Невидимая рука старается писать повсюду в мiре, но мiр рвётся и силится писать своей мёртвой рукой — мёртвые буквы свои.
Господи Всемилостивый, призри на тех, кто взирают на Тебя, и управи руку их, дабы, когда пишут на себе, писали бы Твоё имя и внутри и снаружи.
Всемудрейший Боже мой, управи очи избранных Твоих на печати книги Твоей, дабы с молитвою ожидали и с разумением читали, когда Ты неслышно и неспешно будешь разламывать тайны печати.
Мало послушных, Господи, а верующие есть.
Мало тех, кто неотрывно глядят на Господа своего и идут за взглядом Его.
Ищу послушных, Господи мой, и делюсь радостию с ними. Рассказываю им о путях Твоих и о мудрости Твоей, и подтверждают рассказ мой. И радость свою мы умножаем и делим между собою.
Слушаю рассказ послушных, как Ты уклонил преткновения с пути их, и добавляю свой рассказ, и комната наша наполняется небом.
Все происшествия, что произошли с нами, просеиваем сквозь сито мелкое закона Твоего, и плевелы отпадающие зовём своими, а чистое зерно остающееся — Твоим.
Исчисляем, что все муки, все слезы и все страдания наши имени ради Твоего идут нам в прибыток.
Что пользы нам в вере с воскресения на воскресение, если не связывает нас ежедневно со взглядом Господа нашего?
Есть верующие, Господи Боже наш, но послушных мало.
Кому буду послушен, если не буду — Могущественнейшему? Разве упавшие поднимут меня, и смертные — разве укрепят меня?
Кому буду послушен, если не буду — Мудрейшему? Разве неучи научат меня и невежды — разве скажут мне истину?
Кому буду послушен, если не буду — Святейшему? Разве грешники сохранят меня, и убийцы — разве спасут душу мою?
Как назвали бы заблудившегося человека, который бы заметил огонь в ночи и не направил стоп своих к огню тому?
И как бы назвали кормчего, который бы увидел маяк на пристани и повернул бы корабль в сторону?
Тем же именем можно назвать верующих, но непослушных.
Ощутил еси жало непослушания моего, Любовь моя, прости!
С тех пор как меня ранила любовь Твоя, жжёт меня стыд от воспоминаний о небрежении моем.
Я украсил себя верою в Тебя, словно цветами, и ходил по путям своим, не замечая, как след в след сопровождает меня любовь Твоя.
Теперь открылись у меня глаза на любовь Твою. Больно ранил Ты меня, и рана жжёт меня, как огонь.
Кому исповедую грех мой, как не Тебе, Которому и согреших?
Зачем исповедоваться мне непослушным, которые скажут: не особенно согрешил ты, ибо и мы творили то же? Своим грехом будут оправдывать грех мой, и не дадут мне утешения. Сделают свой грех мерилом правды между мной и Тобой и присудят правоту грешнику.
Больно ранил мя еси любовию Твоею, и рана жжёт мя яко огнь.
Вновь милость Твоя безмерна, и Ты отворил мне глаза прежде чем умер я.
Прости, Господи, и повелевай слугою Твоим!
Как Ты и теперь кротко глядишь и повелеваешь, будто никогда и не согреших Тебе!
Повелевай, Господине, и хлещи кнутом, и помоги совести моей хлестать меня.
Больно ранил мя еси, и рана жжёт мя яко огнь.
Пусть. Пусть жжёт меня как три огня, пока не привыкну быть послушным, словно ангел небесный!
Пока послушность воле Твоей, Господи, не станет единственной усладой дней и ночей моих, до скончания века.
Приими жертву слова моего, Отче мой, — лепет дитяти покаянного приими, Отче мой!
Исправи слово моё истиной Твоею и приими его к подножию ног Твоих.
Окади жертву мою благоуханием молитвы святительской и не отринь её, Трисолнечный Владыко светов.
Более речистую жертву приносят Тебе круги ангельские, но их слово струится к ним от Тебя и возвращается к Тебе, не смешанное с немощию тьмы и в горле грехом не сдавленное.
Нищ есмь, и другого ничего не имею изнести на жертвенник Твой, разве слово сие.
Но если бы я приносил Тебе тварей, — я приносил бы слова. Ибо что суть твари, как не слова? Всю вселенную исполнил еси языков, кои суть пламени, когда Тебе хвалы возносят, и — вода, когда Твои хвалы себе нашёптывают.
И если бы я принёс Тебе агнца, — я принёс бы Тебе слово.
И если бы принёс Тебе птицу, — принёс бы Тебе слово.
Зачем приносить мне чужое слово Господу моему, — чужое, а не своё?
Кто учинил мя господином чужой жизни и чужой песни, чужого пламени и чужой жертвы; кто?
Моё слово — жизнь моя и песнь моя, пламень мой и моя жертва. От Твоих взял и Тебе приношу, — приими и не отвержи, Мати, преисполненная милости.
Отобрал я горсть пшеницы с нивы сорняка, приими хотя бы одно зерно из руки моей, — и учинишь мя счастливым.
Из одного зерна Ты можешь замесить хлеб, достаточный для народов.
Прими лепту мою, Сыне Воскресителю, прими и не отвержи лепты убогого.
Прими жертву мою не за меня, но за кого-либо ещё беднее меня; есть ли такой?
У кого нет и столько, сколько у меня есть, за него прими жертву мою; есть ли такой?
Как гармонь, сдавил меня мiр; едва захватил я воздуха — и всхлипнул. Пусть ангелы Твои придадут благозвучия всхлипу моему, и отнесут его пред Тебя, любовь моя.
Вспоминаю все доброе, что Ты сделал мне за всю жизнь мою, неутомимый Провожатый мой, и приношу Тебе в ответ единственный дар от себя.
Не приношу Тебе всего себя, ибо весь я несмь достоин сгореть на пречистом жертвеннике Твоём. То, что предназначено смерти и тлению, не могу принести в жертву Бессмертному.
Прими жертву словес моих, о Триединый Букет Цветов; лепет дитяти новорождённого прими.
Когда запоют хоры ангельские у престола Твоего, когда загремят трубы архангельские, когда мученики Твои зарыдают от радости, не презри жертву слова моего, Господи Боже мой.
Не преслушай, но услыши.
Молю Ти ся и покланяю Ти ся, ныне и чрез все время и чрез всю вечность. Аминь.
На Охридском озере, 1921–1922 годы.
