«Последний день зимы нам выдан для сомненья…»
Последний день зимы нам выдан для сомненья:
Уж так ли хороша грядущая весна?
Уж так ли ни к чему теней переплетенья
На мартовских снегах писали письмена?
А что же до меня, не верю я ни зною,
Ни вареву листвы, ни краскам дорогим:
Художница моя рисует белизною,
А чистый белый цвет — он чище всех других.
Последний день зимы, невысохший проселок…
Ведут зиму на казнь, на теплый эшафот.
Не уподобься им, бессмысленно веселым, —
Будь тихим мудрецом, все зная наперед.
Останься сам собой, не путай труд и тщенье,
Бенгальские огни и солнца торжество.
Из общей суеты, из шумного теченья
Не сотвори себе кумира своего.
23 сентября 1974«Что ж ты нигде не живешь?..»
Что ж ты нигде не живешь?
Все без тебя происходит:
Новое солнце восходит,
Слышится детский галдеж,
Чей-то пиджак на траве,
Чья-то гармонь мировая.
Тут, понимаешь, в Москве,
Все без тебя поживают.
Что ж ты нигде не живешь?
Старые клятвы забыты.
В грохоте новых событий
Имя твое не найдешь.
Сын твой приходит с катка —
Рослый, красивый, упрямый —
И говорит старикам:
«Здравствуйте, папа и мама».
Что ж ты нигде не живешь?
Мы-то пока поживаем,
Мало чего успеваем,
Но презираем за ложь…
Но бережем за тепло
Старые добрые песни.
Ну постарайся, воскресни —
Время чудес не прошло.
8–13 декабря 1974Листьев маленький остаток
Осень поздняя кружила.
Вот он, странный полустанок
Для воздушных пассажиров.
Слабый ветер ностальгии
На ресницах наших тает.
До свиданья, дорогие, —
Улетаем, улетаем.
Мы в надежде и тревоге
Ждем в дороге перемены,
Ожидая, что дороги
Заврачуют боль измены.
В голубой косынке неба
Белым крестиком мы таем…
От того, кто был и не был,
Улетаем, улетаем.
Нам бы встать да оглянуться,
Оглядеться б, но задаром
Мы все крутимся, как блюдца
Неприкаянных радаров.
Ах, какая осень лисья!
Ах, какая синь густая!
Наши судьбы — словно листья, —
Улетаем, улетаем.
Ну так где ж он, черт крылатый
На крылатом крокодиле?
Ах, какими мы, ребята,
Невезучими родились!
Может, снег на наши лица
Вдруг падет да не растает…
Постараемся присниться,
Улетаем, улетаем.
20 декабря 19744. Сон под пятницу
(1975–1979)
Гонит ночь облака. Мы сидим без огня,
Но тревога никак не покинет меня.
Будто кто-то в окне ждет неведомых бед —
Неизвестнейший мне, но знакомый тебе.
А ветер летит поперек небосвода и ветви ломает,
И звезды, представьте, сквозь тучи мигают
Над белой зимою поселка Турист, над снегами
Нашей прекрасной любви.
И заснуть нам пора, только сон не идет,
И наш дом, как корабль, через вьюгу плывет.
Что за ветер гудит! Видно, дело к весне.
Ну, да кто ж там стоит в запотелом окне?
Это ветры трубят предвесенний салют.
Как люблю я тебя, как безумно люблю!
Эта ночь как во сне, этот сон без конца…
Чье лицо там в окне? Никакого лица.
А ветер летит поперек небосвода и ветви ломает,
И звезды, представьте, сквозь тучи мигают
Над белой зимою поселка Турист, над снегами
Нашей прекрасной любви.
8–18 апреля 1975Старый берег очищая от тумана,
Веет ветер, синий ветер вешних дней.
О Татьяна, Татьяна, Татьяна —
Любимое имя любимой моей.
Ах, каким я стану славным капитаном,
Чтобы ты меня встречала из морей.
О Татьяна, Татьяна, Татьяна —
Любимое имя любимой моей.
И пройду я удивительные страны,
Отбиваясь от красавиц и зверей.
О Татьяна, Татьяна, Татьяна —
Любимое имя любимой моей.
30 марта 1975«Сигарета к сигарете, дым под лампою…»
Сигарета к сигарете, дым под лампою.
Здравствуй, вечер катастрофы, час дождя!
Ходит музыка печальная и слабая,
Листья кружатся, в снега переходя.
Наш невесел разговор и не ко времени.
Ах, как будто бы ко времени беда!
Мы так много заплатили за прозрение,
Что, пожалуй, обнищали навсегда.
Не пытай меня ни ласкою, ни жалостью —
Как ни странно, я о прошлом не грущу.
Если можешь, ты прости меня, пожалуйста, —
Вдруг и я тебя когда-нибудь прощу.
Синий дым плывет над нами мягкой вечностью.
Чиркнет спичка — сигарета вспыхнет вновь.
За окном с зонтами ходит человечество,
Обокраденное нами на любовь.
10–12 июня 1975«Наполним музыкой сердца!..»
Наполним музыкой сердца!
Устроим праздники из буден.
Своих мучителей забудем.
Вот сквер — пройдемся ж до конца.
Найдем любимейшую дверь,
За ней ряд кресел золоченых,
Куда с восторгом увлеченных
Внесем мы тихий груз своих потерь.
Какая музыка была,
Какая музыка звучала!
Она совсем не поучала,
А лишь тихонечко звала.
Звала добро считать добром
И хлеб считать благодеяньем,
Страданье вылечить страданьем,
А душу греть вином или огнем.
И светел полуночный зал.
Нас гений издали приметил,
И, разглядев, кивком отметил,
И даль иную показал.
Там было очень хорошо,
И все вселяло там надежды,
Что сменит жизнь свои одежды…
Наполним музыкой сердца!
Устроим праздники из буден.
Своих мучителей забудем.
Вот сквер — пройдемся ж до конца.
Найдем любимейшую дверь,
За ней ряд кресел золоченых,
Куда с восторгом увлеченных
Внесем мы тихий груз своих потерь.
2 июля 1975«А будет это так: заплачет ночь дискантом…»
А будет это так: заплачет ночь дискантом
И ржавый ломкий лист зацепит за луну,
И белый-белый снег падет с небес десантом,
Чтоб черным городам придать голубизну.
И тучи набегут, созвездьями гонимы.
Поднимем воротник, как парус декабря,
И старый-старый пес с глазами пилигрима
Закинет морду вверх при желтых фонарях.
Друзья мои, друзья, начать бы все сначала,
На влажных берегах разбить свои шатры,
Валяться б на досках нагретого причала
И видеть, как дымят далекие костры.
Еще придет зима в созвездии удачи,
И легкая лыжня помчится от дверей,
И, может быть, тогда удастся нам иначе,
Иначе, чем теперь, прожить остаток дней.
21 ноября 1975Три авоськи, три коробки —
Ну, попробуй унеси!
Участились что-то пробки —
Нет ни левых, ни такси.
Эй, шоферы, стойте, братцы,
Стой, товарищ сатана!
Мне б в Чертаново добраться,
Помогите ж, я одна!..
Я приеду, суп поставлю,
Я линолеум протру,
Ваську вымыться заставлю,
Катьке сопельки утру.
Муж приходит, тьмы угрюмей,
Впереди несет живот,
В тренировочном костюме
К телевизору идет.
Руку мне кладет на спину —
Ух, не трогал бы меня,
Нелюбимый, нелюбимый,
Нелюбимушка моя.
Вот уж вечер к ночи клонит,
Вот делам потерян счет.
Он из спальни: «Тоня, Тоня,
Где ж ты возишься еще?»
Ну, а я-то примечаю:
Голос сонный — в самый раз,
Я из кухни отвечаю:
«Спи, голубчик, я сейчас».
Он от водки и салата
Захрапит, хоть рот зашей.
У меня — восьмое марта,
Женский праздник на душе.
Я уставлюсь на дорогу —
Месяц по небу идет.
День прошел — и слава Богу,
Вот уж новый настает.
Мне б куда уехать, что ли,
К добрым людям и траве…
Я одна, как в чистом поле,
В людном городе Москве.
2 июля 1975