Вера Павлова - Стихотворения

в сумерках сиротливо
ворона каркает
с ветром играет крапива
краплёными картами
в первом подъезде попойка
дождь накрапывает
старик несёт на помойку
пальто осеннее женское добротное драповое

Зайдёт за облако темно.
Разоблачится слишком ярко.
Невеста белое пятно
на пёстрой карте Сентрал Парка.
Фотограф пятиног. Идут
к пруду. Подол приподнимая,
пересекает яхта пруд
радиоуправляемая.

Вот ящик для утиля.
Вот яма для компоста.
Вот лужу замостили
решётками с погоста.
Вот бравые ребята
идут на дискотеку.
Вот пугало распято
воронам на потеху.

"Нет, объясни, почему ты не любишь театр?" спросила после экзамена дочь, студентка
РАТИ: четыре с минусом за леди Макбет,
за то, что кричала, падала, билась, тёрла
нежные ручки о грязные половицы
так усердно, что после, довольно долго,
костяшки пальцев гноились и кровоточили.

Беременная чёрная кошка
перебежала дорогу что это может значить?
Усилится ли несчастье,
если черны котята,
серая масть потомства
лишит ли примету силы?
Что ж, поживём увидим.

Я не выброшусь из окна,
я не люблю мусор под окном,
я ничего не выбрасываю в окно,
кроме фруктовых косточек вдруг
примутся, прорастут?

Под камнем сим пустое тело
той, что сказала не со зла
гораздо больше, чем хотела,
гораздо меньше, чем могла.

Искала слова, которые
ни разу не были песней,
и вдруг поняла, что втборою,
в терцию петь интересней.
Просила силы и мужества,
жила, превышая скорость,
и вдруг поняла, что слушаться
в сто раз приятней, чем спорить.

Семья это семь ты:
ты ласковый, ты курящий,
ты снящийся, ты не спящий,
спортивный канал смотрящий,
молчащий до хрипоты.

С богом, в небо, путем проторенным
пятнадцать часов от дому до дому.
Счастье это горе, которому
удалось придать совершенную форму.
Памятник, нерукотворный из пролитых
мною слез ледяная баба,
нос морковкой. Среди слезоголиков
почетное место занять могла бы.

Я не вру, а слово врет,
фразы складываются косо.
Говорю, как будто рот
не опомнился от наркоза,
под которым вырван зуб
то ли мудрости, то ли чести.
Разговор нелеп и груб.
Может, лучше поплачем вместе?

Одной любовью жива,
другие напрочь забыв,
одни и те же слова
пою на разный мотив
то баховский, то блатной.
Ложатся один в один,
как Хасбулат удалой
на американский гимн.

Шале под горой, виноградника вязь
Жители рая,
на первый-второй рассчитайсь!
Первый. Вторая.

Трудолюбив напарник,
крови богата руда.
Сердце мое, ударник
сизифова кап. труда,
иррационализатор,
автор печальных книг,
веселых книг соавтор,
отличник, передовик.

Заплетала косички,
в музыкалку вела.
Прививала привычки.
Упрямство привила.
Бах, Клементи и Черни,
приходите спасать
от придури дочерней
одуревшую мать!

Да, лентяи мы, да, тунеядцы,
едоки салата из тунца.
Нам придется очень постараться
съесть все это дело до конца.
Не доели, голубям отдали.
Голуби и курицу едят.
И сидели в сквере, и гадали:
где голубки прячут голубят?

Услышав небрежное помер,
почувствовав стенки аорты,
записываю новый номер
в телефонную книгу мертвых
зачеркиваю замолчавший,
пером прорывая страницу.
Я буду звонить тебе чаще.
Я чаще смогу дозвониться.

Возлюбленные тени, как вас много
внутри отдельно взятой головы!
Так вот что это значит верить в Бога:
не верить в то, что мертвые мертвы,
подозревать: им холодно без крова,
и никогда не запирать дверей,
как завещал двудомный полукровка,
воскресший полубог-полуеврей.

Город, в котором снег
пачкается в полете,
город, в котором смех
горек уже в зиготе,
город, в котором дитя
в утробе матерится,
город, в котором я
умудрилась родиться.

Как отмечу дэ-рэ?
Дыркой в календаре.
Что подарят родные?
Тапочки выходные.
Впору. В церковь зайду,
сорок свечек заду —
ю. Сорок четыре
года в прямом эфире.

Нет ничего страшнее стричь
младые ногти грудному младенцу.
Что по сравнению с этим дичь
с цепи срывающегося сердца?
Не совратит кормящую мать
бард, сирота, погорелец, скиталец
Совсем прозрачные не разобрать:
еще ноготь? Уже палец?

Ребенок, на радость матери
научившийся выговаривать "р",
эмигрант, с продавцом в супермаркете
преодолевший языковый барьер,
восторженно, бойко, старательно
Так в кукольные времена
Адам давал нарицательные,
Ева собственные имена.

Снег. Над балконом
флаги пеленок.
Первый, блин, комом
в горле ребенок.
Санки возила
по редколесью.
Мыла. Кормила
молочной смесью.

рассказано наперебой
понятно только нам двоим
когда мы говорим с тобой
язык становится родным
не растолкуешь словарям
верлибром не переведешь
как сытно говорится нам
как благодатен наш галдеж

праздник после праздника
до конца недели
оливье из тазика
ложками в постели.
Чем-то жизнь порадует
тем, что смерть отложит?
Прапрапраздник. Благовест
трех столовых ложек.

Спрашиваешь, как тут, на Итаке?
Как обычно: океан в окне.
Одиссей, вернувшийся к собаке,
Одиссей, вернувшийся ко мне,
о затерянном не краснобайствуй,
о затеянном не говори,
хватит описаний стран и странствий,
расскажи, что у меня внутри.

Хвалил, жалел, облыжно ли
в двуличье обличал?
Прости, я не расслышала,
о чем ты промолчал.

пальцы ног в кулак
и лицом к стене
без тебя никак
без себя вполне
плачет Купидон
опустел колчан
вон отсюда вон
сердце рви стоп-кран

О, хитросплетенья
снов, улик, примет,
ревности смертельной
реввоенсовет!
Что, уже казнила?
Прежде допроси:
верен через силу,
верен от бесси?

Родинка на тоненькой ножке:
моешься боишься задеть.
Старшие стращали: не трожьте,
сковырнете верная смерть!
До чего ж душа мягкотела!
Мыльной пены блеклая муть
Расхотела. Перехотела.
Может, родинку сковырнуть?

Прочь со двора, ложь,
и полуправда прочь.
Не спрашивай, как живешь,
если не можешь помочь,
не накрывай стола,
ибо цена грош
участливому как дела,
если в долг не даешь.

Сухой экстракт:
Валериана лекарственная,
Мелисса лекарственная,
Зверобой продырявленный,
Боярышник колючий,
Хмель обыкновенный,
Бузина черная.
Седативное средство
Растительного происхождения.
Три раза в день
По одной таблетке.

Вдов насилуй, грабь сирот,
жги кириллицу,
бей брюхатую в живот,
в грудь кормилицу,
отправляй суда ко дну
(вопли публики),
но не обижай жену
после любельки.

Не перелет Эдем Геенна пинок под зад и был таков грехопаденье постепенно,
как выпадение зубов.
Не огнедышащие бездны,
а тихий сад, медовый плод да это ж рай! Но грешник бедный
в упор его не узнает.

Совладай с мечтами пылкими,
половинка сатаны!
Под наркозом/дулом/пытками
клятвы страшные даны.
Исполняй вполне посильные
обещания свои:
на руках носи насильницу,
кровопивицу пои.

умащусь
лучшим из благовоний
отшучусь
от солдат на кордоне
просочусь
в кровь твою Соломоне
умещусь
вся на твоей ладони

Проснешься с криком спозаранку,
поплачешь несколько минут,
наденешь свитер наизнанку,
чтоб не гадать, за что побьют,
порасковыриваешь ранку,
проверишь ходики идут,
уйдешь в глухую несознанку
Вот-вот, поспи. Я тут. Я тут.

Нет, не фрукт на лубочном древе,
шкурка розова, мякоть кисла,
но ворочающийся во чреве
плод познанья добра и зла.
Нет, не гадкие шутки змея,
не изгнание, не вина,
но сомнения, что сумею
чадо выпестовать одна.

Пристегнули непосед вы не на земле!
"Отче наш" на небесех,
в зоне турбуле.
Хладнокровен экипаж,
но за горло хвать! страх. Его в багаж не сдашь,
он ручная кладь.

Здесь масло масляно, как в детстве,
зрачок маслины маслянист,
здесь, пейзажист и маринист,
создатель уличен в эстетстве,
здесь горизонт горизонтальней,
грудь загорелая полна
любви, отходчива волна
и незлопамятны купальни,
здесь виноград с вином награда
за собирание камней,
здесь робкое иди ко мне
звучит как клятва Гиппократа.

Мне сиротская нежность эта,
эти старенькие слова как курильщику сигарета
после рейса Нью-Йорк Москва.
Только так понимаю, кто я,
что жива еще, хорошаЕ
После паспортного контроля.
В ожидании багажа.

По-хозяйски, но почтительно,
аккуратно, но небрежно,
суетливо, но пленительно,
механически, но нежно,
будто не о чем печалиться,
будто старость не грозит ей,
натирается красавица
жидкостью солнцезащитной.

Всего лишь старость. Море и песок.
Смотри: неподалеку от заката
белеет парус. Он не одинок:
вокруг него белеют парусята.

поправим подушки
отложим книжки
я мышка-норушка
твоей подмышки
малиново-серый
закат задернем
гардиной портьерой
периной дерном

На двоих одна дорога,
на двоих одни следы
Понимаешь с полуслога,
утешаешь с полбеды,
с полслезы. Послеобеден
отдых, и небеден дом,
и не жалко, что бесследен
тот, кто на руках несом.

Я знаю, я хорошая,
я принцу пара,
принцесса на горошине
земного шара.

Живущий на два дома
бездомен. Живущий на три бездомен вдвойне. Глаукома
дождя слепит фонари,
безбрежную черную лужу
старик переходит хромой.
Я дома, с ребенком и мужем.
Я очень хочу домой.

Чересчур юна,
зелена весна,
осень желторота,
снега белизна млечная слюна
возле подбородка
спящей у груди.
Память, не блуди.
Спи, младенец кроткий.
Страсти позади.
Страхи впереди.
Нежность посередке.

Кто, запирай не запирай,
проникнет в дом,
кто отпирает ад и рай
одним ключом,
кто отбирает все ключи
и все брелки догадываешься? Молчи.
Не навлеки.

я же с самого начала
знала амплуа поэта
не солист не запевала
голос из кордебалета
надцатая лебедиха
предпоследняя виллиса
вскрикивающая тихо
падающая в кулисы