С нарзаном, что извлек из книжной полки,
Он выпалил: «Да это ж про меня!
Про нас про всех! Какие к чёрту волки?!»
Ну всё, — теперь, конечно, что-то будет.
Уже три года в день по пять звонков.
Меня к себе зовут большие люди,
Чтоб я им пел «Охоту на волков».
[1972]
* * *
Мосты сгорели, углубились броды,
И тесно — видим только черепа,
И перекрыты выходы и входы,
И путь один — туда, куда толпа.
И парами коней, привыкших к цугу,
Наглядно доказав, как тесен мир,
Толпа идёт по замкнутому кругу.
И круг велик, и сбит ориентир.
Течёт
под дождь попавшая палитра,
Врываются галопы в полонез,
Нет запахов, цветов, тонов и ритмов,
И кислород из воздуха исчез.
Ничьё безумье или вдохновенье
Круговращенье это не прервёт.
Не есть ли это вечное движенье —
Тот самый бесконечный путь вперёд?
[1972]
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю — погоняю,—
Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,
Чую с гибельным восторгом — пропадаю! Пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые,
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою,—
Хоть немного ещё постою на краю?
Сгину я, меня пушинкой ураган сметёт с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони!
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые,
И дожить я не смог, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою,—
Хоть немного ещё постою на краю?
Мы успели — в гости к богу не бывает опозданий.
Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?
Или это колокольчик весь зашёлся от рыданий?
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне попались привередливые,
Коль дожить не успел, так хотя бы допеть!
Я коней напою,
Я куплет допою,—
Хоть мгновенье еще постою на краю…
[1972]
Он не вышел ни званьем, ни ростом.
Не за славу, не за плату,
На свой необычный манер,
Он по жизни шагал над помостом
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.
Посмотрите, — вот он
Без страховки идет,
Чуть левее наклон,—
Упадет, пропадет,
Чуть правее наклон,—
Все равно не спасти,
Но, должно быть, ему очень нужно пройти
Четыре четверти пути.
И лучи его с шага сбивали,
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась, как две.
Крики «браво!» его оглушали,
А литавры, а литавры —
Как обухом по голове
Посмотрите, — вот он Без страховки идет.
Чуть левее наклон,—
Упадет, пропадет,
Чуть правее наклон,—
Все равно не спасти
Но теперь ему меньше осталось пройти —
Уже три четверти пути.
«Ах, как жутко, как смело, как мило!
Бой со смертью три минуты!»
Раскрыв в ожидании рты,
Из партера глядели уныло.
Лилипуты, лилипуты,—
Казалось ему с высоты.
Посмотрите, — вот он
Без страховки идет.
Чуть правее наклон —
Упадет, пропадет
Чуть левее наклон —
Все равно не спасти,
Но спокойно, — ему остается пройти
Всего две четверти пути.
Он смеялся над славою бренной;
Но хотел быть только первым.
Такого попробуй угробь!
Не по проволоке над ареной,
Он по нервам, нам по нервам
Шел под барабанную дробь.
Посмотрите, — вот он
Без страховки идет.
Чуть правее наклон —
Упадет, пропадет.
Чуть левее наклон —
Все равно не спасти.
Но замрите, — ему остается пройти
Не больше четверти пути.
Закричал дрессировщик, и звери
Клали лапы на носилки,
Но прост приговор и суров.
Был растерян он или уверен—
Но в опилки, но в опилки
Он пролил досаду и кровь.
И сегодня другой
Без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой —
Упадет, пропадет.
Вправо, влево наклон —
И его не спасти.
Но зачем-то ему тоже нужно пройти
Четыре четверти пути.
[1972]
ЕНГИБАРОВУ — КЛОУНУ ОТ ЗРИТЕЛЕЙ
Шут был вор, он воровал минуты,
Грустные минуты тут и там.
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке, между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
В шутовском дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован.
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит. «Да разве это клоун?
Если клоун — должен быть смешной!»
Вот и мы… Пока мы вслух ворчали.
«Вышел на арену, так смеши!»—
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы опять в сомненье — век двадцатый,
Цирк у нас, конечно, мировой,
Клоун, правда, слишком мрачноватый,
Невеселый клоун, несмешной.
Ну, а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.
Только, балагуря, тараторя,
Все грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
Из упрямства он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы…
Шут сгибался в световом кольце,
Горше становились пантомимы,
И морщины — глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас,
Нам давая видимость свободы,
А себе защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
Весело, по нашим временам:
«Ах! Как нас приятно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!»
Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарялся на арене,
Да и за пределами её.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы, вот нам и смешно.
Тысячи украденных мгновений
В нём сосредоточились в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи,
Барабана дробь… и тишина.
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего. И сломана спина.
Зрители, и люди между ними,
Думали: вот пьяница упал.
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.
Он застыл не где-то, не за морем, —
Возле нас, как бы прилёг, устав.
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
[1973–1974]
Кто-то высмотрел плод, что неспел,
Потрусили за ствол — он упал.
Вот вам песня о том, кто не спел
И что голос имел — не узнал.
Может, были с судьбой нелады,
И со случаем плохи дела,
А тугая струна на лады
С незаметным изъяном легла.
Он начал робко — с ноты «до»,
Но не допел её, не до…
Не дозвучал его аккорд
И никого не вдохновил.
Собака лаяла, а кот
Мышей ловил, мышей ловил.
Смешно, не правда ли, — смешно?
А он шутил — не дошутил,
Недораспробовал вино,
И даже недопригубил.
Он пока лишь затеивал спор,
Неуверенно и не спеша,
Словно капельки пота из пор,
Из-под кожи сочилась душа.
Только начал дуэль на ковре,
Еле-еле, едва приступил.
Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,
И судья еще счет не открыл.
Он знать хотел всё от и до,
Но не добрался он, не до…
Ни до догадки, ни до дна,
Не докопался до глубин,
И ту, которая одна,
Недолюбил, недолюбил!
Смешно, не правда ли, смешно,
Что он спешил — недоспешил?
Осталось недорешено
Всё то, что он недорешил.
Ни единою буквой не лгу.
Он был чистого слога слуга,
Он писал ей стихи на снегу,—
К сожалению, тают снега.
Но тогда еще был снегопад
И свобода писать на снегу.
И большие снежинки, и град
Он губами хватал на бегу.
Но к ней в серебряном ландо
Он не добрался и не до…
Не добежал, бегун-беглец,
Не долетел, не доскакал,
А звездный знак его — Телец —
Холодный Млечный Путь лакал.
Смешно, не правда ли, смешно,
Когда секунд недостает, —
Недостающее звено —
И недолёт, и недолёт?
Смешно, не правда ли? Ну, вот,—
И вам смешно, и даже мне.
Конь на скаку и птица влёт,—
По чьей вине, по чьей вине?
