Едва лишь я промолвлю слово,
Уж десять у нее готово
С поносной руганью в придачу.
Тут я по шкуре дал собачьей.
Она тогда завыла — страх!
И с лаем мне вцепилась в пах.
Я изловчился в это время
И щелкнул бабу прямо в темя,
Да в шкуру заячью и — хлоп!
Она вопила: «Остолоп!
Ах, блудодей, изменщик, бабник,
Игрок, пропойца, мот, похабник!»
Тогда я в ухо двинул с силой:
Кобылья шкура проступила,
И, наземь сброшенный пинком,
Я покатился кувырком;
Однако дать успел ей сдачи
По шкуре тут уже кошачьей.
Она мне так вцепилась в тело,
Как будто разорвать хотела.
Не в силах этого стерпеть,
Я взял потяжелее плеть
И стал охаживать ей хмуро
Со всех сторон свиную шкуру.
Жена визжала, как свинья.
И, наконец, ударил я
Ее по коже человечьей.
Тогда она, страшась увечий,
Взмолилась: «Муженек, прости,
Не бей, вину мне отпусти!
Меня попутала, поверь,
Соседка наша, но теперь
Я буду в послушанье строгом,
И честь моя тому залогом!»
На грудь мне бросилась, рыдая,
И я сказал ей: «Я прощаю!
Но чтоб не смела никогда
Перечить мне, не то — беда!»
Меж нами мир был заключен;
Не знаю я, надолго ль он.
Так мы покончили с раздором,
Напоминают о котором
Следы ногтей ее и рук».
Тут я сказал: «Послушай, друг!
Вы горячи и своенравны,
Мужья, женатые недавно.
Когда жена посмотрит косо,
Иль не ответит на вопросы,
Иль что-то рассердило вас,
То кулаки свои подчас
Вы в ход пускаете сначала.
Мужчине это не пристало.
Царят пусть дружба и покой
В супружестве; никто войной
Порядка в доме не направил.
Мужей учил апостол Павел
Разумно управлять женой,
Без драк и брани площадной.
Не плеть нужна, а назиданье:
Ведь жены — слабые созданья.
Ты обратись наедине
Словами добрыми к жене:
«Брось, душенька, свои причуды,
Так делать уж куда как худо.
Когда мое расположенье
Ты ценишь, то без понужденья
Совета слушай моего,
Я ж буду слушать твоего,
Коль поступить случиться худо.
С тобою честно жить я буду
И не скажу дурного слова.
Мы обретем согласье снова,
И чтоб никто, избави бог,
Тебя бы возмутить не мог
Против меня! Тогда и сам
Себя с пути сбивать не дам.
В нужде ты обратись ко мне,
Я тоже обращусь к тебе.
Не действуй от меня тайком;
Мы, кроме нас самих, ни в ком
Любви не сыщем, ни опоры.
К чему же розни нам и ссоры?
Не жизнь нам так, а мука, право,
А всем глядеть на нас — забава.
Ведь нас не будут уважать!»
Вот так ты должен ей сказать,
И, если честь она имеет,
Твои слова уразумеет.
У добродетельного мужа
Обычно и жена не хуже.
Но коль, строптивости полна,
Тебе противится она,
Не поступает так, как нужно,
И непослушна воле мужней,
А делает все поперек,
Ты волен плеткой дать урок;
Но меру соблюдай всегда,
Чтоб не нанесть жене вреда.
Так, строгость с лаской сочетая,
Ты будешь жить, забот не зная,
С женой как честный человек.
И чтоб прошел земной ваш век
В отраде, в дружбе и в тиши,
Ганс Сакс желает от души».
ДЕВЯТЬ ВКУСОВ В БРАКЕ
177
Нам лекарь утверждать готов,
Что вкусы — девяти родов.
Не так их трудно перечесть:
Есть сладкий, терпкий, горький есть,
Затем еще есть кислый, едкий
И жирный — вкус довольно редкий.
Вкус вяжущий еще найдется,
Особо — затхлый вкус причтется,
Есть, наконец, соленый вкус…
Я точно утверждать берусь,
Что сладкий вкус — есть самый смачный:
Чете он ведом новобрачной…
Объятья, ласки — все им мало,
Хотя и свадьба миновала,
Все так же сладость чувств нова,
Звучат шутливые слова,
И так сердца влюбленных сладки,
Что всласть им даже неполадки.
Медовый месяц… Смех и радость…
Недолго длится эта сладость.
Легко переходя порой
В отменно терпкий вкус второй.
То ревность тихо в дом вошла, —
Раздор с собою принесла.
Где был покой до этих пор —
Теперь слышны и брань и спор.
Их разговор стал ежедневно
Звучать сварливо, бурно, гневно:
Так друг на друга нападают,
Пока рога не обломают…
Но вот супруги присмирели
И снова мир и лад узрели,
Склонили головы друг к другу,
И вновь их жизнь пошла по кругу:
Вкус терпкий уксуса, бывает,
Сердца к согласью призывает…
Но нету вечного на свете,
И горький вкус приходит, третий.
Жена небрежно дом ведет,
А муж с утра в кабак идет.
И стала жизнь невесела:
Вконец запущены дела,
Расходы каждый день растут —
И впрямь задумаешься тут!
Меж тем, в семье пошли ребята,
А поднимать их трудновато:
Всех накормить, обуть, одеть —
Да, тут не будешь песни петь!
Всему своя есть череда —
Настала горькая нужда,
Четвертый — кислый — вкус пришел:
Забудь про всякий разносол,
А если трудно хлеб жевать —
Водицей станешь запивать.
Обноски для тебя — не срам,
Ложись поздней по вечерам,
Теперь за труд любой берись
И целый день с нуждой борись!
Да извернись еще к тому же,
Чтоб быть других людей не хуже:
Ведь должен честный человек
Из кожи лезть свой долгий век,
Кладя заплаты на заплаты…
С годами вкус приходит пятый:
То едкий вкус различных бед,
Обилен ими белый свет.
Ох, нелегко бывает в жизни
При тяжбах, при дороговизне,
Долгах, пожарах, кражах, войнах
Да при соседях беспокойных…
Жди встреч со сплетнею пустой,
С коварством, злобой, клеветой,
Здесь обесславят, там обманут.
То оболгут, то в ссору втянут,
Жди злых обид и нареканий,
Вреда, стыда, недомоганий.
Беда не кончилась одна —
Стоит другая у окна…
Но вот покончил ты с нуждой:
Тогда приходит вкус шестой.
То жирный вкус: его дадут
Лишь возраст и упорный труд —
Житейский опыт дружит с нами:
Приходит счастье с сединами.
И если в доме нет богатства,
То есть достаток: вина, яства,
Ну, словом, всяческая снедь…
Приятно в тихий час сидеть
И думать: вот он — отдых мой…
Тогда приходит вкус седьмой:
Вкус вяжущий. Свести знакомство
С ним можно лишь подняв потомство.
Так повелось уже на свете —
Под старость нас печалят дети;
Бывают их дела постыдны,
Отцу и матери обидны,
Когда они выходят в свет,
Презрев родительский совет,
И, выбор сделав кое-как,
Вступают в нежеланный брак,
Гневя родителей сердца, —
Здесь новым страхам нет конца:
Ведь боль от неудач детей
Родителям еще лютей…
Приходит вкус восьмой на смену:
То затхлый вкус — преддверье к тлену.
Вконец состарилась чета:
Их мощь годами отнята,
Нет сил, что были до сих пор,
Притуплен слух и гаснет взор,
Слабеет ум, гнетет недуг
И память исчезает вдруг.
Круженье в мыслях, дрожь в руках,
Терзает кашель, мучит страх.
Все хуже каждый год — и вот
Девятый вкус конец несет…
Весьма соленый вкус, поверьте:
Спешит болезнь, предвестник смерти.
Чем больше трудятся врачи,
Тем дольше свой недуг влачи…
Вот так и мучится больной,
Пока не кончит путь земной
И смерть к нему не прилетит
И все страданья прекратит…
Тогда оставшийся супруг
Всю боль тоски познает вдруг,
Как в мире стал он одинок,
Для всех чужой, от всех далек:
Ведь на земле нет ничего,
Что утешало бы его:
Лишь на наследство метят дети…
Так доживать ему на свете,
Пока, и дряхлый и больной,
Он не отбудет в мир иной,
Где кущи райские нас ждут:
Ему вкусить блаженство тут
В покое вечном и тиши
Ганс Сакс желает от души.
ПОВАР И ЖУРАВЕЛЬ
178
Жил во Флоренции когда-то
В усадьбе рыцарь небогатый.
В часы досуга часто он
Бывал охотой увлечен.
Однажды как-то на охоте
Он журавля убил в полете
И отдал повару приказ:
«Зажарь-ка к ужину для нас!»
Собрались гости вечерком…
В стряпне прослывший мастаком,
Потрафил повар, и жаркое
Он изготовил им такое,
Что вмиг из кухни аромат
Распространился даже в сад.
А к повару меж тем как раз
Кума наведалась на час
И просит, кушанье хваля,
Ей ножку дать от журавля.
А он в ответ: «Хозяин мой
Во гневе человек крутой,
Возьмет да выгонит к чертям!
Ступай! Я ничего не дам!»
Тогда она: «Ну погоди ж!
И от меня получишь шиш!»
Струхнул тут повар и скорей
Взял да и отдал ножку ей.
