* * *
На тихом кладбище в Тобольске
Спит старый сказочник Ершов.
Рифмач изысканный, не бойся
Исконности его стихов.
Ведь, как-никак, их Пушкин начал,
Первопрестольный соловей,
А он-то что-нибудь да значил,
В садах поэзии своей!
Над кладбищем ревут моторы,
Слышна стальная дрожь частей.
Необозримые просторы
Потребовали скоростей.
А там над Обью, за Тоболом
По приказанию людей
Жжет скважина своим глаголом
Сердца машин и дизелей.
Там нефть, жестокая жар-птица,
Простите, если образ груб,
Бунтует, действует, толпится
По темным коридорам труб.
Там ходят мастера буренья
И жаждут скважину начать,
Там я ищу стихотворенья,
Чтоб быль на сказке повенчать!
Россия теперь не убогая нищенка,
Не странник, стоящий и ждущий подачки,
Россия теперь как весенняя вишенка,
И нет на земле государства богаче.
В лесах вологодских — и это мне нравится,
И этому рада сторонка льняная,—
Не только заря глухариная плавится,
Клокочет без удержу плавка стальная.
Вот так-то держава шагает Российская,
Вот так-то относится к делу серьезно.
Гармонь вологодская — ох, голосистая,
А девушки — и описать невозможно!
А как же ребята? Ребята на уровне,
А уровень, знаете, послевоенный.
Ребята — они овладели культурою,
Да так, что выходят в просторы Вселенной.
Мои дорогие друзья вологодские,
Я знаю, что вы не на солнышке греетесь,
Для вас не помога теперь воля господа,
Вы больше на руки и разум надеетесь!
Вы время свое понапрасну не тратите,
Пришли вы с успехами к ленинской дате,
И ткутся, как сказки, волшебные скатерти
И чудные ткани на льнокомбинате.
Успеха, здоровья вам, неувядания
И жизни нормальной и в меру веселой,
Вот все, что хотел я сказать. До свидания,
А если хотите, до встречи, до скорой!
Не умолкают звонницы Хатыни,
Оплакивая сельские святыни,—
Звонит, звонят, звонят колокола
Сожженного фашистами села.
Не благовест, а реквием печальный,
Стон матери-земли многострадальной,
И горе той единственной страны,
Что вынесла все тяготы войны.
Как беженцы, бредут печные трубы,
Воспоминаний горестные губы
Вещают день и ночь:
— Здесь жизнь была!.. —
Звонят, звонят, звонят колокола!
Волга плещется
Белой рыбою,
В берегах лежит
Синей глыбою.
С берегов ее,
С молодецких плеч
Смотрит на воду
Богатырский лес.
Волга витязем
По земле идет,
На спине она
Камский лес несет.
Волга-мать река,
Ты могучая,
Ты суровая,
Ты певучая.
Волга — силища,
Волга — вольница,
Каждый с гордостью
Ей поклонится.
Скажет: — Матушка,
Я твой сын родной,
Я пришел к тебе,
Чтоб побыть с тобой.
Над волной твоей
Вольно дышится,
Богатырская
Песня слышится.
Волга-мать река,
Вся ты вспенена,
Над тобой, как свет,
Имя Ленина!
О, вечность восторга —
Весною, вином, красотою!
Лицом человеческим,
Истиной и добротою!
О, вечность волненья
Воды, называемой морем,
Колосьев, которые гнутся
И скачут над полем!
О, вечность контрастов —
То буря, то ясная за́тишь.
Ты утром смеялся,
А вечером плачешь!
О, вечность исканий
С открытою свежестью раны,
Которая гонит Толстого
Из Ясной Поляны!
Стало рано смеркаться,
Стало поздно светать.
Журавли закричали:
— Пора улетать! —
Как-то сразу замолкли
Рупора пристаней.
И степные дороги
Жаждут скрипа саней.
И в тебе перемена
Наступила, мой друг.
Все спокойней меня
Выпускаешь из рук.
Говоришь: — Никуда
От меня не уйдешь.
— А уйду?
— Не уйдешь!
А уйдешь — пропадешь!
Оголенно, печально
Пустуют над речкой поля.
В косяке журавлей
Пятым слева считайте меня!
Есть музыка воды
Весеннего напора,
Есть музыка беды
И горестного горя.
Она не к тем идет,
Кто алчен и греховен,
Ее ночами ждет
Седой, глухой Бетховен.
Она на окрик: — Стой!
Назад! Вернись обратно! —
Смеется: — Часовой,
Слаба твоя ограда!
Недаром мудрый Бах
В минуты тяжкой боли
С печалью на губах
Впускал ее в соборы.
Когда она слышна
В божественном органе,
Ничуть мне не страшна
Смерть, спящая в нагане!
Зароюсь в сено молодое,
Раскину руки широко,
А сам под небо голубое
Взовьюсь мечтою высоко.
Преодолею притяженье
Себя к земле своей родной,
Как космонавт, начну движенье
Орбитой околоземной.
И вот мой стог взлетел у речки
Под крик людей на берегу.
Емеля — тот летал на печке,
А мне удобней на стогу!
Лечу! Уже хребет уральский.
Лечу! Уже внизу Тюмень.
За ней зеленый угол райский
И вереница деревень.
Мелькнул Иртыш, блеснула Лена,
Глаз от нее не оторвать.
А подо мною пахнет сено,
Моя небесная кровать.
Тревожно было над Байкалом,
Шалил байкальский баргузин.
Я помахал рукою скалам,
Седому сонмищу вершин.
Я пролетал над океаном.
Там шла селедка в кошельки.
Не за космическим туманом
Шутили крепко рыбаки.
Меня качнуло над Камчаткой,
У черной каменной горы.
Плохие, видимо, запчасти
Всучили мне из-под полы.
Признаться, малость напугался,
От страха дрогнула рука,
Когда увидел у Пегаса
Худые, впалые бока.
Лечу. Уже район Иркутска.
Лечу. Уже Новосибирск.
От скорости и от нагрузки
И от всего в глазах рябит.
Шумит тайга, не умолкает.
Необозрим таежный край.
Но чувствую — меня толкают,
Мне говорят: — А ну, вставай!
Куда вы делись, горы, реки?
Кто вас разбил, развеял в прах?
Стоит мужчина в телогрейке,
С большими вилами в руках.
Он говорит мне: — Извиняюсь, —
Сам сено нюхает в горсти,—
Я вашу спальню собираюсь
К себе в сарай перевезти!
Бери свое добро, владелец!
Вези его скорей отсель!
Я оптимист, и я надеюсь,
Что будет мне другой отель.
Прощай, мое лесное ложе,
Я выспался и бодро встал.
Когда бы был чуть-чуть моложе,
Уж не один бы тут я спал!
Как весело шумело сено
На острых вилах мужика.
Стог таял, таял постепенно,
Растаял весь — и ни клока!
Вздохнул мужик: — И вся работа! —
Шофер дал газ и тронул воз.
И за Горелое болото
Мое убежище увез.
Где было круглое остожье,
Чернела черная нора.
И я сказал себе: — Ну, что же
Стою, как пень? И мне пора!
По этой же лесной дороге,
Поддерживаясь посошком,
Мои испытанные ноги,
Как в старину, пошли пешком.
Зачем рассказываю это?
Зачем спешу стихи читать?
Затем, что есть в природе лето,
А летом учатся летать!
