уздой.

Из-за каждой скалы, из любого куста целится кто-то в него,

Трижды слыхал он, как щёлкнул затвор, и не видал никого.

Сбили луну они с низких небес, копытами топчут рассвет,

Мчится гнедой как вихрь грозовой,

а кобыла — как молнии свет!

И вот гнедой у ручья над водой рухнул и жадно пил,

Тут Камал повернул кобылу назад, ногу всадника освободил,

Выбил из правой руки пистолет, пули выкинул все до одной:

«Только по доброй воле моей ты так долго скакал за мной!

Тут на десятки миль окрест — ни куста, ни кучки камней,

Где 6 не сидел с винтовкой в руках один из моих людей!

И если 6 я только взмахнул рукой (а я и не поднял её!),

Сбежались бы сотни шакалов сюда, отведать мясо твоё!

Стоило мне головой кивнуть — один небрежный кивок —

И коршун вон тот нажрался бы так,

что и взлететь бы не смог!»

А сын полковника отвечал: «Угощай своих птиц и зверей,

Но сначала прикинь, чем будешь платить

за еду на пирушке твоей!

Если тысяча сабель сюда придёт, кости мои унести —

По карману ли вору шакалий пир? Сможешь — так заплати!

Кони съедят урожай на корню, а люди — твоих коров,

Да чтоб зажарить стадо твоё, сгодятся крыши домов,

Если считаешь, что эта цена справедлива — так в чём вопрос,