* * *
Туманно и пасмурно.
Дождик идет.
И очень опасно:
Кругом гололед.
Ходи осторожненько!
И утром и ночью
Ставь милую ноженьку
На твердую почву!
Вот здесь обойди,
Эта лужа — предатель.
Здесь только что
Падал один обыватель.
Иди, моя лапонька,
Тихо, с оглядкой.
Тут грязно. Пройди-ка
Вон там, за оградкой!
Однажды осмелься,
Скажи, что ты любишь меня.
И всей своей сущностью слейся
С певучим началом ручья,
Любовь — полководец,
Державы берет, города.
Любовь — и колодец,
Где плещет глухая беда.
Беречь ее надо!
Воспитывать, как сыновей.
Люблю тебя, Лада,
За черные дуги бровей.
Трава твоя нежная
Жизнь мою переплела
И в дали безбрежные
Властно меня увела!
Что делает с тобой Бетховен!
Сижу, ревную и боюсь.
Ты в даль далекую уходишь,
И я тебя не дозовусь.
Ты на Эльбрусе, на вершине.
Я чуть растерянно гляжу:
Скажи, что делать мне, мужчине, —
Лезть в горы или быть внизу?!
Ты снисходительно встречаешь
Мой взгляд, чуть клонишься к плечу.
Мне на вопрос не отвечаешь.
И хорошо. И я молчу.
Аккорд, как ветер с моря резкий,
Бьет тугокрыло по рядам.
Где музыка? Там, где Доренский?
Иль там, где ты? И там, и там!
О, как я слушаю, родная,
Твое лицо, твои черты,
Не посторонним знаньем зная,
Что с музыкой вы — две сестры!
Чело твое чистое
Чище огня.
Оно чистотой
Обжигает меня.
Ты чем умываешься?
— Снегом зимы.
Дает он свою чистоту
Мне взаймы.
Так, значит, метели,
Пороши, снега
Не губят, а любят
И холят тебя!
Так, значит, не зря
Поклоняемся мы
Твоей красоте
И здоровью зимы!
Скорее на лыжи!
К свободной ходьбе.
Тем лучше, чем ближе
К снегам и к тебе!
Я на снегу увидел снегиря.
Он шел и полыхал. К чему бы это?
Ты подошла ко мне, моя заря,
Такого ж точно огненного цвета!
Ты вся пылала, вся была — огонь,
Вся — милое и сказочное диво,
На личике румянец молодой
Поигрывал невинно и стыдливо.
И шапочка и варежки красны,
Полупальто, как мак в степи, пылало.
С двух алых щек две алые весны
Две милые улыбки посылали.
О, русское пристрастие к огню
И яркому бунтующему цвету!
Твой красный цвет любви я догоню,
Он согревает всю мою планету!
Ты — мой непотухающий костер,
Моя печаль, мое большое счастье,
Мои луга, мой клевер, мой простор,
Моя полынь, мой мед, мое причастье!
Луговые, зеленоватые
И гераневые глаза.
И лукавые, и хитроватые,
И глубокие, как бирюза.
В глубину эту пристально, пристально
Я, как в море, глядеть могу.
Паруса мои, лодки и пристани —
Все теперь на твоем берегу!
Мне глаза твои — энциклопедия.
Я учиться считаю за честь.
Хватит мне и любви, и терпения
Все большие тома перечесть!
Как беременные зайчихи
И напуганный ими лесник,
Вот глаза твои сразу затихли
В чернолесье густых ресниц.
Вот они и теплеют, и тают,
Как лучами пронизанный лед,
И куда-то туда улетают,
Где одно только счастье живет!
Я заметил: ты капризна,
Раздражительна порой.
Но любовь не только тризна
И не только пир горой.
У любви бывают будни
И глухие вечера.
Пережить их очень трудно,
Пережил — и с плеч гора!
Мне милы твои капризы,
Я от них не жду беды.
Я их сравниваю с бризом,
С легкой ломкою воды.
Если любишь — все прощаешь,
Каждый вечер встречи ждешь.
Мелочей не замечаешь,
В крупном плане все берешь!
Утренний твой голос мне как солнышко.
От звонков твоих я не устал.
Алевтина, милая Аленушка,
Ты не спишь — и твой царевич встал.
Взял он в руки тонкую, напевную,
Золотую, нежную свирель.
Заиграл — и сказочной царевною
Зацвела в снегах зимы сирень.
Зайцы-русаки сбежались на поле,
Испугались: — Почему весна? —
А сосульки все подряд заплакали,
Выкрикнули вдруг: — Она пришла!
А медведь в берлоге лапы вытянул,
Сладко потянулся: — Э-хе-хе! —
Снег из-под себя лежалый выкинул.
— Жарко мне, — сказал, — в моей дохе!
Вот и ты в весеннем легком платьице
Вышла в заповедные луга,
А в твоих ресницах солнце прячется,
Заодно и я там, твой слуга!
Что-то в музыке поминальное,
Что-то щемящее сверх понимания,
Что-то грустное, что-то печальное,
Что-то пустынное до одичания.
Что-то скифское и курганное,
Чернобыльное и полынное,
Первородное, первозданное,
Богатырское и былинное.
Что-то смелое, и решительное,
И прямое, как высота,
Что-то самое значительное —
Человечность и доброта!
Просыпаюсь, а в сердце живет человек,
Он смеется, грозит мне, как мама, за шалости,
И в годах у меня, как в горах, тает снег,
И как не было спячки, хандры и усталости.
Песни! Песни в душе! Бой и звон родника,
С водопадом, с морями, с горами братание,
Я как мамонт, душа моя из ледника
Начинает немного, немного оттаивать.
Это ты, мой спаситель, мой ангел, мой друг,
Спутник милый, так искренно мною согретый,
Мой щемяще доверчивый клятвенный звук,
Долетевший с балкона Ромео — Джульетты.
Я — ребенок. Я радуюсь. Плачу. Грущу.
Окликаю тебя с заповедного луга,
А чего я на нашей планете ищу?
Только друга! Единственно верного друга!
Мне твой голос как спасение,
Пробуждение от сна.
Я хожу как ночь осенняя,
Твой звонок, и я — весна!
Я — черемуха цветущая,
Работящая пчела,
Все ненужное, гнетущее
Сразу вон! И все дела!
Ручейки звенят и прыгают,
Пьяные грачи орут,
Сильной, серебристой рыбою
Глубины речек бьют.
Все тока тетеревиные —
Поди останови! —
Исполняют нам старинные
Романсы о любви.
Ты идешь весенней просекой,
Смеешься: — Это я! —
И к тебе в объятья просится
Поэзия моя!
Оркестр запел что-то нежное, нежное,
Что-то гордое, одинокое.
То ли море ко сну отходило безбрежное,
То ли поле просыпалось широкое.
То на веслах шел я по Дону великому,
То с косою отточенной плыл по раздолию.
То журавли надо мною курлыкали,
То я сам свистел соловьем-разбойником.
То спешил на коне в голубые, ковыльные,
Мной открытые новые, нежные дали,
То твои невозможно прелестные, сильные
Крылья белые шею мою обвивали.
