Редьярд Киплинг - "Казарменные баллады" и "Семь морей" (книги стихов)

Вообще-то Киплинг, если всмотреться, виден даже в первой, незрелой тихоновской книге «Жизнь под звёздами:

Последний, красный луч заката

Я помню до сих пор:

Мы бились, как во времена Мюрата

Рубя в упор…(1916 г.)

Затем две книги «Орда» и «Брага». Обе полностью написаны под влиянием Киплинга. Зачин первого же, «программного», стихотворения в «Орде» уже говорит недвусмысленно о происхождении всей книги:

Праздничный, весёлый, бесноватый,

С марсианской жаждою творить,

Вижу я, что небо не богато,

Но про землю стоит говорить!

Обратим внимание на тихоновскую поэтику, хотя бы только на строение фразы в строфе, или на роль ритмических пауз, создающих в звучании стиха напряжение суровой и жёсткой интонации:

Пулемёт задыхался, хрипел, бил.

С флангов летел трезвон.

Одиннадцать раз в атаку ходил

Отчаянный батальон.

(«Баллада об отпускном солдате»)

Кажется, если поместить это стихотворение среди «Казарменных баллад» то немало читателей не заметит, что тут затесались вовсе не киплинговские стихи. Причём, не только в балладах, но и в лирике Тихонова нередки строки напоминающие Киплинга:

Люди легли, как к саням собаки,

В плотно захлёстнутые гужи.

Если ты любишь землю во мраке

Больше чем звёзды — встань и скажи.

(«Ещё в небе предутреннем и горбатом…»)

Или из более поздних стихов:

.. Мы жизнь покупаем не на фунты,

И не в пилюлях аптечных:

Кто, не борясь и не состязаясь,

Одну лишь робость усвоил,

Тот не игрок, а досадный заяц:

Загнать его дело пустое!

Когда же за нами в лесу густом

Спускают собак в погоню,

Мы тоже кусаться умеем, притом

Кусаться с оттенком иронии…

(«Листопад».)[4]

Далее; Ирина Одоевцева, которая балладную интонацию да впрочем и сам жанр баллады от Киплинга получила. А к тому же ещё, (чем она и отличается резко от Гумилёва), есть у неё совершенно киплинговское стремление говорить о повседневности, хотя и придавая ей иногда романтический колорит, (как в «Молли Грей», стилизованной под английские фантастические баллады), но чаще — это всё же интонации бытовые, происшедшие прямо из «Казарменных баллад»: как, например, в «Балладе об извозчике»:

Небесной дорогой голубой

Идёт извозчик. И лошадь ведёт за собой.

Подходят они к райским дверям:

«Апостол Пётр, отворите нам!»

Раздался голос святого Петра:

«А много вы сделали в жизни добра?»

«Мы возили комиссара в комиссариат,

Каждый день туда и назад…»

Невольно вспоминается аналогичная сцена у тех же Райских Врат из «Томлинсона» Киплинга:

Вот и Пётр Святой стоит у ворот со связкою ключей.

«А ну-ка на ноги встань, Томлинсон,

будь откровенен со мной:

Что доброе сделал ты для людей

в юдоли твоей земной?»

Тихонов и Одоевцева — именно с этих двух поэтов вообще началось бытование «киплинговской» баллады в России, но вот Одоевцева, в отличие от Тихонова, английский язык знала хорошо, и по её собственным словам «Киплинга читала с раннего детства». Более того, (как рассказывала она автору этих строк) именно она, Ирина Одоевцева и натолкнула свою подругу, Аду Оношкович-Яцыну, на идею переводить стихи Киплинга. с чего всё и «пошло есть»…

А вот ещё Эдуард Багрицкий (тоже знавший английский и немало переводивший стихов с него):

Так бейся по жилам. кидайся в края

Бездомная молодость, ярость моя,

Чтоб звёздами брызнула кровь человечья.

Чтоб выстрелом рваться вселенной навстречу….

(«Контрабандисты»):

Или:

«На плацу открытом

С четырёх сторон

Бубном и копытом

Дрогнул эскадрон…

…………………………

Степь заместо простыни

Натянули — раз!

Саблями острыми

Побреют нас…

(Разговор с комсомольцем Дементьевым)

Вл. Луговской:

Итак, начинается песня о ветре.

О ветре. обутом в солдатские гетры,

О гетрах, идущих дорогой войны,

О войнах, которым стихи не нужны,

Идёт эта песня, ногам помогая….

(«Песня о ветре».)

М. Голодный. Баллада-монолог «Верка Вольная»:

.

«…Куртка жёлтая бараньей кожи,

Парабеллум за кушаком,

В подворотню бросался прохожий.

Увидав меня за углом…

………………………………

Гоцай, мама, орёл или решка,

Умирать, побеждать — всё к чертям!

Вся страна, как в стогу головешка,

Жизнь пошла по железным путям…

Павел Антокольский:

Не тьма надо тьмой подымалась,

не время над временем стлалось,

Из мрака рождённое тельце несли пеленать в паруса…

(«На рожденье младенца»)

или его же «Баллада о парне из дивизии «Великая Германия»:

Парня выбрали по росту среди самых низколобых,

На ночь заперли в казарму, сны проверили в мозгу»…

или такие строки:

Макбет по вереску мчится. Конь взлетает на воздух,

Мокрые пряди волос лезут в больные глаза,

Ведьмы гадают о царствах. Ямб диалогов громоздок.

Шест с головой короля торчит. разодрав небеса…

(«Эдмунд Кин»)

Константин Симонов, (тоже, как и Киплинг, военный журналист) и вовсе не знавший ни одного иностранного языка, но — буквальный подражатель Киплинга начиная с самых ранних собственных стихов:

«Никак не можем мы смириться с тем.

что люди умирают не в постели,

что гибнут вдруг, не дописав поэм,

Не долечив. Не долетев до цели,

Как будто можно, кончив все дела…»

«Всю жизнь любил он рисовать войну»,

Сразу видно и откуда пошли такие баллады, как его же «Рассказ о спрятанном оружии». Тут сюжет взят у Р. Л. Стивенсона из его знаменитого «Верескового мёда» в переводе С. Маршака), а построение стиха и вся интонация киплинговская. Ну, и почти все стихи из книги «С тобой и без тебя», где так наз «лирический герой» вышел из Киплинга, едва успев кое-как переодеться в форму советского офицера. Или, наконец, баллада «Сын артиллериста» с её рефреном:

«Держись мой мальчик: на свете

Два раза не умирать,

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!»

Такая уж поговорка у майора была…

Ну, а если обратиться к стихам более второстепенных поэтов? Вот, к примеру, Ярослав Смеляков. Довольно вспомнить хотя бы одно его, вероятно, самое популярное в шестидесятых годах ХХ века, стихотворение:

Если я заболею, к врачам обращаться не стану

Обращаюсь к друзьям (не сочтите. что это в бреду):

Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом.

В изголовье поставьте ночную звезду.

Я ходил напролом, я не слыл недотрогой… И.т. д

А вот — другое поколение: приведу тут полностью стихотворение из первой книжки стихов фронтового врача, двадцатипятилетного Семёна Ботвинника, изданной в 1947 году:, и, понятно, разруганной в дым советской критикой:

Чугунные цепи скрипят на мосту.

Последний гудок замирает в порту.

Уходит река в темноту…

Но ты побывай на свету и во мгле.

Шинель поноси, походи по земле.

В огне обгори. И тогда

Услышишь, к а к цепи скрипят на мосту,

Как долго гудок замирает в порту.

Как плещет о камни вода…

Или такой отрывок из открывающего эту книжку стихотворения:

«.. И у нас не дрожала в бою рука,

А о смерти думать не надо.

Биография наша как штык коротка

И проста она, как баллада.

Не хочу, чтоб земля была мне легка.

Пусть качает меня, как качала,

Биография наша как штык коротка,

Но ведь это только начало!

Даже крикливый и банальный Михаил Светлов, с его «Каховкой» или «Гренадой», романтически воспевающий советскую агрессию, искренне оправдывающий её якобы благими целями… Да, Светлов тоже отдалённо исходит из Киплинга, ну хоть из стихотворения «Несите бремя белых, что бремя королей». Только вместо «бремени белых» (т. е. заботы о народах колоний, понимаемой Киплингом как долг колонизатора) у Светлова «советские люди», столь же альтруистично заботятся об «освобождении» разных чужих стран от «ужасов капитализма» (а при случае и от феодализма):

«Я землю покинул, пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…»

………………………………………………………..

или и того пуще:

Тревога густеет, растёт. и внезапно

Советские трубы затрубят: «На Запад!»,

Советские пули дождутся полёта!

Товарищ начальник, откройте ворота!»