Двадцатый век
Я там жил и копошился
Маленьким червём,
Продвигался и учился,
Мокнул под дождём
Отупев от свежей булки
С русским молоком,
Ковыляя в переулке,
В школу шел, как гном.
И немытые воняли
В нос учителя,
И планеты по спирали
Двигались, юля.
Умирал товарищ Сталин,
Готвальд умирал,
И Морис Терез притален
В клубе выступал.
Имре Надь чудил с друзьями,
Венгрия бурлит,
В танках, двигаясь рядами,
Русский победил…
Но растительные силы
Протыкали снег,
В школе нудные зубрилы —
Шел двадцатый век…
Живописно на реях распяты
Королеве подарком – пираты,
В Темзу входит блистательный флот,
Мертвечиной, однако, несёт…
Парусина воняет пиратами
И раздутыми и ноздреватыми,
Им глаза злобно выел туман,
И висит среди них Марианн.
Зуб сверкает её золотой,
Была чудною девкой с косой,
Родилась на лугах Ийоркшира
Ишь, воняет головкою сыра!
Платье черное, был абордаж,
Не починишь уже, не продашь,
Эх пиратка, пиратка, пиратка,
Ты попалась как куропатка.
Королевскому флоту в штаны,
Где все лучшие люди страны…
Гоу-ой, Гоу-ой!
Что они сотворили с тобой…
Окровавлена белая ножка
И раздавлена ты, как картошка…
Гоу-ой, Гоу-ой!
Королева с подзорной трубой…
Садятся сугробы…
И в грязь превратились чащобы…
Ты хочешь, мы чтобы?
Ясны, молоды, твердолобы…
Помчались бы смелые
С новыми куртками, блузками
В кабриолете?
С вином и закусками?
В ярком, шуршащем пакете?
Ты хочешь насилия
Над молодою травой?
Ты хочешь консилиум
Звезд и луны над собой?
Ты хочешь меня обнимать
Молодыми коленками?
И шумно от счастья дышать
Твоих легких, ты стенками?
Холодными и молодыми коленками?
И легких не только,
Но и дыры твоей стенками?
Изволь-ка…
Я не трепещу над клиентками…
«Твой гладкий бок аквамаринов…»
Твой гладкий бок аквамаринов.
О, добродушная волна!
Как ты мягка, как ты нежна!
Лишь лёгкий, насморк от бензинов,
Лишь кислых запах от вина…
Другое дело шторм погоды —
Сквозь дыры в чёрных небесах
На нас, озябших, льются воды,
Хлябь на рубашках, и штанах…
И лодки, видишь, во дворах…
И страшен, вовсе не резинов,
Бросается девятый вал
На строй ларьков и магазинов,
Что человек напластовал
Вблизи у Понта, что Эвксинов…
Удар, еще удар – и Ад!
И молнии вонзились в крыши,
Давно уже сбежали мыши,
И ускользнул ползучий гад,
Уже предупрежденный свыше…
А человек спешит с платком,
Замотанным на шее белой,
И, можеть быть, идёт с мешком,
Он с этим воем не знаком
И с этой жуткой децибелой
Однако же, когда мягки,
Тебя качают волны тихо,
Мы забываем, мужики,
Почём фунты морского лиха.
Пасхальная погода… Дождь идёт,
Простые радости… Яичко золотое,
И курицы хрустящий переплёт,
И мясо её, нежное такое!
Не утка по-пекински, что тверда!
Но курицы мясистость православной!
(Свинины богомерзкая еда
Отдельно, на тарелке самой главной)
Вставай, Христианин, разговейся, сын!
И напряжёнными очами
Гляди, завороженный гражданин,
Вверх, где Господь витает вверх ногами!
Линкор «Миссисипи»
не спрячешь в автобус,
Линкор «Миссисипи»
не вложишь в карман,
Такому линкору положен не глобус,
Планета, вода, океан, капитан…
Линкор «Миссисипи» – серьезное дело,
Там каждая пушка стоит как скала,
Оттуда железо летело, свистело,
Америка страны линкором брала…
Линкор «Миссисипи» с япошками дрался,
Летало железо, раскалено,
Одной своей пушкой внезапно взорвался,
Сто сорок матросов поражено…
Америка странами повелевала,
И на Филлипинах дрожали листы,
Потом переваривала, лежала,
Как самка Дракона, – Америка, ты!
Линкор «Миссисипи» мне ночью
приснился,
И сонно нащупав рукою тетрадь,
Линкору я чувственно подчинился —
Вот эти стихи ему начал слагать…
Меланхоличные дороги
И флегматичные поля
Стоят там в блохах козероги,
Крутыми бёдрами юля.
Дракон больной, в хвощей болоте
Лежит, разбухший как рюкзак,
Кащей, слугой при Дон-Кихоте,
И спит в хлеву Иван-дурак.
Царевна с опиумным маком
Опасно углубилась в лес,
А вслед за ней, покрытый лаком
Вампира черный мерседес.
Опасен аленький цветочек,
Наркобарона душит страсть
И, к ране приложив платочек,
Она готовится упасть!
Иисус Христос в скупой Гааге
Сидит в кубышке под замком,
И слышен голос Леди Гаги
Царевна, полная отваги,
Легла с Иваном-дураком…
«И вот в апреле стало сухо…»
И вот в апреле стало сухо,
О, воздух теплый-то какой!
В Москве, История – старуха
Бредёт, морщиниста, с клюкой.
На Лобном месте – здесь казнили,
Пал на Болотной Пугачёв.
Смотреть на казнь его ходили
(Вот вас куда привёл, глупцов,
Ваш загорелый плут, Немцов!)
Стал на пригорке храм пузатый,
Бетонный брюхом, тучный поп.
Лужков, и Ельцин бесноватый.
Его воздвигли, нынче чтоб,
В нем Pussy Riot выступали
В зеленых, розовых чулках,
Начальство чтобы проклинали
В своих девических стихах.
Теперь томятся за решеткой,
Зато и всей стране слышны.
Но, разберёмся, разве кротко
Храм выстроил святой с бородкой?
Нет, правильные пацаны,
Читай – бандиты всей страны…
Ведь с них же дань тогда собрали
Лужков и Ельцин похмельной
«Что сеяли, то и пожали!» —
Смеется бабушка с клюкой…
Идет История – старуха,
И шамкая, и хохоча,
Вот прислонила бабка ухо
Вдруг к мавзолею Ильича,
И слушает его довольно,
И вновь склоняясь на клюку,
Спешит старуха добровольно
Через Москву на всем скаку.
Армии много ели,
Армии мясо варили,
И у костров сидели,
Вина гекталитры пили.
Армии штык точили,
Армии саблями взмахивали,
Армии девок любили,
И без стыда оттрахивали.
Девки плодоносили,
Но от кого, не знали,
Так как отцов убили,
То сиротами стали.
Чада у девок утробные.
Плачут о них места лобные,
Этих детишек прижитых,
Что от солдат убитых…
«О Питера клоповник старый…»
О Питера клоповник старый,
Фонтанки мокрой хлипкий чмок,
Волны то всплески, то удары,
И Зимнего зелёный бок…
И рыбного дождя рябого
Удары с ветром по зонту
И тень от шпиля золотого,
По Петропавловке, в поту…
«Дай мне твою молодёжную руку!..»
Дай мне твою молодёжную руку!
Я – динозавром, а ты – мотылёк,
Все это глупости, дочка Фейсбука,
Я от тебя не настолько далёк.
Я человек – исчезающей расы,
Спорить не стану. Средь новых людей,
Все израсходовав боеприпасы,
Я задержался, потомок вождей…
Вы – чистоплотные дети Фейсбука,
Ездите в Канны, сидите в кафэ,
Одолевает вас сытая скука,
Ну а мой батька ходил в галифэ,
С кантом, которого дети боялись
ОГПУ, после НКВД,
Мощным Бетховеном дни нам казались,
Тыщи Титаников гибли в воде.
По Маросейке и по Пироговке
Столько воздвигли красивых домов,
Вот я пошарю в тебе, в чертовке,
В поисках юных твоих миров.
Твой неприятель из Древнего Рима,
Буду тебя как добычу терзать
Неукротимо и неумолимо
НКВД тебя будет пытать…
Что же, красивая дочка Фейсбука,
Свежая, словно политый цветок!
Дай мне твою молодёжную руку
Я – динозавром, а ты – мотылёк…
«Недавно, в две тыщи шестом…»
Недавно, в две тыщи шестом,
Ты ехал счастливым отцом
С семьей, в глубине кадиллака,
А ныне один, как собака.
Недавно, всего лишь шесть лет
Писал ты, и муж, и поэт
Балладу о счастье и доме,
Вот спишь на соломе, в Содоме…
«По миру скушному бродили…»
По миру скушному бродили,
И мир нам открывался, кос,
Остатки мумий находили,
С клоками выцветших волос…
В музеях пыльных трепетали
Пред блюдами голландских рыб…
Но времени не понимали
Среди соборов мшистых глыб…
Как исторические боги,
Разрытые из недр скорей,
Надменны и единороги,
Мы походили на чертей…
