СЕМЕЙНЫЙ ДИАЛОГ
— Что за погода! Как эти сумерки ужасны!
Как черный воздух налип на крыши и асфальт…
— А я устала. Моталась целый день напрасно.
Была у Сашки, купила мыло и кефаль.
Как нам хорошо, как хорошо нам жить на свете!
Дождь, видимо, прошел. Наступит скоро теплый вечер.
Как все поет вокруг и птицы весело щебечут.
Ах, дорогой мой друг, как хорошо нам вдвоем с тобой!
— Как бьется сердце! Ну отчего так бьется сердце?
— Все от погоды. Меняет климат свой земля.
— Зачем живу я? Куда от этого мне деться?
— Пойди, мой милый, пойди немножечко приляг.
— Ну что молчишь ты? Ну что молчишь ты, что с тобою?
— Да ничего же, сижу, гляжу себе в окно.
— Послушай, милый, наверно, с женщиной другою
Ты жил бы так же? — Наверно, так же. Все равно.
Как нам хорошо, как хорошо нам жить на свете!
Дождь, видимо, прошел. Наступит скоро теплый вечер.
Как все поет вокруг и птицы весело щебечут.
Ах, дорогой мой друг, как хорошо нам вдвоем с тобой!
Давайте сюда коня!
Бутылки сюда, баранки!
Везите, друзья, меня
В деревню мою — Новлянки!
В Новлянках умы крепки.
В Новлянках дымы да санки,
Да в валенках старики,
Да слово само — Новлянки.
Там кот сидит у окна
И щурится на проселок.
Там волчья висит луна
Над шлемами серых елок.
Там подлости никакой,
Там жисть — картофь да поленья,
А если уж бьют — то рукой,
А вовсе не заявленьем.
Там в рамочке на стене
Висит капитан запаса.
И «боинг» шумит в окне
Компании, б…, «Люфтганза».
Пока серебры снега
Под черным лучом лунищи,
Дорога нам дорога
В родимые пепелища.
Везите ж меня туда,
Где вечный покой обещан,
Подальше от нарсуда,
Подальше от черных женщин.
За что же меня в Москву,
В ущелья ее, в гулянки?
…Мне чудится наяву
Деревня моя — Новлянки.
«Впереди лежит хребет скальный…»
Впереди лежит хребет скальный,
Позади течет река — Время.
Если б я собрался в путь дальний,
Я бы Смехова позвал Веню.
Несмотря на то, что он умный
И талантлив больше, чем нужно,
Мы прошли бы этот путь трудный,
И прошли бы, я надеюсь, дружно.
Никакого не держа дела,
Раздвигая впереди ветки,
Шли бы мы и, увидав девок,
Мы б кричали: «Эй, привет, девки!»
На паромах пели б мы песни,
Ночевали б под любым кровом.
Поражал бы Веня всех местных
Заковыристым своим словом.
Я бы сам гитарный гриф вспенил,
Так бы вспенил, что конец свету!
Я бы выпил, говорю, Веня,
Да здоровья, дорогой, нету!
Ну а он свое твердит, вторит:
Воспарим, мол, говорит, в выси!
Дескать, пьяному почем горе,
Ну, а трезвому какой смысл?
Так бы шли мы по земле летней,
По березовым лесам к югу,
Предоставив всем другим сплетни,
Не продав и не предав друга.
А от дружбы что же нам нужно?
Чтобы сердце от нее пело,
Чтоб была она мужской дружбой,
А не просто городским делом.
В то лето шли дожди и плакала погода
Над тем, что впереди не виделось исхода.
И в стареньком плаще среди людей по лужам,
Как будто средь вещей, шагал я неуклюже.
В то лето шли дожди и рушились надежды,
Что Бог нас наградит за преданность и нежность,
Что спилим эту муть — гнилые ветви сада,
Что все когда-нибудь устроится как надо.
В то лето шли дожди и было очень сыро,
В то лето впереди лишь осень нам светила.
Но пряталась одна банальная мыслишка:
Грядущая весна — неначатая книжка.
Не жалейте меня, не жалейте,
Что теперь говорить: «Чья вина?»
Вы вино по стаканам разлейте
И скажите: «Привет, старина!»
В кровь израненные именами,
Выпьем, братцы, теперь без прикрас
Мы за женщин, оставленных нами,
И за женщин, оставивших нас.
Охота, охота, охота
На старых богатых мужей.
Красавиц стальная пехота
На приступ бежит рубежей.
Летят бомбардирши удачи,
На Минском шоссе — словно шлях,
Неверные ангелы к дачам
Слетаются на «жигулях».
И катит Лариска на «тачке» —
Ей все богачи хороши,
В окошко изжеванной жвачкой
Уж выплюнут Бог из души.
Ах Ларка, она выступала
В стрелках — в «Спартаке» и в «Труде».
Сперва по мишеням стреляла,
Потом научилась — в людей.
Водители смотрят игриво:
Во девочка — просто весна…
Ребята! Скажите спасибо,
Что мимо несется она.
Я был в тех пустых подземельях,
Я краем души задевал
То веру в сплошное безверье,
То лжи безнадежный оскал.
Давай мы туда не поедем,
Давай мы туда не пойдем,
Давай, как простые медведи,
В лесу мы своем проживем.
В лесу нашем — песни да кеды,
В лесу не слыхать дележа,
И самые страшные беды —
Так это болезнь медвежат.
…И в час, когда шастают грозы
И капель стучит воронье,
Мне чудятся Ларкины слезы
Проигранной жизни ее.
Но нет в этом деле науки.
Учение — будто не впрок.
Стрелки, поплевавши на руки,
Вновь палец кладут на курок…
Оставим в Москве разговоры,
Возьмем всю наличность души —
Нам встречу назначили горы,
И мы на свиданье спешим.
Нас память терзает и судит,
Но я говорю: «Не горюй!
Ведь хуже, чем было, не будет —
Я точно тебе говорю».
Опасная наша дорога,
Возможен печальный конец,
Но мы приближаемся к Богу,
Счищая всю накипь с сердец.
Ах, где вы, красавицы, где вы?
Ни плач ваш не слышен, ни смех.
Младые и средние девы,
Прощайте — ушли мы наверх.
И смотрит на мир величаво,
На мир суеты и машин,
Великая наша держава
Другим неподвластных вершин.
Нас память терзает и судит,
Но я говорю: «Не горюй!
Ведь хуже, чем было, не будет —
Я точно тебе говорю».
По самой длинной улице Москвы,
По самой тихой улице Москвы,
Где нет листвы, но много синевы,
Там наш трамвай скользит вдоль мостовых.
Ах наш трамвай без рельсов и звонков —
Здесь не нужны ни песни, ни слова.
И мне с тобой так просто и легко,
Как будто здесь уже и не Москва.
А в летних парках развеселья дым,
Легка любовь и ненадежна грусть,
И мы на это с палубы глядим,
Той пьесы скуку зная наизусть.
Но наш вояж на счастье обречен,
И не вспугнуть бы это невзначай.
И лишь к плечу касается плечо,
Когда волна волнует наш трамвай.
От столкновений на бортах клеймо.
О, наши судьбы — словно корабли:
Немного краски, временный ремонт —
И вот опять мы в плаванье ушли.
Конечный пункт. Асфальтовый причал.
Мы входим в жизнь, покинув тихий рай.
Ах, если б нас до старости качал
Наш замечательный речной трамвай!
