x x x
Приехал в Монако какой-то вояка,
Зашел в казино и спустил капитал,
И внутренний голос воскликнул, расстроясь:
«Эх, елки-моталки, — опять проиграл!»
Вот я выпиваю, потом засыпаю,
Потом просыпаюсь попить натощак —
И вот замечаю: не хочется чаю,
А в крайнем случае — желаю коньяк.
Всегда по субботам мне в баню охота,
Но нет — иду соображать на троих…
Тут врали ребяты, что есть телепаты
И даже читали в газете про них.
А я их рассказу поверил не сразу —
Сперва я женился — и вспомнил, ей-ей:
Чтоб как у людей, я желаю жить с нею —
Ан нет — все выходит не как у людей!
У них есть агенты и порпациенты,
Агенты — не знаю державы какой,
У них инструменты — магнитные ленты,
И нас они делают «левой нагой».
Обидно, однако — вчера была драка:
Подрались — обнялись, гляжу — пронесло.
А агент внушает: «Добей — разрешаю!»
Добил… Вот уже восемь суток прошло.
Мне эта забота совсем не по нраву:
Пусть гнусности мне перестанут внушать!
Кончайте калечить людям каждый вечер
И дайте возможность самим поступать!
Я тут подвиг совершил — два пожара потушил.
Про меня вчера в газете напечатали.
И вчера ко мне припер вдруг японский репортер,
Обещает кучу всякой всячины.
"Мы, — говорит, — организм ваш изучим до йот,
И мы запишем — баш на баш — наследственный ваш код!"
"Ни за какие иены
Я не продам свои гены,
Ни за какие хоромы
Не уступлю хромосомы!"
Он мне «Сони» предлагал, джиу-джитсою стращал,
Диапозитивы мне прокручивал.
Думал он, пробьет мне брешь чайный домик, полный гейш —
Ничего не выдумали лучшего!
Досидел до ужина — бросает его в пот.
«Очень, — говорит, — он нужен нам, наследственный ваш код!»
"Ни за какие иены
Я не продам свои гены,
Ни за какие хоромы
Не уступлю хромосомы!"
Хотя японец желтолиц — у него шикарный «блиц»:
«Дай, хоть фотографией порадую!»
Я не дал: а вдруг он врет? Вон, с газеты пусть берет —
Там я схожий с ихнею микадою.
Я спросил его в упор: "А ну, — говорю, — ответь:
Код мой нужен, репортер, не для забавы ведь?
Ни за какие иены
Я не продам свои гены,
Ни за какие хоромы
Не уступлю хромосомы!"
Он решил, что победил, сразу карты мне открыл.
Разговор пошел без накомарников:
"Код ваш нужен сей же час — будем мы учить по вас
Всех японских нашенских пожарников…"
"Эх, неопытный народ, где до наших вам!
Лучше этот самый код я своим отдам.
Ни за какие иены
Я не продам свои гены,
Только для нашей науки —
Ноги мои и руки!"
Он был хирургом, даже «нейро»,
Хотя и путал мили с га,
На съезде в Рио-де-Жанейро
Пред ним все были мелюзга.
Всех, кому уже жить не светило,
Превращал он в нормальных людей.
Но огромное это светило,
К сожалению было еврей.
В науке он привык бороться.
И за скачком — всегда скачок!
Он одному первопроходцу
Поставил новый мозжечок.
Всех, кому уже жить не светило,
Превращал он в нормальных людей.
Но огромное это светило,
К сожалению было еврей.
Мао Цзедун —
большой шалун —
Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать, —
Заметив слабину,
меняет враз жену.
И вот недавно докатился до артистки.
Он маху дал —
он похудал:
У ней открылся темперамент слишком бурный, —
Не баба — зверь, —
она теперь
Вершит делами «революции культурной».
А ну-ка встань, Цин Цзянь,
а ну талмуд достань, —
Уже трепещут мужнины враги!
Уже видать концы —
жена Лю Шаоцы
Сломала две свои собачие ноги.
А кто не чтит цитат,
тот — ренегат и гад, —
Тому на задницы наклеим дацзыбао!
Кто с Мао вступит в спор,
тому дадут отпор
Его супруга вместе с другом Линем Бяо.
А кто не верит нам,
тот — негодяй и хам.
А кто не верит нам, тот — прихвостень и плакса.
Марксизм для нас — азы,
ведь Маркс не плыл в Янцзы, —
Китаец Мао раздолбал еврея Маркса!
Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатие
Возвращаюся с работы,
Рашпиль ставлю у стены,
Вдруг в окно порхает кто-то
Из постели от жены!
Я, конечно, вопрошаю:
«Кто такой?»
А она мне отвечает:
«Дух святой!»
Ох, я встречу того Духа —
Ох, отмечу его в ухо!
Дух он тоже Духу рознь:
Коль святой — так Машку брось!
Хоть ты — кровь голубая,
Хоть ты — белая кость, —
Ведь родится Он, и знаю —
Не пожалует Христос!
Машка — вредная натура —
Так и лезет на скандал, —
Разобиделася, дура:
Вроде, значит, помешал!
Я сперва-сначала с лаской:
То да се…
А она — к стене с опаской:
«Нет, и все!»
Я тогда цежу сквозь зубы,
Но уже, конечно, грубо:
"Хоть он возрастом и древний,
Хоть годов ему тыщ шесть, —
У него в любой деревне
Две-три бабы точно есть!"
Я — к Марии с предложеньем, —
Я на выдумки мастак! —
Мол, в другое воскресенье
Ты, Мария, сделай так:
Я потопаю под утро —
Мол, пошел, —
А ты прими его как будто,
Хорошо?
Ты накрой его периной —
И запой, — тут я с дубиной!
Он — крылом, а я — колом,
Он — псалмом, а я — кайлом!
Тут, конечно, он сдается —
Честь Марии спасена, —
Потому что мне сдается,
Этот Ангел — Сатана!
…Вот влетаю с криком, с древом,
Весь в надежде на испуг…
Машка плачет. «Машка, где он?»
«Улетел, желанный Дух!»
"Как же это, я не знаю,
Как успел?"
"Да вот так вот, — отвечает, —
Улетел!
Он псалом мне прочитал
И крылом пощекотал…"
"Так шутить с живым-то мужем!
Ах ты скверная жена!.."
Я взмахнул своим оружьем…
Смейся, смейся, Сатана!
От скучных шабашей
Смертельно уставши,
Две ведьмы идут и беседу ведут:
"Ну что ты, брат-ведьма,
Пойтить посмотреть бы,
Как в городе наши живут!
Как все изменилось!
Уже развалилось
Подножие Лысой горы.
И молодцы вроде
Давно не заходят —
Остались одни упыри…"
Спросил у них леший:
«Вы камо грядеши?»
"Намылились в город — у нас ведь тоска!.
"Ах, гнусные бабы!
Да взяли хотя бы
С собою меня, старика".
Ругая друг дружку,
Взошли на опушку.
Навстречу попался им враг-вурдалак.
Он скверно ругался,
Он к ним увязался,
Кричал, будто знает, что как.
Те к лешему: как он?
"Возьмем вурдалака!
Но кровь не сосать и прилично вести!"
Тот малость покрякал,
Клыки свои спрятал —
Красавчиком стал, — хоть крести.
Освоились быстро, —
Под видом туристов
Поели-попили в кафе «Гранд-отель».
Но леший поганил
Своими ногами —
И их попросили оттель.
Пока леший брился,
Упырь испарился, —
И леший доверчивость проклял свою.
А ведьмы пошлялись —
И тоже смотались,
Освоившись в этом раю.
И наверняка ведь
Прельстили бега ведьм:
Там много орут, и азарт на бегах, —
И там проиграли
Ни много ни мало —
Три тысячи в новых деньгах.
Намокший, поблекший,
Насупился леший,
Но вспомнил, что здесь его друг, домовой, —
Он начал стучаться:
«Где друг, домочадцы?!»
Ему отвечают: «Запой».
Пока ведьмы выли
И все просадили,
Пока леший пил-надирался в кафе, —
Найдя себе вдовушку,
Выпив ей кровушку,
Спал вурдалак на софе.
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,
Приходит ли знакомая блондинка —
Я чувствую, что на меня глядит соглядатай,
Но только не простой, а — невидимка.
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
Однажды выпиваю — да и кто сейчас не пьет! —
Нейдет она: как рюмка — так в отрыжку, —
Я чувствую — сидит, подлец, и выпитому счет
Ведет в свою невидимую книжку.
Иногда срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
Я дергался, я нервничал — на хитрости пошел:
Вот лягу спать и поднимаю храп; ну,
Коньяк открытый ставлю и — закусочку на стол, —
Вот сядет он — тут я его и хапну!
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
К тому ж он мне вредит, — да вот не дале, как вчера —
Поймаю, так убью его на месте! —
Сижу, а мой партнер подряд играет «мизера»,
А у меня «гора» — три тыщи двести!
Побледнев, срываюсь с места
Как напудренный я,-
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну, а что другое если —
Мы стесняемся при ем.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
А вот он мне недавно на работу написал
Чудовищно тупую анонимку, —
Начальник прочитал, мне показал, — а я узнал
По почерку — родную невидимку.
Оказалась невидимкой —
Нет, не тронутый я —
Эта самая блондинка,
Мной не тронутая!
Эта самая блондинка…
У меня весь лоб горит!
Я спросил: «Зачем ты, Нинка?»
«Чтоб женился», — говорит.
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
