6 августа 1894
Старый Крым
«Прекрасны бывают старинные сказки…»
Прекрасны бывают старинные сказки.
Недавно в одной я из них прочитал,
Как бедный ребенок без крова и ласки
Сироткой в чужой стороне проживал.
Однажды какая-то добрая фея
Увидела слёзы ребенка того
И, горькую долю малютки жалея,
Чудесный подарок дала для него.
Когда у него наполнялись слезами
От жгучего горя и боли глаза,
То в жемчуг, рожденный морскими волнами,
Внезапно его превращалась слеза.
Но чудный подарок неопытной феи
Не мог никогда ему счастия дать:
Все люди его притесняли сильнее,
Чтоб чудного жемчуга больше набрать.
Есть смысл глубокий в той сказке старинной:
Чудесный ребенок – несчастный поэт,
Которого гонит и мучит безвинно
Холодный, жестокий, расчетливый свет.
Чем больше растоптаны светлые грезы
И льется из сердца разбитого кровь,
То тем вдохновенней звучат его грёзы,
Тем выше становится к людям любовь.
31 августа
Коктебель
«По полям, по лугам, по долинам немым…»
По полям, по лугам, по долинам немым,
Прокатилася первая трель.
Зашумел темный дуб, отголоском глухим
Отозвалась зеленая ель.
Как в предсмертной тоске застонала сосна,
Задрожали осины кругом,
И березы в саду, пробудяся от сна,
Зашептали в безмолвьи ночном.
И леса и поля – всё наполнилось вдруг
Странной жизнию, речью живой.
Соловьиные трели катились вокруг
Разливаясь в прохладе ночной.
И будили они отголоски вдали,
Откликались, звучали опять,
Ударяясь о берег широкой реки
И о тихую водную гладь.
И чуть слышно их звук замирал вдалеке
В этой чуткой прохладе ночной,
И катились опять всё сильнее они,
Будто в море волна за волной.
17 сентября 1894
Феодосия
Над могилой В. К. Виноградова
Да, он умер… Полны изумленья
Мы стоим пред могилой немой,
Будто здесь отдохнул от мученья
Кто-то близкий, любимый, родной.
Да, он умер… Ужасное слово!
Оно страшно и дико звучит!
Не найдем никого мы другого,
Кто его нам теперь заменит.
О болезни его мы слыхали,
Знали все, как он страшно страдал,
Но, что будет, мы знать не желали,
И удар неожиданно пал.
Весть о смерти мгновенно промчалась.
Всякий был глубоко поражен.
«Да, он умер!» – кругом раздавалось,
Но казалось, что жив еще он.
Только тут вот, при этой могиле,
Мы познали вполне в первый раз,
Как его глубоко мы любили,
И как много он сделал для нас.
20 сентября 1894
Феодосия
Когда Анджело Моисея
Рукой искусною кончал,
И мертвый мрамор под ударом
Резца внезапно оживал,
В каком-то диком исступленьи
Занес он молот свой над ним:
«Живи ж!» И мрамор неподвижный
Зажегся гневом неземным.
29 сентября 1894
Феодосия
Слава тебе, о нужда беспросветная!
Светоч прогресса ты в небе зажгла.
Вечно звучит тебе песня приветная:
Слава тебе, о нужда!
Только среди беспросветного мрака
Мысль о свете могла возродиться,
Только среди беспросветного мрака
Начали люди ко свету стремиться.
Слава тебе, о нужда!
Только под гнетом тяжелого рабства
Мысль о свободе могла возродиться,
Только под гнетом тяжелого рабства
Начали люди к свободе стремиться.
Слава тебе, о нужда!
Только в эпоху и лжи и разврата
Мысль о правде могла возродиться.
Только в эпоху лжи и разврата
Начали люди ко правде стремиться.
Слава тебе, о нужда!
Только среди притеснений тяжелых
Мысль о братстве могла возродиться,
Только среди притеснений тяжелых
Начали люди ко братству стремиться.
Слава тебе, о нужда!
Слава тебе, о нужда беспросветная:
Светоч прогресса ты в небе зажгла.
Вечно звучит тебе песня приветная:
Слава тебе, о нужда!
30 сентября 1894
Феодосия
К портрету Е. В. Д<уран>те
Часто я в раздумьи вижу пред собою
Эти строгие, чудные черты,
Полные любовью высшей, неземною,
Полные духовной, вечной красоты.
Видно в них так много мысли и желанья,
Чистые надежды, чистые мечты,
К горю и несчастью много состраданья,
Много детской веры, детской чистоты.
Только то ль при встрече с ней самой узнаю,
Что сказал так ясно мне ее портрет?
Или этих мыслей я не угадаю
Или этих мыслей в ней и вовсе нет?
Только быть не может, чтоб лицо такое
Было бы духовно слабому дано,
И чтобы под этой чудной скорлупою
Не было бы скрыто чудное зерно!
1 октября 1894
Феодосия
В альбом Е. К. П<апахри>сто
Когда среди речей веселых,
В тиши ночей, при блеске дня,
Или под гнетом дум тяжелых
Вы, может, вспомните меня,
Прочтите эти строки снова –
Они напомнят вам тогда
Те годы счастия святого,
Когда цвела кругом весна.
Когда еще мы юны были,
Под обаяньем красоты
Мы жили, верили, любили
И свято верили в мечты.
3 октября 1894
Феодосия
Любовь – это старое слово,
Для тех, кто еще не любил,
Но как оно чудно и ново
И полно ликующих сил
Для тех, кто познал лишь впервые
Его безграничную власть,
В ком силы кипят молодые
И бьется горячая страсть.
27 октября 1894
«С бодрым духом, с жаждой боя…»
С бодрым духом, с жаждой боя,
Как на праздник, как на пир,
Полны силой огневою,
Мы вступаем ныне в мир.
И волнуя и пируя,
И лаская и маня,
Жизнь на воле вширь, как поле,
Развернулася, блестя.
Так не будемте унылы,
Что потом, среди забот,
Эта бодрость, эта сила
Вместе с юностью пройдет.
30 октября <1894>
Меж нас, назад тому полвека,
Жил добрый дедушка Крылов,
И нет в России человека
Кто б из его правдивых слов
Не почерпал житейских правил,
Не повторял его речей
Из басен тех, что он оставил
На пользу родины своей.
Он нас учил, как поучает
Старик в семье своих внучат,
И правду жизни облекает
В чудесно-сказочный наряд.
Но то была семья большая,
Вся наша русская земля
Кругом, от края и до края,
Была тогда его семья.
И эти речи проникали
Глубоко в русские сердца,
Мы их с издетства повторяли
И не забыли до конца.
Да ведь и правда! Нет другого,
Кто б был настолько нам родной
И память дедушки Крылова
Не позабудется толпой.
И вот тебя мы вспоминаем
И через даль былых годов
Тебе, как внуки, посылаем:
«Спасибо, дедушка Крылов!»
9 ноября 1894
Жизнь («Я вышел утром. Предо мной…»)
Я вышел утром. Предо мной
Земля сияла красотой.
Сквозь бледный розовый туман,
Святым восторгом обуян,
Смотрел я вдаль. Манили взор
Вершины белоснежных гор,
Что далеко в лазурь ушли,
Там, на краю самой земли.
И бедной персти слабый сын,
Я от сияющих вершин
Не в силах взор был отвести,
И, полон чудною мечтой,
Решился я туда идти.
И я пошел. Передо мной
Был чудный путь. За садом сад,
Цветов воздушный аромат…
То здесь, то там журчал ручей,
Колонны стройных тополей
Тянулись вдаль за рядом ряд.
Там вился дикий виноград –
Навес их сплетшихся ветвей
Над головой повис моей.
Мне было весело идти.
Встречались люди по пути,
Но чем я дольше шел тропой,
Сильнее становился зной,
Всё меньше зелени, цветов –
И легкий звук моих шагов
Стал тише, тверже, но верней.
Простор лугов, садов, полей
Давно остался уж внизу.
Был полдень. Голову мою
Потоком пламенных лучей
Палило солнце все сильней.
Еще пустынней стал мой путь,
Хотелось лечь и отдохнуть.
Но я всё шел, всё шел вперед:
Кто ищет света – тот найдет, –
Так думал я. А зной пылал;
От раскаленных солнцем скал,
От груд набросанных камней
Он стал еще, еще сильней.
На высоту, где лишь орлы
Чертят широкие круги,
Да вьются молнии, блестя,
Взбираться смело начал я.
С трудом, цепляясь за кусты,
Держась за выступы скалы,
Изломы острые камней
Иль продираясь средь шипов,
Ногой дрожащею своей
Ища опоры меж кустов,
Я выше, выше, выше лез.
И надо мной был свод небес,
Да горы, горы без конца
Ушли далёко в небеса.
Случайно вниз я поглядел
И, пораженный, обомлел.
Вдруг закружилась голова
И я упал. Но как? куда?
Не помню, право. И когда
Глаза с трудом я вновь открыл,
Я был один, лишенный сил,
Разбитый, раненый, больной,
Во прах поверженный борьбой.
Уж вечерело. Солнца луч
Венчал верхи гранитных круч.
Но и последний луч исчез
В лазури дремлющих небес.
И вот, во мраке одинок,
Как ветром сорванный листок,
Я думал с страстною тоской
О тех, сиявших красотой
Вершинах, чудных и немых, –
Стремленьях дум и грёз моих.
Но я не видел больше их!
Давно вершины облекла
Немой и мертвой ночи мгла.
Припав горячей головой
К холодным, смоченным росой,
Гранитным плитам, я рыдал.
И вторил мне лишь ветра вой
В глухом ущельи между скал,
Да отдаленный моря гул.
И, утомленный, я заснул…
24 ноября 1894
