А рядом случаи летают, словно пули,
Шальные, запоздалые, слепые, на излёте,
Одни под них подставиться рискнули,
И сразу — кто в могиле, кто в почёте,
Другие — не заметили, а мы — так увернулись:
Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.
Открытым взломом, без ключа, навзрыд об ужасах крича,
Мы вскрыть хотим подвал чумной, рискуя даже головой.
И трезво, а не сгоряча, мы рубим прошлое сплеча,
Но бьем расслабленной рукой, холодной, дряблой, никакой.
А рядом случаи летают, словно пули,
Шальные, запоздалые, слепые, на излёте.
Одни под них подставиться рискнули,
И сразу — кто в могиле, кто в почёте,
Другие — не заметили, а мы — так увернулись:
Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.
Приятно сбросить гору с плеч и всё на Божий суд извлечь,
И руку выпростать, дрожа, и показать — в ней нет ножа,
Не опасаясь, что картечь и безоружных будет сечь!
Но нас, железных, точит ржа и психология ужа.
А рядом случаи летают, словно пули,
Шальные, запоздалые, слепые, на излёте.
Одни под них подставиться рискнули,
И сразу — кто в могиле, кто в почёте,
Другие — не заметили, а мы — так увернулись:
Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.
[1974]
* * *
Парад-алле! Не видно кресел, мест.
Оркестр шпарил марш, и вдруг, весь в чёрном,
Эффектно появился шпрехшталмейстер
И крикнул о сегодняшнем ковёрном.
Вот на манеже мощный чёрный слон,
Он показал им свой нерусский норов.
Я раньше был уверен, будто он —
Главою у зверей и у жонглёров.
Я был неправ, — с ним шёл холуй с кнутом,
Кормил его, ласкал, лез целоваться
И на ухо шептал ему… О чём?!
В слоне я сразу начал сомневаться.
Потом слон сделал что-то вроде па
С презреньем, и уведен был куда-то.
И всякая полезла шантрапа
С повадками заправских акробатов.
Вот выскочили трое молодцов,
Одновременно всех подвергли мукам,
Но вышел мужичок из наглецов
И их убрал со сцены ловким трюком.
Потом, когда там кто-то выжимал
Людей ногами, грудью и руками,
Тот мужичок весь цирк увеселял
Своими непонятными делами.
Он всё за что-то брался, что-то клал,
Хватал за всё… Я понял — вот работа.
Весь трюк был в том, что он не то хватал —
И дохватался — на весь цирк икота.
Убрав его — он был навеселе, —
Арену занял сонм эквилибристов.
Ну, все, пора кончать парад-алле
Коверных. Дайте туш, даешь артистов.
(1970-е]
ИНСТРУКЦИЯ ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ ЗА РУБЕЖ
Я вчера закончил ковку,
Я два плана залудил, —
И в загранкомандировку
От завода угодил.
Копоть, сажу смыл под душем,
Съел холодного язя
И инструктора послушал,
Что там можно, что нельзя.
Там, у них, пока что лучше бытово.
Так чтоб я не отчебучил не того,
Он мне дал прочесть брошюру — как наказ,
Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас.
Говорил со мной, как с братом,
Про коварный зарубеж,
Про поездку к демократам
В польский город Будапешт.
«Там, у них, уклад особый, —
Нам — так сразу не понять.
Ты уж их, браток, попробуй
Хоть немного уважать.
Будут с водкою дебаты — отвечай:
«Нет, ребяты-демократы! Только чай».
От подарков их сурово отвернись, —
«У самих добра такого — завались».
Он сказал: «Живя в комфорте —
Экономь, но не дури.
И, гляди, не выкинь фортель,
С сухомятки не помри!
В этом чешском Будапеште, —
Уж такие времена, —
Может, скажут «пейте-ешьте»,
Ну, а может, — ни хрена».
Οχ, я в Венгрии на рынок похожу,
На немецких на румынок погляжу!
«Демократки, — уверяли кореша,—
Не берут с советских граждан ни гроша».
«Буржуазная зараза
Всюду ходит по пятам.
Опасайся пуще глаза
Ты внебрачных связей там.
Там шпионки с крепким телом.
Ты их в дверь — они в окно!
Говори, что с этим делом
Мы покончили давно.
Могут действовать они не прямиком:
Шасть в купе — и притворится мужиком,
А сама наложит тола под корсет.
Проверяй, какого пола твой сосед!»
Тут давай его пытать я:
«Опасаюсь — маху дам!
Как проверить — лезть под платье?
Так схлопочешь по мордам…»
Но инструктор — парень дока,
Деловой — попробуй срежь!
И опять пошла морока
Про коварный зарубеж.
Популярно объясняю для невежд:
Я к болгарам уезжаю — в Будапешт.
Если темы там возникнут — сразу снять.
Бить не нужно, а не вникнут — разъяснять!
Я ж по-ихнему ни слова,
Ни в дугу и ни в тую!
Молот мне — так я любого
В своего перекую.
Но ведь я не агитатор,
Я — потомственный кузнец.
Я к полякам в Улан-Батор Не поеду, наконец!
Сплю с женой, а мне не спится:
«Дусь, а Дусь… Может, я без заграницы обойдусь?
Я ж не ихнего замеса — я сбегу.
Я на ихнем ни бельмеса, ни гугу!»
Дуся дремлет, как ребенок,
Накрутивши бигуди.
Отвечает мне спросонок:
«Знаешь, Коля, — не зуди.
Что ты, Коля, больно робок —
Я с тобою разведусь.
Двадцать лет живем бок о бок —
И все время: «Дусь, а Дусь…»
Обещал, — забыл ты, нешто? Ох, хорош!..—
Что клеенку с Бангладешта привезешь.
Сбереги там пару рупий, не бузи.
Мне хоть че! — хоть черта в ступе привези».
Я уснул, обняв супругу,
Дусю нежную мою.
Снилось мне, что я кольчугу,
Щит и меч себе кую.
Там у них другие мерки,
Не поймешь — съедят живьем…
И все снились мне венгерки
С бородами и с ружьем,
Снились дусины клеенки цвета беж
И нахальные шпиенки в Бангладеш,—
Поживу я, воля божья, у румын.
Говорят, они с Поволжья, — как и мы.
Вот же женские замашки!
Провожала — стала петь,
Отутюжила рубашки —
Любо-дорого смотреть.
До свиданья, цех кузнечный,
Аж до гвоздика родной,
До свиданья, план мой встречный,
Перевыполненный мной!
Пили мы — мне спирт в аорту проникал,
Я весь путь к аэропорту проикал.
К трапу я — а сзади в спину будто лай:
«На кого ж ты нас покинул, Николай?!»
[1973—1974]
* * *
На дистанции — четвёрка первачей.
Каждый думает, что он-то побойчей,
Каждый думает, что меньше всех устал,
Каждый хочет на высокий пьедестал.
Кто-то кровью холодней, кто — горячей,
Все наслушались напутственных речей,
Каждый съел примерно поровну харчей, Но судья не зафиксирует ничьей.
А борьба на всём пути,
В общем, равная почти.
— Расскажите, как идут,
бога ради, а?
Телевидение тут
вместе с радио.
— Нет особых новостей —
всё ровнёхонько,
Но зато накал страстей —
о-хо-хо какой!
Номер первый рвёт подмётки как герой,
Как под гору катит, — хочет под горой
Он в победном ореоле и в пылу
Твёрдой поступью приблизиться к котлу.
Почему высоких мыслей не имел?
Потому что в детстве мало каши ел.
Голодал он в этом детстве, не дерзал,
Успевал переодеться — ив спортзал.
Что ж, идеи нам близки:
Первым — лучшие куски,
А вторым — чего уж тут,
он всё выверил —
В утешение дадут
кости с ливером.
Номер два далёк от плотских тех утех.
Он из сытых, он из этих, он из тех,
Он надеется на славу, на успех,
И уж ноги задирает выше всех!
Ох, наклон на вираже! — бетон у щёк,
Краше некуда уже, а он — ещё.
Он стратег, он даже тактик, словом — спец, —
Сила, воля плюс характер — молодец!
Чёток, собран, напряжён
И не лезет на рожон.
Этот будет выступать
на Салониках,
И детишек поучать
в кинохрониках,
И соперничать с Пеле
в закалённости,
И являть пример целеустремленности.
Номер третий убелён и умудрён,—
Он всегда второй надёжный эшелон.
Вероятно, кто-то в первом заболел,
Ну, а может, его тренер пожалел.
И назойливо в ушах звенит струна:
У тебя последний шанс, эх, старина!
Он в азарте как мальчишка, как шпана,
Нужен спурт — иначе крышка и хана!
Переходит сразу он В задний старенький вагон,
Где былые имена —
предынфарктные,
Где местам одна цена —
все плацкартные.
А четвёртый — тот, что крайний, боковой, —
Так бежит — ни для чего, ни для кого:
То приблизится — мол, пятки оттопчу,
То отстанет, постоит — мол, так хочу.
(Не проглотит первый лакомый кусок,
Не надеть второму лавровый венок,
Ну, а третьему — ползти На запасные пути.)
