Тот сильно просчитается! Как хищники,
Придут налоги, судные взыскания,
Стратегия введет в долги, хорегия
Оденет хор в багрец, хорега - в рубище,
В удавку вгонят траты триерархии,
К пиратам попадешь или к разбойникам,
Или рабы тебя пристукнут сонного,
Ничто не прочно, только то, что в этот день
10 Ты сам себе добудешь в удовольствие.
И то будь зорок: вдруг опередят тебя
Да все съедят? А вот когда урвал кусок
И уж его зубами держишь стиснувши,
То в этом лишь и можно быть уверенным.
17. . . . Ты знаешь ведь, каков я есть:
Я не спесив, я для друзей на все готов!
Ударь - я сталь! ударю - гром и молния!
Увлечь - я буря! удушить - петля петлей!
Дверь распахнуть - само землетрясение!
К столу - блохою! у стола я - мухою!
А от стола - трудней, чем из колодезя!
Душить, крошить, божиться в лжесвидетельствах,
Все с полуслова исполнять, не думая,
10 Вот я каков! недаром молодежь меня
За эти дарованья прозывает: "вихрь"!
Пусть прозывает: что мне до насмешников!
Своим я свой: и словом друг, и делом друг.
18. Кто ввел обычай угощать безденежно,
Тот, видимо, народным был заботником;
А тех, кто кликнет ближнего иль дальнего,
Покормит, а потом взимает складчину,
Пусть поразит изгнанье безвозвратное!
19. . . . Я докажу, что ремесло мое
Священно и завещано заветами
Самих богов, тогда как остальные все
Не от богов, а от людей придуманы.
Не сам ли тот, кто выше всех богов слывет,
Зевс-Дружелюбец, первым стал нахлебничать?
Всегда без приглашений он является
Во все дома, богатые ли, бедные ль,
Где только ложе выстелено мягкое
10 И стол стоит, а с ним и все, что надобно.
Вот так-то он, возлегши, угощается,
Закусывает, ест и пьет и снова ест,
И прочь идет, не заплативши складчины.
Таков и я: едва в глаза мне бросятся
И устланное ложе, и накрытый стол,
И нараспашку дверь, меня зовущая,
Как я уж тут, как я уже тишком подсел,
Чтоб не задеть кого из сотрапезников,
Как я уж от всего успел попробовать
20 И прочь гряду, как оный Дружелюбец-Зевс.
А вот пример еще того нагляднее,
Красу и славу нашу величающий:
Когда Гераклу в честь справляют празднества,
И всюду - пир над жертвоприношеньями,
То к тем пирам в Геракловы застольники
Не жеребьевкой, не по воле случая,
А всякий раз заботливо, обдуманно
Двенадцать граждан назначались городом,
Потомственные граждане, почтенные
30 И жертвенного мяса заслужившие.
По этому-то образцу Гераклову
Иные из богатых завели себе
Нахлебников - но ах, не нас, достойнейших,
А лишь таких, что ловко подольщаются
И все хвалить готовы: как подставят им
Подгнившего сома с вонючей редькою,
Они кричат, что завтрак пахнет розами;
А грянут рядом ветрами из задницы
Они уже туда носами тянутся:
40 "Откуда ты, благоуханье дивное?"
Вот от таких-то недостойных ерников
Краса и честь былая обратилась в срам.
20. Могу ли я позволить о нахлебнике
При мне злословить? Никогда! Воистину
На свете нет породы их полезнее!
Любовь к друзьям - одна из добродетелей,
А в ней - весь смысл его существования.
В любви - он твой наперсник беззаветнейший,
В делах - пособник всюду, где придет нужда;
Что ты, кормилец, хвалишь - то и он готов,
А самого тебя хвалить - тем более.
10 Он любит даровое угощение?
Но кто его не любит? ни герой, ни бог
От этакого блага не откажутся.
Чтоб речь мою напрасно не затягивать,
Вот самое бесспорное свидетельство
Того, в какой чести живут нахлебники:
Какая олимпийских победителей
Ждет дома почесть? Ясно: угощение
За счет народа, в пританейском здании.
А чем не пританей - любой бесплатный корм?
21. Впрямь золотое слово Еврипид сказал:
"Вы победили, нищета и бедный мой
Живот". О, что на свете злополучнее,
Чем наш живот! Другого нет вместилища,
Где так бы все мешалось неразборчиво.
В кошолку с хлебом суп не льют - испортишь хлеб;
В корзине каша не сосед с лепешками;
Во флягу, где вино, омар не втиснется;
А эту прорву боги словно прокляли:
10 Все в ней сойдется, но ничто не сладится.
Клянусь: всему, что где ни есть недоброго,
Виной - утроба наша горемычная.
22. Когда богач зовет меня в застолицу,
На потолки я штучные не радуюсь,
Не мерю взглядом медь его коринфскую,
А целиком вперяюсь в дым поваренный:
Когда густой он, черный и столбом стоит,
Я рад, я счастлив, чуть не кукарекаю;
А если бледен дым и низко стелется
Все ясно мне: хоть будет пир, да постный пир.
23. А ты не знаешь? Подлежит проклятию
Тот, кто дорогу не укажет встречному,
Огня не даст, испортит воду пресную
Или откажет рвущемуся к ужину.
ПОВАР
24. За всем я должен сбегать и повыпросить,
Что нужно. Ты пришел и хочешь ужинать,
А у меня, как на беду, ни уксуса,
Ни сусла, ни душицы, ни укропчика,
Ни фиги, ни оливки, ни миндалинки,
Ни чеснока, ни луковки, ни тыковки,
Ни соли, ни яичка, ни огня, ни дров,
Ни тмина, ни жаровни, ни посудины,
Ни кадки, ни веревки, ни колодезя,
10 Ни винной бочки. Я стою один, как перст,
С ножом в руках и крепко подпоясанный.
25. Ей-ей, я нанял сфинкса, а не повара
Варить обед. Богов зову в свидетели,
Что он ни скажет, все мне не по разуму:
Пришел и сыплет речи непонятные.
Едва явился - свысока спросил меня:
"Меропов много ль позвано на пиршество?"
"Каких таких меропов? ты с ума сошел!"
"Что есть мероп, ужели ты не ведаешь?"
"Клянусь тебе, такие здесь не водятся.
10 Вот не было печали мне: меропов звать!"
"Ну, коли так, ответствуй: ждать ли дайтимов?"
"Кого?" - перебираю поименно я:
Филин, и Мосхион, и Никерат придет,
И тот, и этот, - все припомнил прозвища,
Но хоть убей, нет никакого Дайтима.
"Не будет здесь такого!" - говорю ему.
А он: "Да как же можно!" - и ругается,
Что пир не в пир без Дайтима. Вот бедствие!
"Кого заколешь! Землевоздымателя?"
20 "Нет". - "Значит, не быка широколобого?"
"Нет здесь быков". - "Не агницу ль?"
"Отстань, злодей!
Ни то, ни это, а овечку жертвуем".
"Почто не признаешь овечку агницей?"
"Таких не знаю слов и не желаю знать
Я человек простой, речам не ученный".
"Не знаешь и того, как говорит Гомер?"
"Пусть говорит он, как ему захочется,
Да мне-то что до этого, любезнейший?"
"О нет, внемли и этому и прочему!"
30 "Убить меня Гомером, что ли, вздумал ты?"
"Таков глагол мой". - "Пусть, но только чур,
не здесь".
"Как? за твои четыре драхмы скаредных
Мне отказаться от моих обычаев?
Подать сюда сухое омовение!"
"Чего?" - "Ячмень!" - "Опять мудришь,
пришибленный!"
"Осадок есть?" - "Осадок? не беспутничай,
Скажи, что нужно, только вразумительно".
"О старче безрассудный! Соль подай сюда!
Соль есть осадок. И святой воды неси".
40 Несу, он режет жертву, говорит слова
Такие, что никто их и не слыхивал:
"Резак", "юдоль", "тук", "брашна", "складни",
"ковани"
Хоть тут берись за словари Филатовы
И проверяй в них каждое речение.
"Брось, - говорю, - скажи по-человечески!"
Куда там! Убедить его, клянусь Землей,
Невмочь самой богине Убеждения.
Должно быть, этот душегубец смолоду
Жил в рабстве при каком-нибудь сказителе
50 И там набрался всех словес Гомеровых.
26. Что за желанье обуяло душу мне
Земле и небу молвить о стряпне моей?
Во всем, клянусь, удача людям радостна.
Вот рыба: как нежна она досталась мне,
Так я ее и подал, не испортивши
Ни едким сыром, ни пестрящей копотью,
Как будто не с огня, а из воды она,
Такой развел я ласковый и бережный
Под ней огонь! Вы даже не поверите:
10 Но вы видали, как ухватит курица
Большой кусок, какой и проглотить невмочь,
И бегает кругом, закинув голову,
А остальные вслед за нею гонятся?
Вот так и тут: едва один распробовал,
Как хвать поднос и ну бежать по комнате,
А все другие гости по пятам за ним;
Иному хоть кусочек выпал кушанья,
Иному все, иному ничего, - хоть плачь!
А рыба ведь была речная, тинная;
20 Подумать только, что же было, если бы
Я подал скара, или совку, или же,
Помилуй бог, бычка из арголийских вод,
Или угря из Сикиона милого,
Которым Посейдон бессмертных потчует,
Поешь его, и сделаешься сам, как бог!
В руках моих - бессмертье: даже мертвые,
Мою понюхав кухню, к жизни вскинутся.
27. - А много ли гостей на свадьбу позвано,
И кто они, милейший? все афиняне,
Или иные с торжища приморского?
- Какое дело повару до этого?
- Пойми, отец, что в нашем деле главное
Кого мы кормим, знать заблаговременно.
Допустим, ты позвал к обеду родосцев
