За кошек, сирень, вкусный ужин и счастье с пеленок.
Позволив себе сигарету и легкость походки
(Как следствие рюмки за ужином выпитой водки),
Я просто иду. Я бесцелен, как ветер в пустыне.
Я прост и обычен, вовеки и присно и ныне.
В лазурное небо смотрю и не прячу наива,
А там, в вышине, где все ясно, светло и красиво,
На облаке белом, расплывшись в нетрезвой улыбке,
Мой ангел сидит и тихонько играет на скрипке.
Она была как завершенье...
Она была как завершенье
Пути, прочерченного в ночь.
Как чей-то крик, как преступление,
Как боль, которая невмочь.
Она была как расстояние,
Ужатое в один нейтрон,
Как тяжкий грех без покаяния,
Как замерший в стволе патрон.
Она не ведала сомнений
И не умела сожалеть;
Она бросала в ворох терний
Звезду, желавшую гореть.
Она была судья надежде,
Она была палач мечте,
Сводила многозначность "прежде"
К своей нелепой немоте.
В извечном страхе продолженья,
В боязни нежеланных тем
Она была - одно мгновенье,
Она была почти ничем.
Она была всего лишь точка
В конце прощального письма -
Там, где надломленная строчка,
Не выдержав, сошла с ума.
Ну что ты маешься, душа?
Ну что ты мечешься, родная,
И замираешь, чуть дыша,
Сама себя не понимая?
Ты в ожидании трамвая,
Ушедшего давным-давно,
Стоишь у линии, мечтая
О том, чему не суждено...
Как глупо... Впрочем, все равно.
Нам выпали смешные роли:
Мы - два шута в немом кино -
Без слов, без разума, без воли.
Давай по двести выпьем, что ли?
И потолкуем, не спеша,
О том, как неказиста доля,
О том, как осень хороша.
И пусть цена нам - два гроша,
Во всем есть смысл, я точно знаю.
Так что ж ты маешься, душа?
Так что ж ты мечешься, родная?
Видишь, как пусто в доме?
Это все ветер...
Не стоило так широко
открывать окна.
Слышишь, как тихо в доме?
Это все вечер...
Не следовало
задвигать шторы
и зажигать свечи.
Чуешь, как холодно в доме?
Это все осень,
рыжей приблудной собакой
свернувшаяся у огня...
Знаешь..?
А впрочем,
какая разница -
ведь все равно ты
больше не любишь меня...
На цыпочках, медленно-тихо,
Как осторожная мышь,
В душу прокралось Лихо,
И пофигу ему "Кыш!"
Презревши мою конституцию,
Устои мои поправ,
Устроило революцию,
Лишило меня прав
На самоопределение,
На однозначное "нет",
На утро без настроения,
На праздники без конфет.
Понижен порог критичности,
У мозжечка - антракт.
И раздвоение личности -
Почти свершившийся факт...
А в очередь за орхидеями
Такие же зомби как я,
В погоне за сверхидеями
Утратившие себя.
Толкаясь в вонючем автобусе,
Сжимая в зубах цветы,
Прокладываю на глобусе
Маршрут к твоему "Ты?!"
И, следуя на заклание,
Влача за собой грехи,
Твержу я, как заклинание,
Увы не мои стихи.
Я втюхан до неизбежности,
Я выпит тобой до дна,
Я в полумраке нежности
Распался на времена.
Куда-то ушло прошлое,
В руинах плюсквамперфект,
И только причастие пошлое
Еще натворит бед...
Встаю я на путь аггела,
И, видя какой я лох,
В кулак чертыхаются ангелы,
И улыбается Бог.
На цыпочках, медленно-тихо,
Как осторожная мышь,
В душу прокралось Лихо...
А ты не слышишь. Ты спишь.
Женская моя рифма,
Нежная до истомы,
Все твои биоритмы,
Кажется, мне знакомы.
Все твои перепады
Мысли и настроения,
Каждый оттенок взгляда,
Каждая тень движения.
Всюду идя за мною,
Часто — напрополую,
Грела своей душою
Рифму мою мужскую.
В строфы слагались годы.
В "грезы" вплетались "грозы"...
Всё не случались оды -
Чаще писалась проза...
Вот ты пригрелась рядом.
Спит на ресницах вечер.
Прошлое — снегопадом
В поле уносит ветер.
Дай, поцелую, что ли,
Эти глаза родные.
Жизни моей ты доля,
Чувства мои живые.
И не найдя управы
На трепыханья сердца:
- Господи Боже правый,
Чем заслужил я это?
И в перебое ритма,
Тревожа дыханием веки:
- Ты моя женская рифма.
Единственная. Навеки.
Вечер играет
на струнах дождя
что-то из прошлого.
Слушаем,
и не слышим,
и не включаем свет,
потому что не хочется,
потому что страшно
увидеть глаза напротив,
в которых
вечер играет
на струнах будущего
что-то надрывное -
что-то очень похожее
на одиночество.
Едва доживая до нового вечера,
Привычно сметая с пути препоны,
Они становились частицей вечного,
В единое соединив телефоны...
За недосказанностью многоточия
Скрывая свои наболевшие раны,
Она кокетливо намекала на "прочее",
На кофе в саду, на скамью и тюльпаны.
Он отвечал несерьезными смайлами,
Просил телефон, говорил о встрече,
И правда забыв, что с его данными
Об этом просто не может быть речи.
И, ежедневно встречаясь за столиком,
Здороваясь тихо, не зная друг друга,
Они расходились, неся в себе толику
Соединившего их порочного круга.
Им не дано стать частью трилогии...
Но каждым вечером, когда стихнут стоны,
В соседних палатах одной онкологии
Светятся, светятся их телефоны...
Вот и все... Я по первому снегу
Ухожу - не прощаясь, без слов;
Изменив бесконечному бегу,
Избегая неверных шагов.
Там, где сумрачно стынет дорога
В окружении томных берез,
Я увижу, наверное, Бога,
Я, быть может, заплачу без слез.
Вот и все... Три навязчивых слова
Безысходностью долбят в висок.
Кто-то сможет все выначать снова, -
Я, наверное, просто не смог.
Утро пьяное спит под забором,
Колокольный плывет перезвон.
Нынче станут мне ангельским хором
Два десятка озябших ворон.
Вот и все... Закусив коркой хлеба,
Никого ни за что не кляня,
Постучусь в предрассветное небо:
Здравствуй, Господи! Примешь меня?
Она торопилась куда-то,
Разваливала мосты...
И, нервно прикурив от заката,
Ушла навсегда... А ты?..
Ты, правда, не верил,
Что сможешь ее удержать?
Хотя б на пороге, у двери,
На десять минут, на пять?!
Ведь правда, ты мог свалить все
На близкую ночь, на грозу;
Ты мог побежать и догнать ее
Там, внизу,
Зонтом прикрывая гордость,
Стирающую плевок;
Но ты легко отвечал на подлость,
А на любовь - не смог.
И что это, право, за игры,
Ну что за блажь!
Хватать пистолет из сейфа -
Не твой типаж.
И ты не похож на пирата,
Чтоб молча хлебать ром;
Возможно, ты был им когда-то,
Но - не нутром.
И зря ты маялся, глядя пусто,
Ствол уперев в висок.
Да, ты всегда легко нажимал на чувства,
А вот на спуск - не смог.
Глаза в глаза, в полночной тишине,
Когда минуты так неумолимы.
И кажется, что мы опять любимы,
И хочется покаяться весне.
Глаза в глаза... Но страх неодолим,
Как мнение, навязанное свыше.
И кот, орущий на соседней крыше,
Печален, как влюбленный серафим.
Глаза в глаза - до боли, до тоски,
До рвущегося из гортани крика...
Но гордости взрастает повилика
И холодом впивается в виски.
И в дрожи ненакрашенных ресниц,
Там, где слеза рождается щипуче,
Любовь восходит на вершину кручи
И падает перед судьбою ниц.
Друзья уходят. Вместо них
Приходят странные чужие:
Глаза их - комнаты пустые,
Слова - нелепый треск шутих.
Друзья уходят. Вместо них
Приходят сны - тревожить память.
А февраля седая замуть
Еще один стирает штрих.
Друзья уходят. Вместо них,
В душе пустоты заполняя, -
Тоска, холодная и злая,
Соображает на троих.
Друзья уходят. Вместо них -
Ненужных слов пустые звуки...
И грусти пасмурные руки
Узлом завязывают стих.
Пьянеть, сходить с ума от взгляда с поволокой
И запаха волос, пролившихся на грудь.
И руку целовать, чтоб не была жестокой,
Когда твои персты указывают путь.
Ошейником раба гордиться как короной
И песни распевать, идя дорогой в ад.
В огне твоих страстей, в их лаве раскаленной,
Свой разум утопить, безумствуя стократ.
Твою любовь испить - божественный напиток,
В котором сладкий яд искрится янтарем;
