Пряники, похожие на вылезших на сушу и удивленно оглядывающихся трилобитов. Ты умеешь это видеть. У нас глаза одинакового цвета. Коричневый ободок вокруг зрачка, рассыпающийся искрами в серое и зелёное. Неизвестный цвет.
– Здравствуй, коварный соблазнитель!
– Но ты же видела, я вовсе не коварный, а осторожный, деликатный, предусмотрительный и так далее.
– Что всё-таки это было? Просмотр книжек с экспериментально-практическим продолжением?
– Но зачем загонять в определения? кстати, пеший ход до тебя тоже был хорош.
– Извини, дружок, но как-то меня всякие такие эротические занятия забавляют.
– А что тогда извиняешься-то? Многие разговоры именно вместе с поцелуями хороши. А некоторые – хороши при большем взаимодействии (до? после? а может, и во время).
– Ты меня теперь всегда будешь поцелуями в ключицу встречать? Или ты в ближайшее время планируешь меня соблазнить окончательно и бесповоротно?
– Встречать я тебя буду по-разному, потому что одинаково – скучно (а как ты меня?). А что такое – окончательно и бесповоротно? мне кажется, так не бывает. И я предсказуемый! ты прекрасно знаешь, что я могу сделать, а что нет – а не знала бы, не пришла бы.
– Что такое окончательно и бесповоротно соблазнить? Ну, как же… Лишить невинности. В очередной раз.
– Вот именно. Мне кажется, что процесс потери невинности – длительный. Потом, она не просто так теряется, она замещается чем-то. Вообще-то разными способами можно доставить человеку чувство глубокого удовлетворения… (Заметь, как подвижен язык в эвфемизмах. Соборное уложение – это же групповой секс.)
– Любишь ли ты вишни со вкусом дождя? а вишни со вкусом солнечного затмения? Разговоры хороши, но их одних мало (так же, как мало одного секса, без разговоров). Так что Платон пусть платонически любит – идеи или мальчиков – а я не согласен. Целую – и буду рад встрече. Или ты любишь все кислое и хочешь сделать мне кислую физиономию? Но сомневаюсь, что Платон тебе друг… и вообще надо заполнять большую анкету, может быть, позовут в Америку на месяц в сентябре-октябре по всяким писательским программам.
– Я не настолько предсказуема, чтобы не прийти к человеку из страха. Хожу иногда с мыслью: «Пронесёт – не пронесёт». До сих пор, как видишь, проносило благополучно, хотя можно было и на маньяков, и на безобидных извращенцев нарваться. А вот к скучному человеку и правда не пошла бы никогда. Тебе одних разговоров мало? Ну это смотря с кем. К тому же, если женщина просит…
– Ну конечно, с 80-летним профессором мне разговоров о литературе хватит. Но я и не буду думать лично о нём, я буду думать о литературе. А я думаю про тебя. А насчет просит – знаешь, когда боги хотят человеку всыпать, они ему дают то, что он просит. Так что желаю тебе не размокнуть и не заскучать – и готов в предотвращении этого лично участвовать. Вот сейчас бумаги в Америку отправлю…
– Если я стану тебе другом, то поцелуи предпочтительны только платонические всё-таки. Какой ты, блин, напористый, прямо дух захватывает! Скучно тебе без поцелуев? А что нужно сделать, чтобы стать тебе другом? Какие анкеты заполнить?
– Но друг – как тупик, как клетка? Стал другом, вот и сиди, не рыпайся. Как собака – друг человека. Друг – скорее ступень. Можно остановиться, можно попробовать пойти дальше.
– Ты меня трогаешь со смыслом! Хотя, конечно, какой смысл трогать без смысла. А лицезреть меня можно и так. Просто нечасто и нерегулярно. У меня свой график и своя методика общения с мущщинами.
– А не близка ли она моему образу жизни? Слишком часто друг об друга тереться нельзя… потому что совсем стереться можно. Регулярность хороша в чистке зубов, а не в поцелуях. А сколько – не часто? и как – не регулярно? а не знаю! как получится.
– Ладно, потом договоримся насчёт встречи. Приду в гости только при условии, что ты будешь себя хорошо вести.
– Но мы уже договорились. И не ты приходишь, а я. Ох, что будет…
……………………
– И не боишься ты меня совершенно. Боялся бы – не так бы себя вёл. Хотя кто тебя, искусителя, знает, если ты упорно отказываешься поддаваться классификациям. Ну, я надеюсь, что твоя так называемая боязнь прошла без последствий. По поводу того, что долго друг о друга тереться нельзя, совершенно согласна. Очень боюсь стереться. Поэтому в ближайшее время, скорее всего, меня видеть нельзя. Ты не сторонник беспорядочных связей? Только порядочные предпочитаешь?
– Я – тебя – ужасно боюсь – но могу при этом и к тебе идти.
Спящая рысь догоняет дельфиний след
и ледяной малиной плетёт смолу
и остаётся не совершенно нет
внутренне изогнувшись в чужом углу
кисточки поднимать и разбирать пастель
рыжую пенку держит горный прибой
кожу снимает потерянная метель
это уже не я кто же ещё с собой
в щепки в щиколотки разлетается блеск
жёсткий каньон луча пробивает зал
рысь ускользает в папоротниковый лес
ночь отразившись в белом течёт в глаза
– Конечно, там не только ты, но и кино, отказ, жёсткость, отчасти увиденные при помощи тебя —
– А вы не боитесь, что я разобью вам сердце? Или у вас на этот случай имеется противоударная установка, разработанная по вашей собственной технологии?
– Разбить сердце мне сложно – хотя можно. На тех, кто это сделал, я не в обиде, наоборот, благодарен. Если с тобой так получится – о большем и не мечтаю. И – когда открываешься человеку, открываешься и боли, от него идущей – невозможно открыться только для радости – да и чёрт разберет, что там где. Интересная жизнь – нервная жизнь.
– А то как-то несправедливо получается, когда вы говорите, что, мол, моё дело – сохранять дистанцию, а ваше – её сокращать. Как же мне сохранять дистанцию?
– Сейчас это, кажется, частично устарело. Если ты будешь сохранять дистанцию, до которой мы добрались на твоем диване… хотя, конечно, ближе ещё очень есть куда. Да и ты не очень-то хочешь сохранять дистанцию (кстати, дистанция и свобода – вещи связанные, но разные. Дистанция часто помогает сохранять свободу, но её исчезновение не означает, что свобода потеряна).
Ждать. Собирать на столик у кровати всё, что может понадобиться. Шоколад, бисквит, кофе, термос (если его неплотно закрыть, в него будет просачиваться воздух, дополняя сжимающийся-остывающий, и он всю ночь будет посвистывать).
