Светлый путь мой не знает границ,
С тем и начался, чтоб не кончаться.
Взблески молнии, вспышки зарниц,
Кровь рассвета. Закаты, закаты…
Оттого, может быть, и ослеп,
Что гордыня глаза затмила!
Эка важность – по пыльной земле
Взад-вперед. Да к тому же без крыльев.
Ты прости – я ведь просто больной!
Мне бы помнить, что ты здесь, да чаще
Любоваться твоей красотой.
Да, не вечность, но тоже – счастье.
Только, знаешь, недобрые сны:
Чьи-то лица, смотрящие грозно.
Как ты думаешь… может быть, мы…
Понимаю. Наверное, поздно…
…
Ты прости – я ведь тоже умру.
Как Есенин, Вийон… да все люди!
По рулетке пройдя новый круг, Н
а «зеро»
ляжет шар мой
беспутный.
«Мороз. И звезды на снегу, упавшие, мерцают…»
Мороз. И звезды на снегу, упавшие, мерцают.
Наверно, не пойму. Я этот замысел… ТРЕВОГА!
И только лунная дорога – лишилась серебра.
Зима… Другому и не снится.
Как лед в глазах твоих искрится.
И жжет меня насквозь. И снова —
НЕ СБЫЛОСЬ. Разрушил вечер планы.
Мой домик карточный – мои мечты!
Рассыпались —
дотронулась до них едва реальность.
Не видели. Не думали, что ты… не веришь
февралю. О Господи,
как я тебя люблю!
«Как я устал от звуков тишины…»
Как я устал от звуков тишины,
И от тоски, что дико травит душу,
От одиночества, от вашей нелюбви,
От глупости, что мне никто не нужен.
От вечера, который вскользь пройдет,
От утра, вскользь которое настанет,
От пламени, что топит вечный лед,
И от дождя, что гасит это пламя.
От въедливых и любопытных глаз,
От пошлости измученных улыбок,
От теплых, милых, но насквозь фальшивых фраз,
И от оплаченных по всем счетам ошибок.
Как я устал! Но слезы ни к чему:
Бессмысленно, ненужно и наивно —
Вручать свою дальнейшую судьбу
Тому, что искренно, но малоэффективно.
Вы позабыли, мадам, обо мне,
Вы не любили: вы делали вид.
Играли тонко – изящно вполне,
Но Бог судья вам, и Бог вас простит.
Мы расстаемся… Пока, пока!
Мой до земли вам последний поклон.
Да улыбнитесь, пусть даже слегка —
За то хотя бы, что был в вас влюблен.
Я ж безобидный – мне б только понять,
Что изменилось за столь малый срок.
А впрочем, ладно, простите меня:
Раз изменилось, то, значит, не смог…
Улицы – обезлюдели.
Слушайте, что же за люди вы?!
Мне ведь хотелось малого:
Просто немного любви.
Где вы – монашки и грешницы?
Письма дышали нежностью,
Утро в тумане плавало,
Дождь все лупил и лупил.
Резко, от белого к красному.
Свет, неожиданно гаснувший,
В душу предчувствие вкралось бы,
Страх как назло отступил.
Быстро – голодным кречетом,
Город, не мною подсвеченный,
Кровью напившись алою,
Прогрохотал: «живи».
Странно… наверно, не сбудется.
Сколько еще перекрутятся
Наши тропинки (мало ли?),
Столько всего впереди.
Письма, дышавшие нежностью,
Где вы – монашки и грешницы?
Робко хотелось малого,
Просто немного любви…
Мне бы прочности чуть больший запас,
Я давно мечтал попасть – в плен…
Взгляда ваших фантастических глаз;
И не нужно ничего мне взамен!
Я при взгляде этом таю, как воск,
Словно зыбкий по весне – снег;
Ах, волшебница страны моей ОЗ,
Я навек железный твой дровосек!
Кому нужна эта боль?
А может быть, всё сначала?
Опять во сне ты кричала.
И были звезды – слезинки.
Кому нужна эта боль?
Кому нужна эта боль?
С годами станем умнее.
Простим, поймем (как сумеем).
Прослушав, сменим пластинки.
Кому нужна эта боль?
Кому нужна эта боль?
Что нам закат предвещает —
Он сам, пожалуй, не знает.
И не сказать без запинки:
Кому нужна эта боль?
Кому нужна эта боль?
Здесь можно думать часами.
Лишь тушь течет под глазами.
Не плачь, не надо, Маринка!
Кому нужна эта боль?
Кому нужна это боль?
Да вряд ли кто-то ответит.
Заботы, хлопоты, дети…
И наотлет две тропинки.
Кому нужна эта боль?
«Добейте раненого зверя…»
Добейте раненого зверя,
Вам не сложно!
Всего один, но только резкий взмах.
Достаньте же кинжал скорей из ножен,
И глупый зверь покоится в ногах.
Заметьте – НАВСЕГДА! Пускай и мертвый;
Но это даже, право, все равно.
Одно из искушений затаенных
Окажется в тот миг утолено…
«Твои волосы лохматил ветер…»
Твои волосы лохматил ветер.
Безнадежно портил планы и прическу.
Он о Нем живая память, он свидетель —
Страсти, не нашедшей отголоска…
Твои губы повторяли имя.
И от горечи по-детски поджимались.
Два звонка всего, но между ними
Всё – что так внезапно оборвалось.
Твои слезы осушало время.
Самый лучший и умелый врачеватель.
День за днем редела жуткая та темень,
Растворяясь в тонком памяти фильтрате.
Твои волосы лохматил ветер…
Твои губы повторяли имя…
Твои слезы осушало время…
Жизнерадостна, уверенна, любима.
«Вне любви слова, они бессмысленны…»
Вне любви слова, они бессмысленны,
Так что, может, лучше помолчим?
Нам казалось, всех дорог бесчисленно.
Все вели… Куда-то. Но не в Рим.
А в твоих глазах так много горечи!
А в моих – темно и пустота…
Не сошлось, не получилось – горе ли?
Просто так проложена черта.
И к чему грустить, когда все сказано?
Ворошить ошибки прошлых лет?
Прощены. А значит, – не наказаны.
Позабыли. Значит… больше нет.
Февраль. Мороз, ты помнишь, злился,
А я опять в тебя влюбился —
И сделал это, видно, зря.
Весь нетерпением горя,
звоню – и назначаю встречи,
Какая глупость: «время лечит!»,
Не лечит время – ни черта!
Лишь к прозе клонят чуть лета…
Ты проснулась, родная? Я искренне рад.
Я ведь не был с тобой шесть часов, это много.
Сдвину челку
неловким движением пальцев назад,
Обниму, поцелую. Я счастлив безмерно, ей-богу,
Видеть эти глаза,
когда хитрый и шкодный рассвет
Янтарем покрывает еще не очнувшийся город,
Когда первых трамваев звеняще-скрипучий куплет
Лишь начало, прелюдия к общему хору…
Нервотрепка, заботы, проблемы, тревоги, дела —
Ничего, обождут; пусть навалятся позже.
Все нормально: и сажа, ты знаешь, бывает бела,
Если день, что прошел,
был по чести, по совести прожит.
Ты проснулась, родная? Так иди же скорее ко мне.
Утро в силах сберечь нашу общую сладкую тайну;
Дети спят. И лишь в этой,
подаренной нам тишине
В кухне крышкой стучит надоедливый
старенький чайник…
«О тебе пропоет рассвет…»
О тебе пропоет рассвет,
Пробуждая наш сонный город.
Он твой символ, он твой амулет,
Замедляющий прыткие годы.
О тебе еще сложат стихи.
Не как я – выразительней, краше;
Будет ясный и светлый твой мир,
Как цветами, любовью украшен.
Все придет; и пускай на душе
Этой ночью особенно смутно,
Не печалься! С востока уже
Дарит проблески новое утро.
Подождем?.. Под дождем
Мне тебя совсем неслышно!
Подождем?.. Под дождем
Люди мокрые, как мыши.
Подождем?.. Под дождем
Видишь, как танцуют капли.
Подождем?.. Под дождем
Я прошу, не надо плакать!
Подождем?.. Под дождем
Всё начнется с новой силой.
Подождем?.. Под дождем
Ты мне скажешь: «Саня, милый!»
Подождем?.. Под дождем
Мы стоим почти вплотную.
Подождем?.. Под дождем
Слаще будут поцелуи.
Подождем?.. Под дождем
Мир становится яснее.
Подождем?.. Под дождем
Я, наверное, сумею.
Подождем?.. Под дождем
Объяснить, что было нужно.
Подождем?.. Под дождем
Ты так мило безоружна!
Подождем?.. Под дождем.
С ним нет сговору и сладу!
Подождем?.. Под дождем
Понимаешь смысл радуг.
Подождем?.. Под дождем
Вдруг наступит наше лето.
Подождем?.. Под дождем
Не молчи. Я жду ответа.
«Сколько колыбельных бабушка напела…»
Сколько колыбельных бабушка напела,
Сколько позабыто детских сладких снов,
И река искрилась, и метель шумела,
Жаль, что не вернется к нам все это вновь;
Тут дома другие, не грохочут ставни,
Загазован воздух, блеск ночных огней,
Огрубели чувства, заживают раны
В свете одичалых, мутных фонарей;
Сколько колыбельных бабушка напела;
Сколько разных сказок, сколько добрых слов,
И река искрилась, и метель шумела,
И была когда-то первая любовь…
А ты с утра в пустом бистро, и настроение —
хоть плачь, хоть вой; его слова полны значения.
Торопит жизнь, бегут вовсю земные часики,
Мои стихи – о как смешно – почти что классика.
