ноктюрн.
Хоть уже
смертельно зачах –
Всё ж иду за вами,
MeineLiebe.
Кровоточат ноги
в кирзачах.
А вы, MonAmour,
так смогли бы?
Вы не бес,
Но тоже
Сошли с небес,
Похоже.
Я вашего
не получал письма
В котором любовь ваша
яхтою о скалы
Бьётся. Но ваши
обнажились весьма
Недружелюбные
клыкастые оскалы.
Мы, фаршированные мясом
телята,
И не знали как
поганым дымом курится,
Проскальзывая и не тая,
в густой вентилятор
Любовь-замороженная курица.
Она и мы –
теперь нас трое.
Осталось ещё
портвейну налиться.
Давайте-ка с самым
серьёзным настроем,
Без тени
улыбки на лицах
Уснём. Как вчера я
без злой суеты
Был с вами
на дерзкое «ты».
Я видел тебя в анальгиновом сне.
Был домом нам поезд на вечном разъезде,
Был белой и тёплой периной нам снег,
Свечой – свет стеклянных созвездий.
Быть может,
и не для вас вся та
Анальгиновая
красота.
И крэзия
Поэзии,
И роза
Прозы,
Но при желании
найдёте мой адрес, Света –
Питер,
улица Ленсовета.
13.04.2002.
На морозе
синяя торговка
Кричит, приплясывая
с мешком.
Уверенно кричит
и ловко:
– Не кривись, гражданский рот
смешком!
Вот вы, гражданин в галошах,
не лаете,
С супругой, видимо,
вместе ?..
Любовь на развес
не желаете?
– Ну… взвесьте
грамм, этак, двести.
– Вам завернуть?..
Поставить отметку
В красном советском
паспорте
О том, что любить
способны метко –
В смраде
общественного транспорта?
Ничего, расслабься,
вытри стан!
Что у вас в глазах?
Это соль, да?
Какой, однако же горячий вы,
Тристан!
И изо льда ваша
Изольда!
Вы стихотворец,
и поэтому прёт
Из вас целая
тонна боли.
Всевышний подумает
и поэтом упрёт
Стены двухсотграммовой
люболи.
11.11.2002.
Она вылетает в окно каждый вечер,
Взмывает в мясистую пыль-синеву.
Потуже крыла закрепляет, на плечи
Взвалив гору праздности. Путь ей намечен.
Уносит её за Неву.
Она возвращается с огненно-красным
Восходом и падает на руки мне.
И полуживую её я напрасно
Кладу, подложив ей под голову грязных,
Затасканных пару камней.
Уставший, бинтую ей свежие раны,
Срывая с себя килограммы одежд.
Хотя и жива она – мыть ещё рано –
Я мою, свои же набрав из-под крана
Нелепые слёзы надежд.
Я высосал пыль из её рваных лёгких,
Набив себя грязью безумства её
Ночного полёта и радостей многих.
Мой выход сегодня опять не из лёгких –
Покончить с собой за неё.
01.02.03.
Ольге Шашкиной
Слизью моих проспиртованных песен
В руки мне льётся бокал наваждения –
Вновь на губах сладко-кислая плесень
Вкуса безудержного наслаждения…
Jazz! Мои пальцы трясутся, сжимая
Стёкла. Ломают, и красные полосы
Вниз зажурчали – играет живая,
Тонкая, звучная лирика голоса.
Вечной весной в одиночной мне камере,
Плача погибнуть, в любовь свою веруя,
Мне напророчили песни. И камни мне
Снова стремятся в глаза. Свою меру я
Знаю и чувствую –
это конец.
8.03.2003.
Осень.
Волшебная пора
Опять все оставляет без ответа.
Лето.
Древесная кора
И сумерки. И сумерки без сна.
Весна.
И свежие деревья.
И снова безответна и нема
Зима.
Спокоен и не в гневе я.
Листвой с утра опять меня заносит
Осень.
Волшебная пора…
6.09.2007.
Ужасно скверно…
Стелется туманом
Пожар, наверно,
За пределом зрения
Пылает осень
Дымчатым обманом.
Ко мне приносит
Облако прозрения.
Презрение!
В осеннем танце
Кружится торнадо.
В потертом ранце
Я таскаю месяцы.
Портвейн с хандрою –
Это то, что надо.
Гнилой порою
Время во мне бесится.
Поднебесица!!!
Загорелись фары
Лиры и кифары!
Октябрь ублюдок!
Влились в желудок
С горечью соды
Аэды и рапсоды!
Хандра пропала!
Несу куда попало
Осеннюю околесицу.
Поднебесица!
Поднебесица!!!
Поднебесица…
7.10.2003
Уставшим от сумки с палитрой, плечом
Я дверь отворил машинально и просто.
С собою опять поболтал ни о чём
И лёг на холодную простынь.
Замёрзнув, с трудом своё тело поднял.
Прошаркал на кухню, холодный, измятый.
Ещё не унюхав, что ждёт западня,
Согрел себя чаем из мяты.
Почувствовав счастье и гордость щетин,
В тепле, у камина зажёг сигарету.
И, вдруг, себя жизни царём ощутил.
«Карету мне, типа, карету!»
Внезапно, сорвало с руки тормоза.
В картон полетели игривые пятна –
И вправо и влево, вперёд и назад…
Картина пока не понятна.
Мольберт раскалился, творят виражи
Потёртые, верные много лет, кисти.
И вот, на столе, будто вечность лежит
Шедевром испорченный листик.
И снова покой… И опять не король.
И снова один. Сижу в кресле-качалке,
Исполнив последнюю главную роль…
Художник умрет.
И не жалко.
1.11.2003
Застенчивой улыбки свет даря,
По-прежнему со мною каждый миг ты делишь.
Во сне со мною часто говоря,
По-прежнему в меня безудержно ты веришь.
С одним отцовским словом «хорошо»
В сравненье не идут все льстивые подвохи.
Что значат клады все, что ты нашёл,
С одной всего отцовской фразой: «Это плохо»!
Я горд, что я похож. Я – сын Петра!
Сын Человека Настоящего! Но это
Не всё – я предан верности ветрам, -
Горжусь я тем, что – сын Великого Поэта!
Когда ж нещадно бьёт судьба меня,
Я верю свято, не сбиваясь с жизни ритма,
Что самый лучший стих твой – это я,
Я самая твоя удачнейшая рифма.
4.07.2005.
Вам слова мои уши не мнут?
Потопчитесь немного на месте,
А в ближайшие двадцать минут
Только я буду ваш балетмейстер.
Суетливая брань, кутерьма –
Из такого густого дерьма
Чтобы вылезти – вы, сперва, влезьте
В тот котёл, что для вас теперь мал –
Искупайтесь в деньгах или в лести.
Потрубим в изобилия рог!
Из ушей ваших выскочит вата.
Не ступайте за сердца порог –
Это может для вас быть чревато.
Говорю, не жалея совсем:
Хоть и так все вы кривы и косы,
Брошу в зубы и в руки вам всем
