[ария Da capo]
всё путаю сентябрь с апрелем,
да будто некролог пишу
себе самой на ложе… еле
заметно плачу, но дышу:
взахлёб! внахлёст! на память — кожей…
как фильмографии их схожи,
как все лю. лю их хороши,
как за фонемами души —
живой —
не найдено! сказалось
«здесь и сейчас» (крохотка-шалость…),
и вот — каденция: попытка
в себя влюбиться — пытка, пытка!
блюду: «лю. лю себя, лю. лю»,
как попугайка… дура дурой,
кажусь шутам ферзём: фигурой
дьявольски
смешной
на шашечной доске
пустой.
на сердце «плюс один» — смешно! — под сердцем — plus odin…
в архиве Ле[т]ка спит давно, в архиве — господин
и раб себе, и червь, и чёрт, и Deus, и порог,
и лекарь-кат, предатель снов, лататель нимф-Zero…
под сердцем «плюс один»… не то! дика под солнцем грусть.
латентный стон, фантомный блюз — и кожа наизусть:
всё как по нотам — не дыши… всё жёстко, жёстко, Брут…
я ставлю тихо на Zero… я помню: темный пруд,
зрачки в зрачках, висок в виске да по-…
целуй —
листвы…
несмелый ветер в голове, в которой тир без «ты»
не превратился в тлен иль в пыль, не обратился в грязь…
нежнейший космос — в той траве, что шила эту «связь»
без выкроек и без лекал, изображая рай.
играй, живи, ликуй, мерцай… таков иллюзий край.
там, в за-небеснутом огне, не догорев, пишу
по своему же экорше, да — вопреки — дышу
всему тому, что размозжить могло на «раз-и-два» —
«и-три»! зачёт, мой мир, зачёт, хоть кругом голова
от запаха палёных роз, от век, что на века
оставили Zero-листы и, упразднив слова,
развеяли над Гангой то, что пеплом стать должно:
благодарю, мой свет, за то, что кончилось кино —
сыграли знатно, от души,
прости-прощай же! — «ни дыши…»
…
время-времечко, смеясь,
впереди Времён бежало.
время-времечко! враньё.
механическое жало.
время-время, трын-трава:
ты да я — «одно»? «одна»?..
миксолог слов?
фонем соузник?
наложница Его пера!
«в такую рань, да со двора…» —
ворчит мой персонаж устало,
а «я» — они? оно? он/а? —
шепчу вослед строке: «как мало!..
как безрассудно!..» — что ж… нага,
стою пред Ним, и нет ни кожи,
ни экорше,
ни головы…
мой врач! мой Deus! мне дороже
объятий вечности — цветы,
что так хрупки,
нежны,
беспечны,
что приживутся лишь в раю:
я не молю их о бессмертье,
а смерть придет — «заговорю»,
мой век, мой ток, двойник!
сонетом
мой сок
запеленгуешь
летом.
ашрамы под Бомбеем хороши,
шепнули, но не слышно ни души:
в планетке суши скальп свой засуши,
ну а шаманить — лучше в камыши,
чтоб летом кануть в Летку не пришлось,
чтоб Летке на лету всегда моглось,
а главное — хотелось… «якоря
магнитят занебесные моря» —
«такая рифма пошлая…» — «о, да!» —
«…что катится со щек одна вода:
бессолевой бесслёзнейший раствор —
в нем Deus Сам Себе и кат, и вор, —
стекает на смеющуюся грудь:
мне нравится размер — легко вздохнуть,
легко забыться и в кулак зажать,
да улыбнуться: «незачем рожать» —
как хорошо, что с л е в а не болит,
лишь камешек на шее чуть кровит
все эти сутки… полная чума,
когда в скворечне — шкурка лишь одна
своя — да кошки… верный человек!
вернее чёрной, видно, зверя нет,
а потому, прелестное дитя,
сегодня вновь забудемся, шутя:
ашрамы под Бомбеем хороши!
калькируешь ты камертон души,
шаманить убегаешь в камыши,
покуда спят людята-голыши —
(ты песен никогда им не пиши:
они для песен наших — малыши…).
«шампанского!.. имею здесь сказать,
что анахатку надобно связать
да вывезти — изжить, изъять, известь:
такая на сегодня бла-бла-весть».
ашрамы под Бомбеем хороши.
дышать ли? свет мой, зеркальце… туши…
ты понимаешь, о чём я,
ухмылку спрятав, молчу,
зачем спешу рано утром
на «тет-а-тет» к палачу,
к чему индийские юбки
да голограммные сны
в зрачках немой проститутки
с букетом вечным «Апсны»…
ты замечаешь, наверно,
что этот «свет» не в себе,
коль плоть от плоти «кошерна»,
коль плоть есть «фарш»… па-де-де
разметкой точной движений
приглушит лимфы язык,
чтоб погибающий «аффтар»
запрятал в gaster свой крик…
я обласкала сонеты,
я обыскала слова —
в мои гротескные ветры
летит твоя голова
(под шёпот-шорох смущенья
соединяю мосты):
мы — сумасшедшие зебры,
мы пеленгуем на «ты»…
на самокате — по нёбу. в кровь —
голый денёк. masala-чай.
привкус чудных — про «лю. лю» — строф
запах унёс: «вот питьё. кончай».
так пригублю виртуальный вкус
голографических нег в ночи:
«не погублю, — улыбнётся Ложь, —
столько коанов на — ить…» — «лечи!»
клетки грудные убоги. «грех»
плоти и плоти — в тыл жалюзи:
на самокате — по небу — Вошь
едет за Солнцем. соль визави
память сжирает (двойной стандарт) —
я становлюсь голограммой букв:
в смех отраженья уходит art,
в тень вечной Тени — аркан-Испуг…
«ну же: чапати, панир…» — «кирдык!» —
«ахтунг. молись без лажовых слов.
ню- же денёк… masala-каприз…
койка. карниз. опечатка “love”».
он не понимает,
чему ЭТИ так радуются
(впору рыдать) —
вот и кричит,
кричит что есть силы —
кажется, лопнет вот-вот от боли:
«скорей, тушка, скорее т у ж ь с я!»
…
что за мерзкое улюлюканье,
шлепки, розы, ужимки?
да что за рожи, мать их,
его окружают?
почему, чёрт дери, он опять оказался
в чьём-то «здесь и сейчас»?
как, наперёд зная,
чем се успокоится,
мог не сдержаться — тогда-а,
в тот самый момент,
когда произошло спаривание
и он, бедненький,
в который раз залетел?!
ах-с, какой жутенький,
какой вкривь недеццкий фильмчик
ему показывают!
киндерам до шестнадцати —
опс-топс-перевертопс!
кожа и кости грубеют,
голос ломается,
сердце, как пишут дамки,
«рвётся на части»,
ну а душа и того хуже —
прячется в пятках:
«тушка, роди обратно!»
…
ЭТИ ВСЕ охочи до мертвечины —
вот и пичкают, пичкают аццким ядом:
тошнит… он закрывает глаза,
но и с закрытыми видит: кишка-коридор,
дверь с табличкой директор,
ветхий ж у р н а л вахтёра
с карандашом на верёвочке-поводке…
он кричит,
не в силах остановиться:
он не хочет —
нет! да! не-ет!
он — ясно? — не станет:
а вы как хотели? —
«да, нет, не станет!» —
носить треклятую форму
и клясться в верности
славненькому ученью!
он лупит ножками,
он задыхается, отчётливо понимая,
что женщина,
которую и в прошлой любил,
уйдёт от него и в этой…
ему кажется — так и есть? — он сходит с ума:
горы бутылок,
мелочь, клозет, клетушка,
томик Тимоти Лири
на подоконнике.
…
выхода нет — табличка? НЕТ,
он всё понимает —
нужно снова учиться ходить,
а потом сразу — vлюди,
всегда наживую,
потому как «завтра никогда не наступит»,
потому как — долги, кредит, я-ма,
ну и в кошмарике:
«в поте лица
оплачивать будете
чудо-юдо-счета свои!»,
а посему —
Борхес и Ницше,
трактаты и лезвия,
женщина в бе
да дом-сынчик-дерево:
«здравствуй, ну здравствуй, дерево!»
