Эхо немощи сердечной…
1882
Друзья! Я тост провозглашаю
За тех, кто смелою душой
Служил измученному краю
И шел за правду смело в бой!
Кому не чужды были муки
Осиротелых горемык,
Кто креп в борьбе, яснел в науке,
Кто был и в бедности – велик!
За все грядущее, святое,
Чья не прошла еще пора,
Но чье забьется ретивое
Для правды, мира и добра!..
1882, 1905
«Мы при свечах болтали долго…»
Мы при свечах болтали долго
О том, что мир порабощен
Кошмаром мелочного торга,
Что чудных снов не видит он.
О том, что тернием повита
Святая правда наших дней;
О том, что светлое разбито
Напором бешеных страстей.
Но на прощанье мы сказали
Друг другу: будет время, свет
Блеснет, пройдут года печали,
Борцов исполнится завет!
И весь растроганный мечтами,
Я тихо вышел на крыльцо.
Пахнул холодными волнами
Осенний ветер мне в лицо.
Дремала улица безгласно,
На небе не было огней,
Но было мне тепло и ясно:
Я солнце нес в душе своей!..
6 мая 1883
Видишь, сыплют цветы, зажигают огни,
Но мне чужд этот праздник нарядный,
И на шумные дни, на безумные дни
Я взираю с тоской безотрадной.
Слышишь, клики слились с беспрерывной
пальбой,-
То салютуют счастью чужому.
Праздник весел. Толпа вслед бежит за толпой
Подивиться и блеску и грому.
Пусть ликует, кто может беспечно теперь
Ликовать! Я печален не в меру.
И отчаянье, этот прожорливый зверь,
В сердце смяло восторги и веру.
Молча я прохожу меж цветов и огней,
На другие красоты смотрю я.
На картины, что ночи осенней темней,-
Там, где бедность ютится, горюя.
Там, где плач, где борьба, где погубленных сил,
Как на небе звезд ярких, не счесть нам;
Где так много души и так много могил,
Где нет места молитвам и песням.
Я мечтаю – безумны и страстны мечты.
Мнится, если б порвалися разом
Этих пышных гирлянд расписные цветы
И огни, что сверкают алмазом,
Вдруг померкли б, и музыки звучной волна
На полноте свой гимн перервала,
И толпа, отомщеньем безумно пьяна,
Новый праздник мгновенно создала,-
О, тогда бы огнем загорелась душа,
Смолкли б в сердце моем укоризны,
И, навстречу свободному клику спеша,
Стал бы праздновать праздник отчизны!..
28 июля 1883
«Печальный румянец заката…»
Печальный румянец заката
Глядит сквозь кудрявые ели.
Душа моя грустью объята,-
В ней звуки любви отзвенели.
В ней тихо, так тихо-могильно,
Что сердце в безмолвии страждет,-
Так сильно, мучительно сильно
И песен и слез оно жаждет.
Август 1883
«Столица бредила в чаду своей тоски…»
Столица бредила в чаду своей тоски,
Гонясь за куплей и продажей.
Общественных карет болтливые звонки
Мешались с лязгом экипажей.
Движенью пестрому не виделось конца.
Ночные сумерки сползали,
И газовых рожков блестящие сердца
В зеркальных окнах трепетали.
Я шел рассеянно: аккорды суеты
Мой робкий слух не волновали,
И жадно мчались вдаль заветные мечты
На крыльях сумрачной печали.
Я видел серебро сверкающих озер,
Сережки вербы опушённой,
И серых деревень заплаканный простор,
И в бледной дали лес зеленый.
И веяло в лицо мне запахом полей,
Смущало сердце вдохновенье,
И ангел родины незлобивой моей
Мне в душу слал благословенье.
Октябрь 1884
Бледный вечер весны и задумчив и тих,
Зарумянен вечерней зарею,
Грустно в окна глядит; и слагается стих,
И теснится мечта за мечтою.
Что-то грустно душе, что-то сердцу больней,
Иль взгрустнулося мне о бывалом?
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.
Там, за душной чертою столичных громад,
На степях светозарной природы,
Звонко птицы поют, и плывет аромат,
И журчат сладкоструйные воды.
И дрожит под росою душистых полей
Бледный ландыш склоненным бокалом,-
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.
Дорогая моя! Если б встретиться нам
В звучном празднике юного мая-
И сиренью дышать, и внимать соловьям,
Мир любви и страстей обнимая!
О, как счастлив бы стал я любовью твоей,
Сколько грез в моем сердце усталом
Этот май-баловник, этот май-чародей
Разбудил бы своим опахалом!..
1 мая 1885
«Уснули и травы и волны…»
Уснули и травы и волны,
Уснули и чудному внемлют,
И статуи дремлют безмолвно,
Как призраки дремлют.
И полчочь крылом утомленным
Трепещет легко и пугливо
По липам, по кленам зеленым,
По глади залива.
Сквозь ветки луна молодая
Бросает снопы позолоты,
Ревнивым лучом проникая
В прохладные гроты.
И бродят в серебряном мраке
Толпою стыдливые грезы,
Роняя на сонные маки
Прозрачные слезы.
Заслушалась роза тюльпана,
Жасмин приклонился к лилее,
И эхо задумалось странно
В душистой аллее.
19 июня 1885
«Не правда ль, все дышало прозой…»
Не правда ль, все дышало прозой,
Когда сходились мы с тобой?
Нам соловьи, пленившись розой,
Не пели гимны в тьме ночной.
И друг влюбленных – месяц ясный-
Нам не светил в вечерний час,
И ночь дремотой сладострастной
Не убаюкивала нас.
А посмотри – в какие речи,
В какие краски я облек
И наши будничные встречи,
И наш укромный уголок!..
В них белопенные каскады
Шумят, свергаяся с холма;
В них гроты, полные прохлады,
И золотые терема.
В них ты – блистательная фея;
В них я – восторженный боец-
Тебя спасаю от злодея
И торжествую наконец.
Июнь 1885
Господь карающий, бог грозный Иудеи,
Бог в дымной мантии тяжелых облаков,
Бог, шумно мечущий огнистых молний змеи
На избранных сынов;
Бог созидающий, чтобы разрушить снова
Созданье рук своих, как злой самообман;
Бог, славы ищущий у племени людского,
Бог-деспот, бог-тиран!
Бог, проносившийся грозою над Сионом,
Испепеливший в прах Гоморру и Содом;
Бог, улыбавшийся над кесаревым троном
И тяготевший над рабом!
Бог, проносившийся заразой над пустыней
И забывавший гнев при сладостных псалмах
В душистом сумраке благоговейных скиний
На цветоносных алтарях;
Бог, крови жаждущий и слушающий речи
Слепого демона сквозь райские врата,-
Бог, этот грозный бог неумолимой сечи,
Родил смиренного Христа,
Святого, кроткого, властительного сына,
Все возлюбившего бессмертною душой,
Кто умер на кресте, чья мирная кончина
Зажглася вечною звездой;
Зажглась, чтоб озарять мир мрака и печали
И поучать людей смиренью и добру,
Чьи чудные персты недужных исцеляли,
Едва приблизившись к их смертному одру…
И этот мирный сын властительного бога
Пришел в мир бедняком, – не царская парча,
Не складки пурпура, не бархатная тога
Спускались с бледного плеча…
О, как блаженно тих, любвеобильно мирен
Был бог, громовый бог, когда в дыму кадил,
Под пение молитв, пройдя ряды кумирен,
В ложницу девы он вступил.
И как была чиста безгрешная Мария
В своем счастливом сне на девственном одре,
Как улыбалися уста ее живые
И богу и заре!
Все в храмине ее дышало тишиною,
Румяный луч зари струился в полумглу
Сквозь занавес окна и алой полосою
Ложился на полу;
И на ковре ее разбросанные ризы
Луч солнечный лобзал, скользя по ним змеей,
И шумно под окном на фрески и карнизы
Взлетали ласточки веселою семьей.
Тогда к ней бог вошел! Он не тревожил сладкий,
Прекрасный сон ее, исполненный чудес,
Он только колыхнул бесчувственные складки
Малиновых завес.
Он только опахнул стыдливые ланиты,
Он только осенил безгрешное чело,-
И были новые ей помыслы открыты,
И даль грядущего разверзлася светло…
Со смутною тоской проснулася Мария,
С раздумьем на челе пошла в росистый сад,
Где пели хоры птиц, где маслины густые
Струили аромат.
И солнцу ясному и радостному шуму,
Вокруг звучащему, внимала, и порой
Невольно думала таинственную думу
О райском чудном сне, смутившем ей покой,
И плакала она!.. Вдруг голубь белоснежный
Внезапно выпорхнул из синей вышины,
И закружил над ней, воркуя с лаской нежной,
И поняла она пророческие сны.
И поняла она, что пышное убранство
Природа с этих пор кладет к ее ногам
И что под куполом небесного пространства
Весь мир, весь божий мир – ее заветный храм.
Что только ей кадят душистые растенья,
Что только ей – зари волшебный перелив,
И в девственной груди разлился вдохновенья
Задумчивый прилив…
А голубь все кружил! – То был все тот же грозный,
