Важнейшее слово в стихотворении Джойса — последнее — incertitude (неопределенность) — невозможность поверить, заново обрести духовную цельность, которой он обладал в детстве. Такова была мука, преследовавшая его всю жизнь.
Кроме «Камерной музыки» и «Пенни за штуку», Джойсом написано еще много стихов на случай, поэтических шуток и пародий. Известны две едкие сатиры, которые он опубликовал в молодости. Одна из них, «Святая миссия» (1904), начинается так:
Я — катарсис. Я — очищенье.
Сие — мое предназначенье.
Я не магическая призма,
Но очистительная клизма.
(Пер. Б. Казарновского)
Многие шуточные стихи Джойса примечательны тем, что отмечают важнейшие вехи его жизни — такие, как борьба за опубликование «Дублинцев» или выход из печати «Улисса». Но и эти стихотворения имеют отнюдь не только биографическое значение. Практически в каждом опусе, написанном на случай, Джойс демонстрирует высочайшую стихотворную технику, оригинальность и изящество своего комического дара. Перфекционист, он просто не умел писать не блестяще.
Г. Кружков
Перевод Г. Кружкова
Strings in the earth and air
Make music sweet;
Strings by the river where
The willows meet.
There's music along the river
For Love wanders there,
Pale flowers on his mantle
Dark leaves on his hair.
All softly playing,
With head to the music bent,
And fingers straying
Upon an instrument.
Есть воздуха струны
И струны земные,
Глубокие струи,
Где ивы речные.
Там бродит Любовь
Среди сумерек мглистых,
На мантии желтой
Увядшие листья.
Играет, играет,
Томясь и тоскуя…
И пальцы блуждают
По струнам вслепую.
The twilight turns from amethyst
To deep and deeper blue,
The lamp fills with a pale green glow
The trees of the avenue.
The old piano plays an air,
Sedate and slow and gay;
She bends upon the yellow keys,
Her head inclines this way.
Shy thoughts and grave wide eyes and hands
That wander as they list —
The twilight turns to darker blue
With lights of amethyst.
Вечерний сумрак — аметист —
Все глубже и синей,
Фонарь мерцает, как светляк,
В густой листве аллей.
Старинный слышится рояль,
Звучит мажорный лад;
Над желтизною клавиш вдаль
Ее глаза скользят.
Небрежны взмахи рук, а взгляд
Распахнут и лучист;
И вечер в россыпи огней
Горит, как аметист.
At that hour when all things have repose,
О lonely watcher of the skies,
Do you hear the night wind and the sighs
Of harps playing unto Love to unclose
The pale gates of sunrise?
When all things repose do you alone
Awake to hear the sweet harps play
To Love before him on his way,
And the night wind answering in antiphon
Till night is overgone?
Play on, invisible harps, unto Love
Whose way in heaven is aglow
At that hour when soft lights come and go,
Soft sweet music in the air above
And in the earth below.
В тот час, когда всё в мире спит,
О безутешный звездочет, —
Ты слышишь ли, как ночь течет,
Как арфы, жалуясь навзрыд,
Зари торопят ход?
Один, под куполом ночным,
Ты слышишь ли дрожащий звон
Незримых струн — и антифон
Ветров, что, отвечая им,
Гудят со всех сторон?
Ты видишь, как Любовь грядет
По небу в золотой пыли?
Внемли же зову струн — внемли,
Как льется музыка высот
На темный лик земли.
When the shy star goes forth in heaven
All maidenly, disconsolate,
Hear you amid the drowsy even
One who is singing by your gate.
His song is softer than the dew
And he is come to visit you.
О bend no more in revery
When he at eventide is calling
Nor muse: Who may this singer be
Whose song about my heart is falling?
Know you by this, the lover's chant,
Tis I that am your visitant
Лишь робкая звезда взойдет
На небо, млея и дрожа,
Чья это песня у ворот
Звучит, как сумерки, свежа?
Прислушайся… О, неужель? —
Твой суженый, твой менестрель!
Ах, не клонись и не томись,
Гадая, кто же он такой —
Певец, чей нежный вокализ
Твой сонный бередит покой,
Вливая в сердце сладкий хмель.
Знай: это я — твой менестрель!
Lean out of the window,
Goldenhair,
I heard you singing
A merry air.
My book is closed;
I read no more,
Watching the fire dance
On the floor.
I have left my book:
I have left my room:
For I heard you singing
Through the gloom,
Singing and singing
A merry air.
Lean out of the window,
Goldenhair.
Слышу: запела ты,
Златовласка!
Песня твоя —
Это старая сказка.
Книгу оставил я
На половине,
Глядя, как пламя
Пляшет в камине.
Книгу захлопнул я,
Вышел из дома,
Властно влекомый
Песней знакомой,
Песней знакомой,
Старою сказкой.
Где же окно твое,
Златовласка?
I would in that sweet bosom be
(O sweet it is and fair it is!)
Where no rude wind might visit me.
Because of sad austerities
I would in that sweet bosom be.
I would be ever in that heart
(O soft I knock and soft entreat her!)
Where only peace might be my part.
Austerities were all the sweeter
So I were ever in that heart.
В ее груди найти приют
Я так хотел бы навсегда
(Где злые ветры не ревут):
Так мне велит моя нужда —
В ее груди найти приют.
Я в этом сердце поселюсь
(Тихонько постучусь туда):
И внидет мир, исчезнет грусть,
Утишится моя нужда, —
Лишь в этом сердце поселюсь.
My love is in a light attire
Among the appletrees
Where the gay winds do most desire
To run in companies.
There, where the gay winds stay to woo
The young leaves as they pass,
My love goes slowly, bending to
Her shadow on the grass;
And where the sky's a pale blue cup
Over the laughing land,
My love goes lightly, holding up
Her dress with dainty hand.
В накидке легкой, продувной
Она идет по саду,
И ветерки спешат гурьбой
Встречать свою отраду.
Где ветеркам игривым рай —
Шалить, шуршать в листве,
Она помедлит невзначай,
Склоняя тень к траве.
И вновь, где бледный небосвод
Глядит на вешний дол,
Она, как лодочка, плывет,
Чуть приподняв подол.
Who goes amid the green wood
With springtide all adorning her?
Who goes amid the merry green wood
To make it merrier?
Who passes in the sunlight
By ways that know the light footfall?
Who passes in the sweet sunlight
With mien so virginal?
The ways of all the woodland
Gleam with a soft and golden fire —
For whom does all the sunny woodland
Carry so brave attire?
O, it is for my true love
The woods their rich apparel wear
O, it is for my own true love,
That is so young and fair.
