15 июля 1924 г.
Дуденево
На низких лапках, темнобурый,
С глазами острыми, как сталь,
Присел под кустиком и вдаль
Глядит: не выбегут-ли куры
В малинник ягод пощипать?
Не видно. Сели куры спать.
Поводит хищник острым оком
И напрягает чуткий слух.
Темнеет. В пологе глубоком
В сетях запутался петух.
Ах, если-б крылья, без труда
Вскочил-бы хорь к нему туда!
Но там горят лампады ночи
И волки серые бредут.
Вперять в них ищущие очи
Напрасный безполезный труд.
Не для луны и звезд и зорь
Острил глаза удалый хорь.
Чу! Где-то клохчет сонно клушка.
Цыпленок пискнул в полумгле.
Хорек — ядром из глотки пушки —
На звук пустился по земле.
Настиг и клушку и цыплят
И свистом оглашает сад.
26 июля 1924 г.
Дуденево
Ночь на темя хладеющих крыш
Уронила безмолвную тишь.
Показался и весел и светел
На горе народившийся петел
И клюет он, стуча и звеня,
Пошатнувшийся гребень плетня.
За плетнем колыханье лампадок
Обещает разгадки загадок.
А восток сквозь сиреневый мрак
Поднимает малиновый флаг.
12 августа 1924 г.
Москва
Кудрявый дым овина
И золото снопов.
Метелицей мякина
Пылит из-под цепов.
И стар и мал проворно
Доят ржаную плоть,
Чтоб собранные зерна
В муку перемолоть.
Обсосаны, обмяты
Снопы. И над гумном
Забрызгала лопата
Сверкающим зерном.
А легкая мякина
Летит по ветру вскачь
За прясло, где рябина
Развесила кумач.
11 сентября 1924 г.
Москва
Мир наш разве не причуда?
Разве он не вертоград?
Земь коричневое блюдо,
В нем зеленый виноград.
Сколько радости для глаза!
Эти шири! Эта синь!
Высь — лазоревая ваза
Обронила апельсин.
И звучат чуть слышным гудом
Ветровые голоса.
Между вазою и блюдом
Снеговые паруса.
А сквозь палевые листья
С разбугорья в тихий час
Как усладно морда лисья
Обвораживает нас!
Что, куда, зачем бывает, —
Не распрашиваешь ты:
Разве бабочка пытает
Ароматные цветы?
И идешь неспешным шагом
Ты, влюбленный, по земле.
И восток и запад флагом
Отмечают путь во мгле.
14 сентября 1924 г.
Москва
Загрустили луга и рощи.
Почернела вода в пруду.
С потемневших дерев на площадь
Ветер мечет листов руду.
На дороге мутные лужи
Отбивают под ветром пляс.
В час вечерний в лазори тужит
Одинокий ущербный глаз.
8 октября 1924 г.
Москва
Город немая пустыня:
Камень, известка да пыль.
В степь я иду. На равнине
Ветер полощет ковыль.
В воздухе слышится звонкий
Голос баяна полей.
Плещет из синей воронки
Яркой струей Светолей.
Облако легкою птицей
Дальний свершает полет.
Степь моя, в жалкой столице
Кто твою прелесть поймет?!.
30 ноября 1924 г.
Москва
Тоска кладет на сердце груз,
И опускает сердце крылья.
Степная Русь, родная Русь,
Твою красу не разлюбил я.
Мне жизнь московская тесна.
Дома и улицы — как цепи.
И рвусь туда я, где весна
В наряд венчальный рядит степи.
Стремлюсь туда, где ветерок
Хмельной усладной дышет брагой;
Туда, чтоб вдоль и поперек
Бродить повольником — бродягой.
20 января 1925 г.
Москва
Асфальт, кирпич, нора чердачная.
А в высоте издалека
Такие светлые, прозрачные
Бредут неспешно облака.
Бредут они тропой нехоженой
И не видать конца пути.
И сердце бегом их встревожено:
И мне-бы вдаль брести, брести!
И мне-б из этой ямы каменной,
Ее обычаи поправ, —
Туда, где май танцует пламенный
Среди лужаек и дубрав!
23 января 1925 г.
Москва
Горят снега от ласки жаркой.
Ручьев смеются голоса.
И лес, медлительная барка,
Вздымает грузно паруса.
В полях, в лугах чернеют кочки.
А горб горы как летом сух.
У вербы распустились почки,
Белея, как лебяжий пух,
15 февраля 1925 г.
Москва
Лишь февраль, а зиме недужится,
Тлеет белый ее хитон;
По ложбинам буреют лужицы,
А во рву ручейковый звон:
Желтый челн с золотыми веслами
Из-за гор выплывает в синь
И скользит меж седыми пряслами
На раздолье немых пучин.
Вновь я мир принимаю как смолода:
Хлынул в сердце хмелящий дых.
И бреду я из тесного города
На просторы полян молодых.
26 февраля 1925 г.
Москва
Томный вечер смотрит в окна
И зовет, зовет.
Серебристые волокна
Падают с высот.
Машет трепетно черема
Серым рукавом.
Мысль ведет меня из дома
В твой далекий дом.
Одиночество — оковы.
Прочь-бы от всего!
Друг мой, слышишь-ли ты зовы
Сердца моего?..
17 августа 1925 г.
Коломна
Над речкой месяц круторогий
Бредет долиной голубой.
Иду проселочной дорогой.
Моя душа полна тобой.
Вдали желтеют перекаты.
И под ногой хрустят пески.
Ты далеко, но как близка ты!
Близка, но в сердце груз тоски.
Колдунья — ночь в тиши ворожит,
Судьбу грядущую тая.
Пускай твой сон не потревожит
Тоска полночная моя.
12 сентября 1925 г.
с. Тырново
Оки дремоту разгоняет
Большой шумливый пароход.
О чем он мне напоминает,
Куда в ночи меня зовет?
Смотрю на желтые рогожи
Песчаных россыпей. В тиши
Ты мне все ближе и дороже,
Душа и свет моей души!
Печальный месяц сходит ниже,
И тает ночь. Шуршит Ока.
К тебе я с каждым мигом ближе,
И дальше от меня тоска.
12 сентября 1925 г
с. Тырново
Сребророгий олень из-за гор
Выбегает на синий простор
И скользит по раздольной атаве
К сизолистной широкой дубраве.
Миллионы смеющихся глаз
Подмигнули оленю не раз,
Но бежит он и машет рогами
На лугах меж седыми стогами.
Я смотрю на серебряный бег
И грущу в тишине о тебе
И зову тебя мысленным зовом
К ощущеньям неведомым, новым.
14 сентября 1925 г.
Рязань
В лугах заржавела трава,
К земле приникла и застыла.
И медленно река Москва
Несет осенние чернила.
На всем лежит свинцовый груз,
На всем печать тоски и скуки.
И даже страж приречный-шлюз
Ленивее разводит руки.
Одни скитальцы-облака
Спешат под ветровые взвизги,
Да сквозь плотинный щит река,
Ворча, разметывает брызги.
2 октября 1925 г.
Фаустово
Голубая дорога.
Огонек в шалаше.
Отчего вдруг тревога
Завелась на душе?
Иль грядущее плоше?
Иль минувшего жаль?
Среброгривая лошадь
Мчится в синюю даль.
Отбивают копыта
Светлый след на траве.
Май далекий, отжитый
Вижу я в синеве.
Не о том-ли тревога
Завелась на душе?
Голубая дорога.
Огонек в, шалаше.
15 октября 1925 г.
