1939
Сразу радугу вскинув,
Сбавив солнечный жар,
Дружный дождь за машиной
Три версты пробежал.
И скатился на запад,
Лишь донес до лица
Грустный памятный запах
Молодого сенца.
И повеяло летом,
Давней, давней порой,
Детством, прожитым где-то,
Где-то здесь, за горой.
Я смотрю, вспоминаю
Близ родного угла,
Где тут что: где какая
В поле стежка была.
Где дорожка...
А ныне
Тут на каждой версте
И дороги иные,
И приметы не те.
Что земли перерыто,
Что лесов полегло,
Что границ позабыто,
Что воды утекло!..
Здравствуй, здравствуй, родная
Сторона! Сколько раз
Пережил я заране
Этот день, этот час...
Не с нужды, как бывало —
Мир нам не был чужим,
Не с котомкой по шпалам
В отчий край мы спешим
Издалека.
А все же —
Вдруг меняется речь,
Голос твой, и не можешь
Папиросу зажечь.
Куры кинулись к тыну,
Где-то дверь отперлась.
Ребятишки машину
Оцепляют тотчас.
Двор. Над липой кудлатой
Гомон пчел и шмелей,
Что ж, присядем, ребята,
Говорите, кто чей?..
Не имел на заметке
И не брал я в расчет,
Что мои однолетки
Нынче взрослый народ.
И едва ль не впервые
Ощутил я в душе,
Что не мы молодые,
А другие уже.
Сколько белого цвета
С липы смыло дождем.
Лето, полное лето,
Не весна под окном.
Тень от хаты косая
Отмечает полдня.
Слышу, крикнули:
— Саня!
Вздрогнул, нет — не меня.
И друзей моих дети
Вряд ли знают о том,
Что под именем этим
Бегал я босиком.
Вот и дворик и лето,
Но все кажется мне,
Что Загорье не это,
А в другой стороне...
Я окликнул не сразу
Старика одного.
Вижу, будто бы Лазарь.
— Лазарь!
— Я за него...
Присмотрелся — и верно:
Сед, посыпан золой
Лазарь, песенник первый,
Шут и бабник былой.
Грустен.
— Что ж, мое дело,
Годы гнут, как медведь.
Стар. А сколько успело
Стариков помереть...
Но подходят, встречают
На подворье меня,
Окружают сельчане,
Земляки и родня.
И знакомые лица,
И забытые тут.
— Ну-ка, что там в столице?
Как там наши живут?
Ни большого смущенья,
Ни пустой суеты,
Только вздох в заключенье:
— Вот приехал и ты...
Знают: пусть и покинул
Не на шутку ты нас,
А в родную краину,
Врешь, заедешь хоть раз...
Все Загорье готово
Час и два простоять,
Что ни речь, что ни слово
То про наших опять.
За недолгие сроки
Здесь прошли-пролегли
Все большие дороги,
Что лежали вдали.
И велик, да не страшен
Белый свет никому.
Всюду наши да наши,
Как в родимом дому.
Наши вверх по науке,
Наши в дело идут.
Наших жителей внуки
Только где не растут!
Подрастут ребятишки,
Срок пришел — разбрелись.
Будут знать понаслышке,
Где отцы родились.
И как возраст настанет
Вот такой же, как мой,
Их, наверно, потянет
Не в Загорье домой.
Да, просторно на свете
От крыльца до Москвы.
Время, время, как ветер,
Шапку рвет с головы...
— Что ж, мы, добрые люди,
Ахнул Лазарь в конце,
Что ж, мы так-таки будем
И сидеть на крыльце?
И к Петровне, соседке,
В хату просит народ.
И уже на загнетке[21]
Сковородка поет.
Чайник звякает крышкой,
Настежь хата сама.
Две литровки под мышкой
Молча вносит Кузьма.
Наш Кузьма неприметный,
Тот, что из году в год,
Хлебороб многодетный,
Здесь на месте живет.
Вот он чашки расставил,
Налил прежде в одну,
Чуть подумал, добавил,
Поднял первую: — Ну!
Пить — так пить без остатку,
Раз приходится пить...
И пошло по порядку,
Как должно оно быть.
Все тут присказки были
За столом хороши.
И за наших мы пили
Земляков от души.
За народ, за погоду,
За уборку хлебов,
И, как в старые годы,
Лазарь пел про любовь.
Пели женщины вместе,
И Петровна — одна.
И была ее песня
Старина-старина.
И она ее пела,
Край платка теребя,
Словно чье-то хотела
Горе взять на себя.
Так вот было примерно.
И покинул я стол
С легкой грустью, что первый
Праздник встречи прошел;
Что, пожив у соседей,
Встретив старых друзей,
Я отсюда уеду
Через несколько дней.
На прощанье помашут
Кто платком, кто рукой.
И поклоны всем нашим
Увезу я с собой.
Скоро ль, нет ли, не знаю,
Вновь увижу свой край.
Здравствуй, здравствуй, родная
Сторона. И — прощай!..
1939
* * *
Рожь, рожь... Дорога полевая
Ведет неведомо куда.
Над полем низко провисая,
Лениво стонут провода.
Рожь, рожь — до свода голубого,
Чуть видишь где-нибудь вдали,
Ныряет шапка верхового,
Грузовичок плывет в пыли.
Рожь уродилась. Близки сроки,
Отяжелела и на край
Всем полем подалась к дороге,
Нависнула — хоть подпирай.
Знать, колос, туго начиненный,
Четырехгранный, золотой,
Устал держать пуды, вагоны,
Составы хлеба над землей.
1939
Все ровесники-ребята,
Все товарищи женаты,
Все женаты, а шофер
Одинокий до сих пор.
И всему тому причина
За рулем шофер чуть свет.
Не стоит ни дня машина,
Рад жениться — часу нет.
Дни и месяцы минуют,
А шоферу жизнь — не жизнь. —
Вот закончим посевную
Мойся в бане и женись!
За дорогою дорога,
Перевозки день за днем.
— Потерпи еще немного,
Только сено уберем.
От поры к поре горячей.
Скошен луг — поспела рожь.
— Погоди, брат, а иначе
Всю кампанию сорвешь.
Ждет да терпит малый честный:
Отказаться как же вдруг?
Третью за лето невесту
Упустил уже из рук.
Видит сам: дела ни к черту,
Нет кампаниям конца.
Подкатил к своей четвертой,
Развернулся у крыльца.
Надавил рожок сигнальный...
Да — так да, а нет — так нет.
Заявил официально:
Точка. Едем в сельсовет.
Все ровесники-ребята,
Все товарищи женаты.
Все женаты, и шофер,
Говорят, женат с тех пор.
1939
Неизменная примета,
Что самой зиме черед,
В шубу, в валенки одетый,
Дед Данила в лес идет.
Ходит по лесу тропою,
Ищет понизу на глаз:
Что ни самое кривое,
То ему и в самый раз.
Подыскать дубок с коленцем,
Почуднее что-нибудь,
Ловко вырубить поленце,
Прихватить — и дальше в путь.
Дело будто бы простое,
Но недаром говорят:
Как пойдешь искать прямое
То кривое все подряд,
А пойдешь искать кривое
Все прямое аккурат.
Нарубил дубья Данила —
Добрый на зиму запас,
Чтобы чем заняться было
В долгий вечер, в поздний час.
Не прошел большой науки,
Плотник — все же не столяр,
Но от скуки — на все руки,
Чтоб верстак не зря стоял.
Чуть нужда — к Даниле сразу
Конюх, сторож, кладовщик.
Крюк ли, обруч — нет отказу,
Санки, грабли — рад старик.
Ничего не жаль Даниле
И запаслив и не скуп.
Только любит, чтоб спросили
У него про клен и дуб.
До того Даниле любо
Вновь подробно изложить,
Что нельзя, мол, жить без дуба,
А без клена можно жить;
Что не может клен для сруба
Так, как дуб, столбом служить.
Что береза — клену впору
Тот же слой и тот же цвет.
Но не может быть и спору,
Что замены дубу нет.
Дуб — один. На то и слово:
Царь дерев. Про то и речь.
Правда, лист хорош кленовый
Хлеб сажать хозяйке в печь.
И давно ли это было
Год назад, не то вчера
Так не так, а деду, мило
Вспомнить эти вечера.
Ходит он неутомимый,
И желательно ему,
Чтоб и в нынешнюю зиму
Разговор вести любимый
За работою в дому.
Крепок дуб, могуча сила,
Но и дубу есть свой век.
Дубу, — думает Данила,
А Данила — человек.
Ходит старый, гаснет трубка,
Остановка, что ни шаг.
Ходит, полы полушубка
Подоткнувши под кушак.
Лес притихнул. Редко-редко
Белка поверху стрельнет,
Да под ней качнется ветка.
Лист последний упадет.
И как будто в сон склонило.
День к концу. Пора назад.
Вышел из лесу Данила
Мухи белые летят.
С рукава снежинку сдунул.
Что-то ноша тяжела.
"Вот зима пришла, — подумал,
Постоял. — За мной пришла".
Час придет — и вот он сляжет.
И помрет. Ну что ж! Устал.
И, наверно, кто-то скажет:
Дед Данила дуба дал.
Шутка издавна известна.
Шутка — шуткой. А дубье
Нарубил — неси до места.
Дослужи, Данила, честно,
Дальше дело не твое.
1939
