Алексей Годин - Адаптированный Гораций

Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,
Душа захлопает крыльями, клюв раскроет,
Издаст буддийское «вья-кха» той самой птицы
Которая прилетит когда-то.

Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,
Но пробужденный от смерти город знает
Что все равно: прилетят, закричит, сойдет ли,
Увидим ли мы и доживем ли.

Оно прошло уже, жуткое время года,
Когда, замерзнув во тьме, за душой стояли
Кресты, руины, ледняк и любовный голод,
А впереди то чума, то холод.

На глаза мои навернулись слезы,
Грустные слезы печальной страсти,
Страсти ни к чему. С теплого неба
Дует ветер.

Прилетели чайки, а мне тоскливо,
Сердце мое разболелось нынче,
Ибо ночь пуста. Вязнет в канале
Дом напротив.

Масляна вода, а в душе дурманы,
Как мои чувства, плывут бутылки,
Рядом поворот. Вот и стемнело,
Я не пьяный.

На глаза мои навернулись слезы,
Грустные слезы печальной страсти.

Прощай, Лесба, встретимся ли, не знаю,
Ступай, блуждая дорогами своими кривыми,
Иди и делай, чего ты сама захочешь,
Я тебе не указчик.

Пусть тебе выпадет все, что желала,
Лоснящиеся тельцы, кудрявые бараны, —
Любовь к животным я осуждать не смею,
Ибо сам, увы, подпадаю.

И если встретимся, то я тебя не узнаю,
Переспрошу как зовут, сделаю скучну рожу
И вовсе не выдам, что по тебе страдаю;
Может, встретимся завтра?..

Вот, наступило прекрасное счастье.
Прилетели птицы, хорошо идет пиво.
Небеса отражают мое равнодушие.
Тихий ветер.

Словно дитя, повторяю я ноты
Неприличной песенки печали, весенней
И усталой печали. Повсюду спокойствие,
Чайки, солнце.

Это поток, уходящий в пространство,
Отразил небесную лазурь: пролетели
Птицы, крылышками шелестя, и молчание
Замолчало.

«Ты откроешь бутыль и пойдешь на Васильевский остров
Дабы, сидя на крыше, грустя, но глотая напиток
Потерять остаток души и последние мысли.
Только так Я услышу твои псалмы и молитвы.

Я люблю всех людей, но ты Мне внушаешь усталость,
Потеряй остатки души, посмотри на природу,
Выпей, выпей чуть-чуть, выпей самую малость.

Тихий ветер шевелит власы, ты похож на пророка,
Только жаль, что бутыль исчерпалась до срока.

И бутылка пустая твоя не падает с крыши,
Ветер тихо поет и крышу колышет.

К небу жмутся дома и ты видишь, как выпуклы ниши,
Вот и кончилась жизнь, и ты дышишь спокойней и тише.

Подступает прекрасное счастье, все ближе и ближе.
Исихия умолкла, сейчас Я тебя и услышу.

Глядя в улиц прожилки, изгибы, становишься камнем,
Ибо, часть этих улиц, ты больше не вымолвишь слова.
Никого, ничего тебе больше не надо:
Ты ведь ждал равновесья к тому, что ты больше не нужен
Ничему и кому, — наконец оно наступило.
В сей гармонии чудной пребудешь до самой смерти.
И проси об одном: чтобы все, как есть, оставалось.
Как наступит чума, ты поймешь, что она безразлична.

Ты закуришь сейчас, из кармана достав, сигарету,
Ты ведь часть этих улиц и дамба хранит от потопа,
Ты уже утонул в душном ветре, спасенья не будет,
Чайки в клюве несут шуруп твоего катафалка
И сейчас завопят об этом дикие гуси
И Шаляпин в душе, наконец, пропоет „умираю“.
Ибо ты готов уж пойти за новой бутылкой
И, прекрасный как ангел, спускаешься медленно с неба…

Не ищи облегченья, такое здесь вряд ли возможно,
Всюду толпы густые, их лица хранят выраженье,
Я достану сейчас из кармана левиафана
И погибнет твой город, и ты не уйдешь от расплаты.
Впрочем, скоро сами наступят последние сроки.
Не избегнуть душе одинокой людского разврата,
Всюду толпы густеют, а возле храма футбола
Наркоманы, нацисты, поклонники рок'н'ролла,
Извращенцы, маньяки; проповедь здесь неуместна.
Мы пойдем, Я и ты, по Большому проспекту,
Ты уже про бутылку забыл, ничего нам не надо…

Будь душой, как последний сикарий в Масаде.
Возвращайся к Неве, и гляди — Исаакий
В волнах ветра покоясь, подобен каменной фуге.
И такой же в душе, в равнодушии теплого неба —
В равновесии этом оно и приходит, счастье.
Что несешь ты, гяур, <…>?

„Алазани, Мартини, Агдами, Салютто —
Все равно, лишь бы в глотку текло, проходили минуты“

<…> —
Алкоголик и бомж, вот и вся твоя цаца,

Возвращайся домой, позабудь все на свете,
Оставляю тебе равнодушие теплого неба,

Но не жди Исаакия в теплой душе, не надейся.
Мы похожи; потому-то, наверно, Мне скучно».

Согрей меня, холодная комната,
Укрой меня. Наполни меня
Своей пустотой.

По сонному проспекту вдаль
Уносится моя печаль.
Не поднимая глаз тревожно,
Иду, пока сие возможно.

Не задави меня, трамвай,
Я покупаю каравай.
Не задави меня, машина,
Не то проколешь сразу шина.

Вернусь домой, попью чайку
A l'ombre девушек в соку.
Но если ты, любовь, далеко,
Сосну спокойно, одинокой.

Звучи во сне, молитвы глас,
Чтоб кто-то наши души пас.
Пусть боги-ангелы слетятся,
Я жду вас, белых небочадцев.

Благослови Америку, Господь,
Европу тоже не забудь,
Форпост Монголии, Москву,
Благослови, хотя б чуть-чуть.

Наш славный город на Неве
Средь византийския чумы
Превознеси, и укажи
Чтоб больше не было зимы.

Кошмар природы запрети
Чтоб климат нас и в феврале
Как Твой народец, пас в тепле,
Чтоб был Израиль на земле.

А рог баранов преломи
И выю их сверни в комок.
Голодным десять дай хлебов
И счастья тем, кто изнемог.

Если Лесбия любит анацефалов, мутантов
Предпочитает, то ты скорби, Катулл,
Но не покажи виду — бог с ней, с дурой этой,
Мы сами шиты не лыком, хотя чуть живы.

Езжай, Лесба, в деревню дальню с козлом своим гнусным,
Трахай козла и плодись, ценя мечеть
Шатрового стиля, Аллах да будет к детям
Так благосклонен, чтоб дети «мама» сказали.

Ты, Катулл, не грусти, поставь что ли лучше пластинку
Что ли Колтрейна, что ли винца попей.
Ибо ты уже понял жизнь и все прощаешь,
Прощаешь именно всем, не забыв Катулла.

Закоротило от адаптации,
По ходу жизни тугой, Горация,
И околели, увы, грации,
Не в силах спеть о нашей мутации.

Не дли обиду — занятье глупое,
Ведь жизнь одна и уходит с трупами,
Чтоб жил отменно, далек от гадости,
От любви немея и радости.

Достигнув счастья, жизнь алкоголика
Уже не хочет другой, да и не надо мне, —
Найду еще бутылку под столиком,
Допью с тобою, любовь моя…

Блестя на ветвях орешника, шелестит
Магнитная лента. Люблю природу.
Как птица, что в летнем саду тихо кричит,
Пою я песни моего народа.