Что не дано… Постойте, вы сказали…
Я слушаю вас, кажется, давно…»
«Да, я кончал, но вы меня прервали.
О друге ж я затем упомянул,
Чтоб беспристрастие мое вы знали,
И вот, скажу: он больше понимал
Любовь, чем понимал ее тогда я.
Вы знаете, к Кому людей я звал,
Я проповедовал Любовь, не зная,
Люблю ли я Его, люблю ли сам.
И друг советовал,— не упрекая,—
Поставить хоть предел своим словам.
Он мне шептал — как помню этот шепот!—
„Вы говорите: 'Все Ему отдам…'
Не нужно ли пройти вам раньше опыт?“
Не слушал я, За то, что он суров,
В душе к нему — досада или ропот,
Не слышит он, мол, искренности слов,
Моей борьбе и мне всегда мешает…
Теперь я должное ему готов
Отдать. Я думал, он меня не знает,
А знал он все, и был он прав тогда.
Здесь это понял я, но не узнает
Мой бывший друг об этом никогда.
Оставим же его. Пора, кончаю.
Ясна вам жизнь моя, моя беда.
Вам ясно также, что теперь я знаю,
Как я обидел время и Того,
Кого любить хотел, и не прощаю
Себе еще покуда ничего.
Не я, ведь, создал Время; с ним боренье
Бореньем было с волею Его.
Ах, все это единой цепи звенья!
И Тот, Кто в жизнь послал меня, на свет,
Послал не для такого искушенья,
Не для судящего огня — о нет!—
А для любви и для огня иного…
За это я и дам Ему ответ.
Скажите же теперь мне ваше слово.
Соседу вы сказали — слышал я,—
Сказали правду прямо и сурово.
Но я не он. Не та и жизнь моя.
Во многом виноват и я, конечно,
И сам себе я строгий судия,
Но вы…. не надо ли вам быть сердечней
И милосерднее меня судиться
Ужель вам кажется, что бесконечно
Могу я в этом подземельи быть?
Имейте же немного сожаленья,
Вы приговором можете убить
Ее — мою надежду на прощенье.
А без надежды, даже и в аду,
Поверьте мне, и лишнего мгновенья
Пробыть нельзя. И я не проведу».
Дант слушал океанца, сдвинув брови,
А тот опять: «Ответьте же, я жду!»
Но Дант молчал, и только всё суровей
И строже делалось лицо его.
«Уж лучше б обойтись без предисловий,—
Сказал он наконец. — Ты ничего
Еще не понял! Новое сознанье?
Нет, новое — оно не таково!
Не понял ты и смысла наказанья.
Не увидав его в своей судьбе,
Ты — прежний весь. И в этом состояньи
Ты с лаской повествуешь о себе.
Хотел ты цепь разбить — но целы звенья!
Ты вспоминаешь о своей борьбе
Там, на земле,— почти что с умиленьем,
А вечность друга позабыл легко.
И ныне ты — мечтаешь о прощеньи?..
Нет, до него, пожалуй, далеко!
Тебе осталось здесь немало дела,
Не залетай же сразу высоко.
Ты и покаяться не мог умело
И главного, увы, не мог понять:
Ведь надо, чтоб душа твоя посмела
Всего совлечься, до пылинки снять,
Отречься от того, что было прежде,
И быть готовой вечно умирать,
Не веря больше никакой надежде…
Какие-то слова ты повторял,
Но так как в той же, старой, был одежде,—
Значенья этих слов не понимал.
Ты говорил, что, Время проклиная,
Не только Время этим обижал.
О да, конечно! Зная иль не зная —
Тут одинаковый тебе укор,—
Ты жил, Того страданья умножая,
Кто за тебя страдает — до сих пор…
Вся жизнь твоя — лишь самолюбованье,
Вот человеческий мой приговор.
Ты дал Ему великое страданье…»
Тут океанец, что-то вдруг поняв,
Вскочив на кучу, с горестным стенаньем
В густые волны бросился стремглав
И в глубину тотчас же погрузился.
Дант недоволен был: «Ну что за нрав!
Совсем как мячик в океан скатился.
Не вынырнет ли он? Я подожду.
Ведь не дослушал, даже не простился…
Нехорошо же, если так уйду».
Тот вынырнул и, в длительном томленьи,
Стенал: «Я понял, понял всю беду!
Я был неправ! Не надо мне прощенья!
Я не хочу прощения! Клянусь
Вот в это незабвенное мгновенье,
Что к прежнему себе я не вернусь!
Пусть за меня Он больше не страдает.
Прощенья не прошу, боюсь, боюсь!»
Обрадовался Дант: «Он понимает!»
И крикнул уплывающему вслед:
«Не бойся! Ты прощен! Он все прощает!»
Прислушался: что ж он? Ответа нет.
Волна вернулась и вздыбилась снова.
Дант слушает: не будет ли ответ?
Но ничего. Ответа — никакого.
Еще волна. Лишь пена на гребне.
«Нет, моего не услыхал он слова,—
Дант проворчал. — Остался в глубине.
Я слишком резок был с ним, очевидно,
Вот он, бедняга, и погиб в волне…
Уж это, право, как-то и обидно.
Да у меня — откуда этот пыл?
Принялся я за обличенья… Видно,
Меня своим он пылом заразил.
Ведь первый этого куда похуже,
А с ним я все-таки милее был…
Какая тьма, однако… Да и лужи…
Вот, поживи-ка в эдакой стране!
Вода не замерзает, хоть и стужа…»
Он прислонился к каменной стене,
Всё время сам с собой о чем-то споря:
«И нужно было ввязываться мне!»
Жалел о неприятном разговоре.
Дань уважения (фр.).
Ник = Никс = Николай II.
(Все примечания к тексту «Жизнеописание Ники» принадлежат С. П. Каблукову.)
Ф.— спирит, лечивший Ал<ександру> Ф<едоровну>, рождавшую только девочек.
После открытия мощей пр<еподобного> Серафима Саровского родился у Николая сын Алексей, очень болезненный.
9 января 1905 года — манифестация рабочих с св<ященником> Гапоном во главе перед Зимним дворцом была разогнана казаками.
Гр<аф> С.Ю. Витте, инициатор манифеста 17 октября 1905 года.
Гриша = Григорий Ефимович Новых, прежде Распутин, ныне «придворный духовный собеседник» с жалованием в 12000 р. в год, по слухам едва ли неверным — любовник жены Ник<олая> и постоянный его советник во всем.
С 19 июля 1914 г. в России запрещена продажа вина и спиртных напитков, но пьянство уменьшилось мало.
Георгиевская дума присудила ему знак ордена Георгия 4 степени.
Старый гр<аф> Фредерикс — министр Имп<ераторского> Двора — из немцев.
Два казака, отличившиеся особой военной удалью и жестокостью.
А. Н. Куропаткин — бывший главнокомандующий во время неудачной для нас Японской войны 1904 г., теперь командует армиями северо-западного фронта.
Поезда, ждущие Н<иколая>, затрудняют гражданское железнодор<ожное> движение.
Частые поездки в действующую армию.
Предс<едатель> 4-ой Гос<ударственной> Думы камергер М. В. Родзянко надоедает Н<иколаю> своими предостережениями, требованиями, указаниями и пр.
Статс-секретарь И. Л. Горемыкин, бывший дважды после 1905 г. Председателем Совета Министров — последний раз с 1914 — февраль 1916 г., когда по рекомендации Распутина был уволен и заменен гофмейстером Борис<ом> Влад<имировичем> Штюрмером.
Cашхен — и<мператри>ца Александра Феодоровна.
Мардарий — иеромонах черногорец, выдает себя за секретаря митрополита Черногорского, студент 4-го (?) курса здешней Д<уховной> Академии. Отличается особенным женолюбием и, по мнению женщин, красотою. При дворе является конкурентом Распутина.
Гри-Гри = Распутин.
Павел Николаевич Милюков — лидер конституционно-демократической партии. Историк. Депутат Думы всех 4-х созывов — известный общественный деятель.
