Это удивительно, почти волшебно, как чувства становятся паутиной строк и превращаются в стихи. Теперь мы можем прочесть их и пережить ощущения по-новому. Вместе.
Желая тем, кто вышел на дорогу
В такую непогоду
Счастливого пути… крепиться и дойти.
И он не гасит свет.
Надеясь, видимо, случайный гость заметит…
Но нет. За дверью никого.
Лишь только полночь
Плачется в окно,
Не ведая уюта своего.
Раскрасила поля в медовый сплин
Дождливых слёз хозяйка золотая,
Меж гроздьями карминовых рябин
И в призрачных туманах замирая.
Суровый лик прозрачной синевы
Ещё не повод грусти или скуки.
Не верьте, что пора сырой листвы
Роняет в сны томление разлуки.
О тайне колдовской не нам судить,
Но осень, видно, знает изначально,
Как можно и прощаться, и любить,
Храня в душе задумчивость с печалью.
Я помню, как на краешке причала
Стояла ты в тумане голубом,
И лодочку, что бережно качала
Волна своим серебряным крылом.
На кромке моря спали свет и тени,
Твоя улыбка нежности полна,
И запах упоительный сирени
Дарила ночь, сводя меня с ума.
Мне слышен голос твой и крики чаек,
И шёлковая лента на ветру
Ещё мерцает в отблеске печальном,
Вот только слов, увы, не разберу.
Чу, залаяла собака
В непроглядной темноте,
Ночь глядит совой из мрака,
И уже не спится мне.
Стукнул хвостиком котёнок,
Лапкой ухо почесал,
И причмокнул, как ребёнок,
И куда-то убежал.
У сверчков свои заботы:
Посвистеть, пострекотать.
Исполняют, как по нотам.
Мне ж по-прежнему не спать.
Слышу, вдруг по дому кто-то:
«Топ-топ-топ…» И вышел вон.
Где-то скрипнули ворота.
Ну, прощай мой милый сон.
Тут часы «бум-бум» пробили.
Значит время — ровно два.
Во дворе собака взвыла.
Эх, послать бы это на…
Так и ходют, и стрекочут,
Чешут, чмокают, сопят,
То захнычут среди ночи,
То кукушкой закричат.
Лишь под утро засыпаю…
Только-только… «хрусть» — кровать!
Не-е-ет. Не будет здесь покоя.
А уже пора вставать.
Мне б в аптеку спозаранку
Вот уже который день
За бутылкой валерьянки
Сбегать надо бы… а лень.
Мы не хотели оба
Горькой разлуки, но
Тайне волшебной слова
Было не суждено
Стать нерушимой клятвой,
Соединив сердца,
И подтверждённой кратно
Перед лицом творца.
Вечность скрипит зубами,
Пепел сменил уют,
Брошенный за плечами,
Где никого не ждут.
Бродят за нами следом
Тщетность и суета,
В каждом из двух ответов
Кроется пустота.
Гаснут в моих ладонях
Пальцев дрожащих меж
И ничего не стоят
Слёзы былых надежд.
Если наступит время,
Белый впуская свет,
В землю сухую семя
Жизнь не опустит. Нет.
Шепчут сухие травы,
В небе молчат дожди,
Ветер шумит в дубраве,
Сердце стучит в груди.
Сладко лопочут птицы,
Мирно журчит ручей
Лист над землёй кружится,
И на душе моей
Мягко, тепло и зыбко,
Чуть разомлев от сна,
Нежной своей улыбкой
Ластится тишина.
Как-то раз пошёл дурак помолиться богу,
Но не вышло у него. Позабыл дорогу.
Даже лбом о пол стучать — это не игрушки.
Надо всё-таки иметь что-то в черепушке.
Так знайте, в женщине обман
И суть, и стать и речи,
Что стелет мягко, как дурман,
Меняя чёт на нечет.
А цель одна — мужчин мозги,
Хлебая понемножку
(покрепче чтобы насолить),
Черпать столовой ложкой.
Уверен, женщину господь
Отправил в Ойкумену
Терзать и рвать людскую плоть
Да праздновать измену.
Подозреваю я, что бог,
Себя предохраняя,
Когда уже стерпеть не мог,
Прогнал её из рая.
Я решил, что буду гений,
Как товарищ мой, Есенин,
Вирши сладкие плести
Про далёкие пути,
По которым бродят ныне,
Лишь хромые да святые,
Про бездомье и уют,
Да про тех, что водку пьют.
Про берёзки у крыльца,
Как выёживаетца
Соловей в кустах малинных,
И про взгляд собаки-Бима.
Но Есенин — это ж скучно,
Да и как-то несподручно,
Чтобы знали все собаки
Голодранца без рубахи.
Я подумал, брат Толстой
Со своей билибердой
Об страстях и о войне
Отчего-то ближе мне.
Мол, скакать с кривою шашкой,
Да отплясывать с Наташкой
До полночи на балу —
Это прямо по нутру.
Пить французское вино,
Вспоминать Бородино,
Философствовать, как Кант,
И носить на шее бант.
А потом незнамо где
Пасть в глубокой борозде
То ли трезвым, то ль по пьянке
С пухлой розовой крестьянкой.
Впрочем, к лешим графский стиль.
Сжечь, а после сдать в утиль.
Мне скабрезностей не надо.
Пушкин — вот моя отрада!
Сяду троицей с котом
И русалкою тайком,
Хряпну бражки от души,
И скажу себе: