Александр Перфильев - Стихи

Лишь вчера похоронили Блока,
Расстреляли Гумилева. И
Время как-то сдвинулось, жестоко
Сжав ладони грубые свои.

Лишь вчера стучал по крыше, в двери,
Град двух войн — позора и побед, —
Лишь вчера о вдохновеньи в Йере,
Умирая, написал поэт.

Все года, событья стали ближе,
Воедино слив друзей, врагов…
Между Петербургом и Парижем
Расстоянье в несколько шагов.

Так последняя вместила строчка
Сумму горя, счастья, чепухи,
И торжественно закрыла точка,
Как глаза покойнику — стихи.

Ни тоски, ни грусти, ни обиды
На душе в Сочельник не таи…
Помнишь — был пушистый снег раскидан,
Мягкий, точно волосы твои.

Светят звезды, как на елке нашей,
Небо цвета синих глаз твоих,
Мир сегодня сказкою украшен,
Мир сегодня радостен и тих.

Кажется, что с детских лет с тобою
Не случилось в жизни ничего…
Сыплет елка мягко на пол хвою,
Тихо радуется Рождество.

Что ж, и мы порадуемся милой
Древней сказке в снежном серебре…
Я спою тебе, чтоб не грустила
Песенку о встрече в сентябре.

О Троице, о небе голубом,
О тех краях, где родились и жили…
Был Дом. Крестьянский он, иль барский дом,
Не все ль равно… ведь мы его любили!

А в комнатах — ну с чем его сравнить —
Березовый, чуть горьковатый, запах!
Ведь он со мной, он продолжает жить
Во всех моих мучительных этапах!

Вот почему для вас и для меня
Для всех — еще не потерявших слуха
Звучат так нежно эти оба дня —
День Троицы и День Святого Духа!

О Троице, о небе голубом…
Все выжгли, разбомбили, осквернили…
Был Дом. Крестьянский он иль барский дом —
Не все ль равно… Ведь мы его любили!

Так живет она виденьем утренним
В нашем мире, где во всем излом,
Вся согретая душевным, внутренним
Непередаваемым теплом.

Сохраняя на душе святынею
Вместе с недостатками отцов,
Их, ни в чем не гнувшуюся линию,
Чувств, поступков, мыслей, жестов, слов.

Нервную, в движеньях торопливую, —
Яхту, непослушную рулю,
Может быть, порой несправедливую,
Но прямую — я ее люблю!

Есть ровней, спокойней, терпеливее,
Разными людьми наполнен свет!
Есть, конечно, женщины красивее,
Но милее, я уверен — нет!

Рождество, снега, вечерний свет,
Все, что мы любили с наших юных лет,
И огни от милых елочных свечей,
И тепло слегка приглушенных речей.
Мы тихи, как этот праздник тих,
Он не только лишь для нас живых,
И для тех всегда горят его огни,
Кто сидел средь нас в былые дни.
Много их, ушедших, много милых лиц,
Много в жизни перелистанных страниц,
Но когда горит декабрьская звезда,
Время возвращается тогда…
Посмотрите — вот они все тут,
В этот тихий миг они средь нас живут,
Говорят, смеются, как тогда,
Как в давно ушедшие года.
Только не надо холодного света,
Пусть будет елочным светом согрето
Это молчание, это мгновение
Милых ушедших теней появление…
Легкое пламя на елке колышется,
Тихая нежная музыка слышится,
Вот они милые, нас навестили,
Все нам прощают, как мы их простили…
Рождества, снега, вечерний свет,
Все, что мы любили с наших юных лет,
Тихий сумрак, грустно и светло,
Догорела елка. Все ушло.
Ушло… ушло.

Я люблю ваше легкое имя,
Как над озером чайки полет…
От него в холодеющем дыме
Мне забытый наш север поет.
Я не верю, что призрачным тюлем
Веет грусть над ее головой.
Ваши волосы пахнут июлем,
Солнцем, рожью, цветами, травой.
И поют и звенят васильками,
Открывая мне в солнце окно,
И не хочется трогать руками
То, что солнцем и полем дано.
Это имя, как шорох ресницы,
Как цветы, сберегаю в тиши
Перевернутой жизнью страницы,
Самой нежной страницы души.

Я собираю колокольный звон,
Как чудаки и дети копят марки…
Мне видятся задумчивые арки,
Простая строгость стрельчатых икон.

И этот звон вневременных времен,
Все испытанья выдержавшей сварки —
Простых людей и королей подарки —
Не возмущают сводов вечный сон.

Сейчас, как и тогда, во время оно,
Без радио и без магнитофона
Они звенят — ушедшие века —

И им внимают тихие гробницы,
И люди, и кочующие птицы,
И все, еще живущее пока.

Я не могу сегодня опьянеть…
Иванов вечер… Нет, уж ночь, простите…
Костер потух, а я могу сидеть,
Пить, говорить, не обрывая нити.

Мне жаль покинуть этот мир иной,
Что воскрешен сегодня всеми вами.
Все разошлись, и чокнется со мной
Прошедшее безмолвными словами.

Но не хочу упоминать о том,
Что все ушло, любимое, навеки,
Что завтра встану бледный, и с трудом,
Двойной в одном и том же человеке.

Смотри — уже виднеется рассвет,
Наверно день такой же будет жаркий…
Что ж, прошлое — за всех, кого уж нет,
Давай нальем последний раз по чарке!

Опять оно колдует и смеется,
Чему-то радуется Рождество,
Не думая о том, что не вернется
Ничто, нигде, никак, ни для кого…

И для меня и этих свечек пламя,
И этот снежный за окном сугроб —
Как те цветы, любимыми руками
Мне равнодушно брошенные в гроб!

Почтовый ящик на воротах. Тихо
Шумит сирень под ласковым дождем…
А в ящике свила гнездо скворчиха,
И ждет птенцов… Мы никого не ждем.

Достроен дом. Сейчас он тихий, сонный,
И дождь, чтоб сад скорее расцветал…
Пожалуйста, напомни почтальону,
Чтоб больше писем в ящик не кидал.

Да, он теперь стал настоящим домом, —
Березки, елки, липа под окном…
Открыт он настежь всем друзьям, знакомым,
Они приходят. Только… мы не в нем.

Скворец поет тревожно на рассвете,
Ждет червяков, в гнезде нахохлясь, мать.
У почтальона тоже дома дети,
С улыбкою он будет в дверь стучать.

Приходят письма. И читать их буду,
В далекую чужую жизнь смотреть.
Да, письма будут, только не оттуда,
Откуда бы хотелось их иметь.

Ответим: о здоровье, о погоде,
О мелочах покоя и труда…
Лишь «ниоткуда» письма не приходят,
Как и нельзя ответить «в никуда».

Понятно все. Проходит время тихо,
И так же остановится оно…
В апрельский день нам принесла скворчиха
Последнее о радости письмо.

Мыслей и чувств — неуклонное таянье,
Быстрый поток, не уймешь, не прервешь, —
Пропасть, неверье, безумье, отчаянье —
Если бы сознанье, если бы раскаянье…
Но и раскаянье… явная ложь!

Я знаю — ничто в этом мире не ново,
И вот, на глазах точно будто короста.
Так лучше, чтоб вовсе не видеть земного,
Ненужного, дико-иного, смешного…
А что ж, наконец, тебе нужно такого?
Мне? Нет, ничего… разве, может быть, слова,
Другим непонятного, даже пустого,
Что сказано вдруг и правдиво и просто!

Черствеет хлеб, но он и черствый — пища,
И бедный за него благодарит.
Но в черством сердце ничего не сыщешь,
Оно ничем тебя не озарит.
И те, которым отдал до предела
Все то, что мог, и даже сверх того —
Когда у них душа окаменела,
И имени не вспомнят твоего.