Федор Сологуб - Полное собрание стихотворений

Что мы служим молебны
И пред господом ладан кадим!
Все равно непотребны,
Позабытые богом своим.

В миротканной порфире,
Осененный покровами сил,
Позабыл он о мире
И от творческих дел опочил.

И нетленной мечтою
Мировая душа занята,
Не земною, иною, —
А земная пустыня – пуста

Я влюблен в мою игру.
Я, играя, сам сгораю,
И безумно умираю,
И умру, совсем умру.

Умираю от страданий,
Весь измученный игрой,
Чтобы новою зарей
Вывесть новый рой созданий.

Снова будут небеса, —
Не такие же, как ваши, —
Но опять из полной чаши
Я рассею чудеса.

В последнем свете злого дня,
В паденьи сил, в затменьи бora,
Перед тобой моя дорога.
Приди ко Мне, люби Меня.

В мирах вс призрачно и тленно, —
Но вот Я заповедь даю,
Она вовеки неизменна:
Люби Меня и жизнь Мою.

Я – все во всем, и нет Иного,
Во Мне родник живого дня.
Во тьме томления земного
Я – верный путь. Люби Меня.

Hастало время чудесам.
Великий труд опять подъемлю.
Ф Я создал небеса и землю
И снова ясный мир создам.

Настало творческое время.
Земное бремя тлеет вновь.
Моя мечта, моя любовь
Восставят вновь иное племя.

Подруга-смерть, не замедляй,
Разрушь порочную природу,
И мне опять мою свободу
Для созидания отдай.

Я уведу тебя далёко
От шумных, тесных городов,
Где в многолюдстве одиноко,
Где рабство низменных трудов.

Уйдем к долине безмятежной
На берега пустынных вод,
Когда свершится неизбежной
Звезды таинственный восход.

И там, на берегу потока,
Под легкий лепет камыша,
От темной суеты далеко,
Прохладой свежею дыша,

Там, на путях очарованья
В безмолвный час поймешь и ты
Неотразимые призванья
Миры объемлющей мечты.

О Русь! в тоске изнемогал,
Тебе слагаю гимны я.
Милее нет на свете края,
О родина моя!

Твоих равнин немые дали
Полны томительной печали,
Тоскою дышат небеса,
Среди болот, в бессильи хилом,
Цветком поникшим и унылым,
Восходит бледная краса.

Твои суровые просторы
Томят тоскующие взоры
И души, полные тоской.
Но и в отчаяньи есть сладость,
Тебе, отчизна, стон и радость,
И безнадежность, и покой.

Милее нет на свете края,
О Русь, о родина моя.
Тебе, в тоске изнемогая,
Слагаю гимны я.

Люблю я грусть твоих просторов,
Мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров
Я не боюсь и не стыжусь.

И все твои пути мне милы,
И пусть грозит безумный путь
И тьмой, и холодом могилы,
Я не хочу с него свернуть.

Не заклинаю духа злого,
И, как молитву наизусть,
Твержу все те ж четыре слова:
«Какой простор! Какая грусть!»

Печалью, бессмертной печалью
Родимая дышит страна.
За далью, за синею далью
Земля весела и красна.

Свобода победы ликует
В чужой лучезарной дали,
Но русское сердце тоскует
Вдали от родимой земли.

В безумных, напрасных томленьях
Томясь, как заклятая тень,
Тоскует о скудных селеньях,
О дыме родных деревень.

Мы поклонялися Владыкам
И в блеске дня и в тьме божниц,
И перед каждым грозным ликом
Мы робко повергались ниц.

Владыки гневные грозили
И расточали гром и зло,
Порой же милость возносили
Так величаво и светло.

Но их неправедная милость,
Как их карающая месть,
Могли к престолам лишь унылость,
Тоской венчанную, возвесть.

Мерцал венец ее жемчужный,
Но свет его был тусклый блеск,
И вся она была – ненужный
И непонятный арабеск.

Владык встречая льстивым кликом,
И клик наш соткан был из тьмы, —
В смятеньи темном и великом
Чертог ее ковали мы.

Свивались пламенные лица,
Клубилась огненная мгла,
И только тихая Денница
Нe поражала и не жгла.

В долгих муках разлученья
Отвергаешь ты меня,
Забываешь час творенья,
Злою карою забвенья
Дeнь мечтательный казня.

Что же, злое, злое чадо,
Ты ко мне не подойдешь?
Или жизни ты не радо?
Или множества не надо,
И отдельность – только ложь?

Не для прихоти мгновенной
Я извел тебя из тьмы,
Чтобы в день, теперь забвенный,
Но когда-то столь блаженный,
Насладились жизнью мы.

В беспредельности стремленья
Воплотить мои мечты,
Не ушел я от творенья,
Поднял бремя воплощенья,
Стал таким же, как и ты.

Предметы предметного мира,
И солнце, и путь, и луна,
И все колебанья эфира,
И всякая здесь глубина,

И всё, что очерчено резко,
Душе утомленной моей —
Страшилище звона и блеска,
Застенок томительх дней.

От света спешу я в чертоги,
Где тихой мечтою дышу,
Где вместе со мною лишь боги,
Которых я сам возношу.

Бесшумною тканью завешен
Чертoгa безмолвный порог.
Там грех мой невинно-безгрешен
И весело-светел порок.

Никто не наложит запрета,
И грубое слово ничье
Не бросит внезапного света
На слово иль дело мое.

Я древних зяклятий не знаю
На той стороне бытия,
И если я кровь проливаю,
То кровь эта – только моя.

На гармонике рев трепака,
Безобразная брань мужика,
Соловья надоедливый треск,
Стрекотание звонких стрекоз,

И бессмысленный солнечый блеск,
И дыхание резкое роз, —
Всё телесно И грубо вокруг,
Пожалей Меня, ласковый друг!

Безумных дней томительная смена,
Ночей безумия томительная мгла, —
Их ткань легка, как злая пена,
И входит в жизнь, как хитрая игла,

Восходит Змий горящий снова
И мечет грозные лучи.
От волхвования ночного
Меня ты снова отлучи.

Груды подъемлю – на дороги
Пойду безумен, зол и мал,
Зaбыв полночные чертоги,
Где я словам твоим внимал.

Но из земли возникнут снова
Твои холодные ключи, —
Тогда меня, всегда земного,
Ты в тихий сумрак заключи,

Здесь, на этом перекрестке, в тихий, чуткий час
ночной
Tы стояла предо мною, озаренная луной,
И, бессмертными словами откpoвeньe роковое
Повторяя, говорила, что на свете только двое,
Что в созданьи многоликом только я и только ты
В споре вечном и великом cплетены, но не слиты.

Обе темные Дороги в ожидании молчали.
Ночь внимала и томилась от восторга и печали.
И в сияньи непорочном, в полуночной тишине
Bcе дыханья, все желанья возвращались вновь ко мне.
Толко ты одна таилась, не стремилась к нашей встрече,
Вещим снам противореча, вечно близко и далече.

Алой кpoвью истекая в час всемирного Томления,
С легким звоном злые звенья разжимает лютый Змей,
Умирает с тихим стоном Цapь полдневного творенья.
Kpoвью Змея пламенея, ты жалеть его нe смей.
Близок срок завороженный размышленья и молчания.
Умирает Змей багряный, Царь безумного сиянья.
Он царил над небосклоном, но настал печальный час,
И с протяжным тихим стоном Змей пылающий погас,

И с бессильною тревогой окровавленной дорогой,
Все ключи свои роняя, труп Царя влечет Заря,
И в томленьи грусти строгой месяц бледный и двурогий
Сеет мглистые мечтанья, нe грозя и нe горя.
Если страшно, если больно, если жизни жаль невольно, —
Что твой ропот своевольный! Покоряйся, – жить
довольно.
Все лучи померкли и небе, и в ночной росе ключи, —
И опять она с тобою. Слушай, слушай и молчи.