Н. Денисов - Опасный груз

Весенний день на ощупь шелков,
Пахучи тополь и ветла,
Навозных куч субтропик желтый
Приметней в мареве тепла.

Вскопал три грядки, подытожил,
Что посажу, посею и...
Вот до чего ты, парень, дожил,
Пройдя Атлантики свои.

Неси свой крест и пей отныне
По шесть с полтиной молоко.
Давно ль, моряк торговых линий,
По Сингапуром пил пивко!

Вздымай лопату, словно знамя,
Не оступайся на граблях.
Итог один: вперед ногами...
Как, впрочем, и на кораблях.

Поленницы, кучи угля,
Электроопор истуканы,
Без плоти листвы тополя,
Как будто собаками рваны.

Вокзала обшарпанный вид,
Перрон, навевающий скуку,
Каблучной картечью побит,
Заштопан на скорую руку.

Зевающий, сонный народ,
Как вынут на свет из заначки.
И с датой – «13-й год»
Кирпичный престол водокачки.

За красноажурной, рябой,
Стеною столетнего дива –
Мне чудится дым над трубой
Летящего локомотива.

Мазутом и гарью пропах,
Он мчит сквозь разор и разруху.
Быть может, и в наших рядах
Прибавится дерзких по духу.

2000

АРКТИКА

Торосов хруст, дыхание борея,
Столпотворенье пакового льда.
Иль – воскрешен последний день Помпеи,
Иль эпизоды Страшного Суда?

Стальным бортам не вырваться из плена,
Попытки-пытки гибнут на корню.
Сам бог Нептун, сломав через колено,
Трезубец свой закинул в полынью.

Бредет медведь: «Браток, далеко ль суша?»
Матерый зверь, а вон как одичал!
Потом трусит медведица: «Послушай,
Ты моего тут блудня не встречал?..»

Арктическая белая пустыня...
Апофеоз свершений и потерь...
Ребята, как там плавается ныне,
Каким богам вы молитесь теперь?

Над аркою этих ворот
Плескалось полотнище флага.
И требовал «плату за вход»
Какой-то шутник иль деляга.

Плевать бы! Но вляпался в спор,
Попёр я в погибель скандала.
И тут же уперся в забор
Крутых полицейских амбалов.

И самый амбалистый – мне
Тюрьмой пригрозил.
Ну и гад же!
Вальяжный такой, в тюрбане,
Наверно, ба-а-льшой магараджа!

И взяли меня в оборот,
Как неслуха, зелень-мальчишку.
И здесь же, в притворе ворот,
Повытрясли всю мелочишку.

Пошел я на свой сухогруз,
Закрылся и запил в гордыне:
Могучий Советский Союз
И пикнуть не дал бы, а ныне...

К печали штормов и зыбей,
К позору торгового флота,–
На древних воротах в Бомбей
Могли и повесить в два счета.

Священная – да! А по части навоза?
Не видел. Одна подкопытная пыль.
Конечно, жестка постановка вопроса,
Но это ж корова, не автомобиль.

Загон переулка, асфальта подстилка,
На впалых боках – голодовки печать;
Окрестную травку побила кобылка[1],
Одно остаётся корове – мычать.

Смотрю я и мучаюсь горькой, подспудной,
Далёкого детства бедой-лебедой:
Эх, эту б корову в лужок изумрудный, –
Пасись и нагуливай добрый удой!

Под вечер пришла бы корова до хаты,
И кроме удоя с собой принесла –
Две пары копыт и большие ухваты
Священных рогов к изумленью села.

С коровой и в жизни была б перемена:
Звенел бы литовкой на знойном лужке,
Зимой бы носил ей навильники сена,
Похожий на Будду в своём кожушке.

«...Они тут давно поселились, хохлы,
Огонь до сих пор высекают кресалом,
А молвишь едва «Здоровеньки булы!»,
Тебе уж горилку подносят и сало!» –

Вчерашние байки. А нынче – молчок.
Сверкает Флорида – центральная трасса,
Кафе, магазины... Взгляни, морячок,
Однако, скульптура Шевченко Тараса?

Оно, изваянье! Но фальшь фонаря,
Но это пальто аргентинского франта...
А дума и взор, и усы кобзаря,
И надпись достойная: «От эмигрантов».

Ухоженный скверик. Народу пестро.
И все же поэта глаза хмуроваты,
С того ль, что под кручей не чудный Днипро,
А волны чужого залива Ла-Плата?

Нет, нам не платят «гробовые»,
Хоть в трюмах и опасный груз.
«Ревущие сороковые[2]...»
Пуэрто-Мадрин... Санта-Крус.

Так и плывем, удел нехитрый,
Шторма привычно мачты гнут.
Конфуз, коль тыщи тонн селитры
Набухнут влагой и рванут!

Ни "SOS" подать – в простор куда-то...
Ни слышать больше никогда,
Как в полный штиль журчит в шпигатах,
Стекая с палубы, вода...

Конечно, жаль, –
Судьба-индейка! –
Упасть ни в травы-ковыли,–
Не ближний свет,–
В проливе Дрейка,
На рифы Огненной Земли...

Жар в печи обещает прогресс,
Образ мира черты обретает.
Солнце вышло в разводья небес
И арктической льдиной блистает.

Дров подкинешь, гудит дымоход,
В талых окнах – простор для обзора.
И белеет наш сад-огород,
За межой, как отрез коленкора.

Хорошо от плиты прикурить,
Сразу вспомнишь уют полубака:
Налицо философская нить
От избы – и до звезд Зодиака.

Одичав на родной стороне,
Не держу к ней претензий и злобы.
Рад вещунье-сороке в окне
И тугому форштевню сугроба.

Рад сноровке пичужек синиц,
К людям только душа охладела, –
Столь их нынче, физических лиц,
Все спешат по ненужному делу.

Под занавес нас приняли в Кремле
Под музыку Вивальди, может, Шнитке.
Но больше мне понравилось суфле
И устрицы, и легкие напитки.

Отметил суетящихся особ, –
Орду у нас кормившихся клиентов:
Америк и нордических Европ,
И желтых рас, и черных континентов.

Кубинцев – «Вива, Куба!» – обнимал,
Братались мы: агрессор нам не страшен!
И Пельше из заначки вынимал
«Столичную» – родименькую, нашу.

Засняли для кино и для газет,
Из рук высоких выдали награду.
Генсек был на больничном, но фуршет
Дал от себя по высшему разряду.

Опять внесли и закусь и вина.
Приветила страна и угостила.
Была уже беременна она
Антихристом Кровавым Михаилом...

Портрет вождя. И «ходики» в ходу,
И счёты – в толчее бумаг и пыли, –
Костяшки их, как грешники в аду,
Метались и угла не находили.

Подбил итоги – цифры и нули:
Приход-расход. И так сказал: «Ребята,
Вы хорошо колхозу подмогли,
А может быть, всему пролетарьяту!»

Запомнилось, как грохал по столу,
Давал приказ напористо и круто,
Как нас подвел к бригадному котлу:
«Ты покорми работников, Анюта!»

Подали кашу, в меру посоля,
Желтел компот, белела горка хлеба.
Сквозь полевой навес из горбыля,
Как горний свет, просеивалось небо.

Куда он канул? Азимут ветров
Увел ли вновь – в земные страсти, войны?
Иль коммунизм, как лучший из миров,
Примерив к людям, понял – недостойны…

Отреклись от теории классовой,
Согласились терпеть и молчать.
Время – вспомнить поэмы Некрасова,
Достоевского вновь изучать.

Ах, Добрыни, Алеши Поповичи,
Ах, святая ребенка слеза!
Геть, вас грефы и все абрамовичи,
Ваши «новости» и «голоса».

Сколько пролито слез!
Сколь растратили,
Побросали несжатых полос!
В бесовской толчее демократии
Вроде ладана русский вопрос.

Время тратится, стужей сугробится,
И приметы пока ни к весне, –
К Сатане, ни к Святой Богородице,
К Хакамаде, Чубайсу, Чечне...