2. Рак и Цапля
По мелководью Цапля важная ходила.
Рыбешку мелкую удила,
Затем ее глотала целиком.
По счастью, Рыба к ней плыла гуртом,
Врага проворного не замечая
И скорой гибели своей не чая.
Глядя́ на этот страшный пир, Отшельник Рак,
Надежно в раковине укрываясь
И незаметным оставаясь,
Пока других приканчивает враг.
Помочь Рыбешке той хоть чем-либо пытаясь,
Ее увещевал он так:
«Ах, Рыбки-кумушки, куда вы всё глядите?
На глубину скорей плывите!
Ведь вас едят живьем!
В неведенье своем вы прямиком
К проворной Цапле угодите!
Вот кабы на коварную управу нам найти!
Врага прожорливого извести!
Не худо б было,
Что бы акула ноги Цапле откусила!..»
И много бы еще наш Рак наговорил,
Но тут отлив все дно на мелководье оголил.
Оратор в аккурат пред Цаплей очутился
И в воздух в клюве поднят был.
Но через миг – обратно опустился.
Ракушку твердую не может Цапля проглотить:
«Да много ль чести с ним одним возиться?
С обедом можно бы и погодить.
Попробуем-ка мы договориться»:
«Слыхала я, грозятся Рыбы
мне расправу учинить.
И, согласитесь Вы, постыдно было б допустить,
Что бы рыбешки Цаплю обижали!
Меня, властительницу, унижали!
Ах, если Вы поможете мне усмирить
Всех ропщущих и недовольных,
Тогда вовек Вам будет жить привольно.
Без страха сможете Вы здесь по дну ходить,
Что в голову взбредет, открыто говорить,
Меня порочить и хулить.
И несомненно славу этим заслужить!
Ну не молчите – соглашайтесь,
Пока по-доброму прошу.
Я словом данным дорожу.
Не обману Вас, не пугайтесь».
«Изволь, согласен я», – промямлил Рак
И вон засеменил в овраг.
Вода скорехонько обратно приливала.
И Рыбка нашего оратора встречала:
Ах, милый Рак, и цел, и невредим.
И, верно, он непобедим!
А коль бесстрашно Цаплю гнусную ругает,
То с нами, рыбами, конечно, честен он
И подлости не знает.
Вот наш кумир, кто даст врагам разгон
И кто от Цапли наконец-то нас избавит!
В цари его! Да Бог его направит!
И пустомеля знай себе кричит,
Что Цапля – негодяй, отъявленный бандит,
Что Цаплю вон, что сам он Цапле ноги откусает,
Что лозунгами Цаплю победит…
А та Рыбешку знай себе таскает и таскает,
И пожирнее жертву выбирает.
И долго Рак в воде клешнями потрясал
И Рыбу честную своим бесстрашьем удивлял.
Но потихоньку стал обман всем открываться:
Велеречивый Рак
не собирался с Цаплей драться.
Взывают те к нему: «Любезный Рак,
С согласья Вашего мы Окунька царем назначим,
Он побойчей, поговорит он с Цаплею иначе,
Зажмет ее «в кулак»!»
Как бы ни так!
Наш Рак упорствует, что он освободитель,
Борец и праведный воитель!
Что много лет ведет он с Цаплей бой,
Что ожирела та, давно на ладан дышит…
Но Цапля, кажется, тех слов не слышит,
Да и сторонники, кто есть живой,
Оратора тихонько покидают
И собираются гурьбой
Там, где не только обещают,
Но выполняют.
Как часто слушаем мы праведных борцов,
Когда те, воздух сотрясая,
Ругают во́́ров и лжецов,
Ни капли им вреда не причиняя.
В свой лагерь недовольных собирают,
А сами с властью в брак вступают:
И поддаются, и на сговор с ней идут…
И много лет в одну дуду играют.
И песню всё знакомую поют.
Внедряясь запросто в чужой удел,
Как будто прочие того не видят,
Державы сильные творят там беспредел.
Но дерзость сильных мир весь ненавидит,
Что под их дудочку плясать не захотел.
Взглянём, как басня то противоречье освещает:
В оплошности беды не чая,
Хозяин как-то раз, из дома отлучаясь,
Входные двери не закрыл ключом.
И, пользуясь таким заманчивым случа́ем,
Козел, Свинья и Бык к нему пожаловали в дом —
Скотинка пришлая
(добро б своя, но нет – чужая).
Уклад и быт его ничуть не уважая,
Дверь рогом подперев, вступает Бык.
И, как в родном хлеву привык,
Не церемонясь, он по комнате гуляет.
Сшибая мебель на своем пути,
Все без разбору топчет и ломает.
Хавронья, та в сенцах у закромов кутит:
Налопавшись, несъеденное портит рылом
И давит грузным тылом.
Козла дразнят и бесят образа.
На красный угол пялит он глаза.
Вот, наконец, встав на дыбки,
лампадку вниз роняет…
И за одно мгновенье дом воспламеняет.
Сбегаются соседи на пожар,
Хозяина все бранным словом поминают,
Свою скотинку вытащить спеша,
Окошки разбивают…
Какой погром!
Да, видно, был некрепкий дом!
Лишь пальцем тронь – готов был развалиться.
Чего же на скотинку злиться!
Она совсем тут ни при чем!..
Хозяин, воротясь, нашел родных обломков кучи.
Ну, а за то, что якобы скотинку мучил,
Попал под суд.
И на селе его преступником зовут!
Случается, что чужаки
налетом прочный дом ломают,
Да спрос с хозяина за то бывает.
Чужим грехом его охотно оболгут!
Так в наши дни державы сильные, ломая стены
Владений внешних, вред стремятся извинить.
Низложенным властям в вину вменить
Те разрушения.
Что якобы их причинить
Нуди́т необходимость перемены.
И свергнуть прежний строй давно пора.
Да то лишь искорки грядущего костра,
Что, вспыхнув,
и зачинщиков погубит непременно.
Чуть солнце, осветив лесное поселенье,
Звериное разбудит населенье,
И суета кругом, и гомон, и галдеж:
Снует, проснувшись, ветреная молодежь.
Кто повзрослей, другое поколенье,
Семьей заня́т, ему хлопот не счесть,
Детенышам спешит найти поесть.
Лишь старость греется на солнце в отдаленье,
Без суеты, без неотложных дел.
И философствует, влача спокойный свой удел.
В один из теплых дней, два пожилых соседа,
Бывалый Заяц и седой почтенный Лис
До солнечной опушки леса добрались.
Тем временем затеялась у них беседа:
«Соседушка мой честный, согласись,
Что скукоты такой давненько не бывало:
Занятной нет грызни,
раздолья прежнего не стало, —
Так спутника увещевал наш Лис. —
Однако чтобы шкуру уберечь,
Ты Левушке-царю поди-ка не перечь.
Вотще приходится считаться с кем попало!
Что, кроме лис, других зверей в лесу навалом,
Теперь лишь я прочувствовал вполне.
И жить в таком лесу противно мне.
Правленье лисье вспоминаю я все чаще.
Скажи, ведь жизнь была в лесу намного слаще,
Вольней и веселей! Не думал я в те дни,
Что мы во власти будем не одни.
Что Лев нас потеснит своею кликой.
Тогда, признаться, мне казалось дико
Царю в поклоне спину гнуть дугой!
Ах, нет житья, соседушка, в стране такой!»
Держась от Лиса всё на расстоянье,
Так отвечал бывалый Русачок:
«Тебе, сосед, правленье лисье было впрок?
Кто б усомниться в том имел желанье.
Но ты за всех при этом говоришь!
И спорить-то с тобою бестолково:
Тебе жилось сытней. Кого тем удивишь?
А большинству
хоть лапы протяни с житья такого:
Не вырастить детей, не прокормить семьи.
Ведь родственники хищные твои
Наш лес, богатый прежде, вовсе обглодали.
Дотоль беды подобной мы не знали.
Полегче стало нам в правленье Льва,
Но, по сравнению с твоим житьем, едва:
Мне иногда поесть немножко удается,
Тебе, сосед мой, посытней живется,
Но уважать других тебе претит.
А чуть велят умерить аппетит,
Ты о правах кричишь, об униженье
И власть коришь с остервененьем».
«А ты, Русак, чай, рад воспеть Царя!
И, рвеньем заячьим горя,
За скудненький обед, за жалкие объедки,
Которые едят твои родные детки,
Готов терпеть и ложь, и воровство?!
Когда, признаться, восстает все существо,
Несправедливость власти видя,
Ее пороки ненавидя.
Безнравственно хвалить подобный строй!
Хоть постыдился бы, сосед любезный мой!»
«Да ведь объедки, хоть невку́сны,
всё съедобны.
Но ты поёшь о власти, хищникам удобной,
И предлагаешь большинству
За счет твоей же сытости совсем зачахнуть.
Глядишь, и не успеешь ахнуть,
Как лисья правда, якобы презренье к воровству,
Разгулу страшному дорогу вновь проложат.
И хищный клан тогда вконец наш лес обгложет!
Не справедливости для всех, сосед, ты ищешь,
А власти и свободы для своих!
На интересы и житье других
Плевать тому, кто от природы хищен».
Когда, подобно лисьим рассужденьям,
Слышны слова о правде и правах,
И вор, с презреньем отзываясь о ворах,
Грешит и сам с не меньшим рвеньем —
Невольно думаешь о редкостном уменье
Иных людей, не глядя на других,
Радеть об интересах лишь своих,
Не представляя, как живется населенью,
Во все глаза глядящему на них.
