ШУТ
Его удел — смешить пас всех. Блажен такой удел!.. Ведь в наши дни мы ценим смех Лишь только б он не ставил в грех Нам наших собственных прорех И наших темных дел. Он шутит мило и легко… Угрюмейший педант, Ценя в нем юмор высоко, С ним разопьет стакан клико, О нем шепнув вам на ушко: "Талант, большой талант!" Едва он в комнату вошел, Едва раскроет рот Веселья общего посол Все гости покидают стол; Смеется весь "прекрасный пол", Смеется весь народ: Смеется жирная вдова, Смеется тощий франт; Не смотрит барышня на льва И может смех скрывать едва, И все твердят одни слова: "Талант, большой талант!"
Пусть у других в насмешке — яд, Но он одним смешит: Как две старухи говорят, Как раз напился пьян солдат, Купцы на ярмарке кутят, А в этом нет обид. Без соли весел и остер, Мишенью для потех Он изберет мужицкий спор, Ничем нас не введет в задор И слышишь общий приговор:
"Вот настоящий смех!" Зевают в клубе от статей Угрюмого чтеца, Глаза смыкает нам Морфей, Но вышел клубный корифей И у старух и невских фей Забились вдруг сердца… Все чутко слушают рассказ, Хотя столичный шут Его читал уже сто раз… Дрожит вся зала в этот час, От смеха тухнет в люстре газ, Перчатки дамы рвут…
Кутит богатый самодур И шут, в главе льстецов, Всех забавляет чересчур И за дешевый каламбур Он награжден визжаньем дур И хохотом глупцов. Без остановки круглый год Кривляться он готов, Смеша лакеев и господ Дождем копеечных острот, Не замечая в свой черед, Что шут он из шутов.
Теперь шутам везде привет За их бесценный дар Шутить, хоть в шутках смысла нет… — Молчи ж, озлобленный поэт! Займет твой пост на много лет Общественный фигляр… Твои насмешки нас язвят Сильнее клеветы… Нам нужен смех на старый лад, На жизнь веселый, светлый взгляд, Нам нужен гаера наряд… Да здравствуют шуты!.. (1867)
По недовольной, кислой мине, По безобидной воркотне, По отвращенью к новизне Мы узнаем тебя доныне, Крикун сороковых годов!.. Когда-то, с смелостью нежданной, Среди российских городов, Теоретически-гуманный, Ты развивал перед толпой, Из первой книжки иностранной, Либерализм еще туманный, Радикализм еще слепой.
Каратель крепостного ига, Ты рабство презирал тогда, Желал свободного труда; Ты говорил красно, как книга, О пользе гласного суда. Предвестник лучшего удела, Такую речь бросал ты в свет: "И слово самое есть дело, Когда у всех нас дела нет!.." Глашатай будущей свободы, Ты в дни печали и невзгод Сидел у моря — ждал погоды И нам указывал вперед.
Но вот пришло иное время, Свободней стала наша речь, И рабства тягостное бремя Свалилось с крепких русских плеч. Открытый суд с толпой "присяжных" К нам перешел из чуждых стран; Но сонм ораторов отважных Вдруг отошел на задний план. Защитник слабых, подневольных, Переменив свой взгляд, свой вид, Теперь в разряде "недовольных", Порядки новые бранит.
Как промотавшийся повеса, Смолк либеральный лицемер В толпе друзей полу-прогресса, Полу-свободы, полумер… Движеньем новым сбитый с толку, Везде чужой, где нужен труд, Корит он прессу втихомолку И порицает гласный суд; Из-за угла и не без страха Бросает камни в молодежь, И оперетки Оффенбаха В нем возбуждают злости дрожь. Зато порой, по крайней мере, Отводит душу он: готов Отхлопать руки все в партере, Когда дают "Говорунов".
О, ренегаты! Вам укоров Мы не пошлем… Казнить к чему ж Давно расстриженных фразеров, Сороковых годов кликуш!.. Их гнев и старческая злоба Уже бессильны в наши дни, Так пусть у собственного гроба Теперь беснуются они! 1868
"Ваш начальник нрава, говорят, крутого?" — "Тише, тише, тише! Что вы!.. Что за слухи!.. В мире челевека не найти такого: Добр и справедлив он, честное вам слово, Он не только ближних, не обидит мухи". — "Он в отставку подал…" — " Да? Что ж вы молчите! Лучше всех подарков весть такого сорта… Коли правду точно вы узнать хотите Это человек был даже хуже черта, И в его прошедшем есть такие пятна…" — "Он свою отставку взял на днях обратно…" — "Взял назад?.. А я-то… Впрочем, что ж такое: Только ради шутки несколько легко я Говорил о графе… Вот вам бог свидетель: Наш начальник — общий друг и благодетель; Мы души не чаем в нашем генерале!.." — "Да вчера он умер. Разве вы не знали?" — "Умер. Полно, так ли?.. Вы не лжете если, Я готов издохнуть, сидя здесь на кресле, Коль совру пред вами, да и врать к чему же? В мире человека не бывало хуже: Зол, сварлив, развратен и, — того не скрою, Жил он перед смертью с собственной сестрою, Но должна казаться для судебной власти Смерть его, однако, истинной потерей: Мне сказал недавно пристав нашей части, Что замешан даже он в подделке серий". (18б9)
"В СТИХАХ И В ПРОЗЕ, МЕНЬШИЙ БРАТ…"
В стихах и в прозе, меньший брат, Мы о судьбе твоей кричали; О, в честь тебе каких тирад Мы в кабинетах не слагали! А там, среди убогих хат, За лямкой, в темном сеновале, Все те же жалобы звучат И песни, полные печали.
Все та же бедность мужиков; Все так же в лютые морозы, В глухую ночь, под вой волков Полями тянутся обозы… Терпенье то же, те же слезы… Хлеб не растет от нашей прозы, Не дешевеет от стихов. (1870)
Природа манит всех к себе, но как? По-своему глядят все на щедроты неба… В лесу густом сошлись — богатый весельчак И нищий, без угла, без паспорта и хлеба. Невольно странники замедлили свой путь, Увидя пышный лес, но думали различно: Один — "ах, здесь в лесу отлично отдохнуть!" Другой — "ах, здесь в лесу повеситься отлично!" (1870)
Трактовать об отмене телесного наказания не значит ли посягать на уважение к народным обычаям? Нужно относиться с уважением к народной жизни. В. Безобразов
В народной нашей жизни Есть недостатков много, Но можно ль очень строго Их осуждать в отчизне? Положим, взятки — гадки И ниже всех приличий, Но взятки брать — обычай… Да здравствуют же взятки! Жизнь западного строя Пришлась не по душе нам: Бьют жен у нас поленом И плеткой Домостроя. Кулак — эмблема брака Всех классов без различий, Но драка — наш обычай… Да здравствует же драка!..
Приносит вести почта: В Одессе, в Шуе, что ли, Ни за что и ни про что Крестьян перепороли. Следя за этим зорко, Виним мы быт мужичий: Пороть у нас обычай… Да здравствует же порка!..
С обычаем, как с бурей, Не совладать в принципе. О том Самарин Юрий И Безобразов с Шлиппе Сказали много спичей, Поднявши шум великий: "Да здравствует обычай, Хотя бы самый дикий!" 1871
1
В системе нашей солнечной, Меж Марсом и Венерою, Одна планета движется, И на планете той
Есть городок заброшенный, Углом Медвежьим прозванный; Его на карте Зуева, Пожалуй, не найдешь.
Тот городок не тронули Прогресс с цивилизацией, И даже в дни холерные Проникнуть не могла
Через трущобы темные, Лесистые, болотные Туда и эпидемия… Не город — благодать!..
Как у Христа за пазухой, Исправник жил с исправницей, И часто дело правила Супруга за него.
У них-то рос сын-недоросль, Сорвиголовым прозванный, Как травка подзаборная На солнышке растет.
Ни в мать и ни в родителя, А в молодца проезжего; Учиться не учился он, А был куда смышлен.
На серую медведицу Ходил с одной рогатиной, А спор начнет — так "батюшку" Мог с толку разом сбить.
Когда Сорвиголовому Лет двадцать с годом стукнуло, Пришел к отцу он с матерью И молвил старикам:
"Задумал думу крепкую Я, милые родители, Живу немало в свете я, А горя не знавал.
Хочу я с "лихом" встретиться, Хочу беды попробовать; Их в жизни не знаваючи, Какой я человек?
Пустите же, родимые, На все четыре стороны. Домой вернусь, за ум возьмусь, Помощник буду вам".
Исправник и исправница Подумали, поохали, Да видят — делать нечего, Не удержать сынка.
Благословили малого; Снабдил казной отец родной, Родная мать советами, И след его простыл.
II
Сорвиголовый за город Выходит в поле чистое, Идет и озирается, А Глупость тут как тут.
Известно, что без глупости, Как старику без посоха, Старухе без ворчливости, Без алой ленты девице,
Без песни парню доброму, Иль пьянице без сткляницы, Нельзя ступить и двух шагов На матушке Руси.
Подходит Глупость, чванится, Кричит Сорвиголовому: "А кто ты, добрый молодец?" — Зовут меня Никто,
Ответил сын исправника. А как тебя-то кликать мне? — "Я- Глупость всероссийская! Я десять сотен лет
Живу в твоем отечестве. Видала Гостомысла я, Встречалась и с Погодиным". — А лихо в мире знала ты? — "Да лихо я сама!"
И стала Глупость хвастаться, Что держится вселенная Лишь только ей единственно: "Всему я голова!
Где двое собираются, Там я наверно третий гость, И место мне почетное Отводится везде.
Народ мучу я одурью, Вожу я за нос сытого, Едой дразню голодного, И все мне трын-трава.
Ослиному терпению Учу я пролетария, Отца на сына уськаю, А жен на их мужей.
