Владимир Высоцкий - Я не верю судьбе

Я несла свою Беду
   по весеннему по льду, —
Обломился лед — душа оборвалася —
Камнем пóд воду пошла, —
   а Беда — хоть тяжела,
А за острые края задержалася.

И Беда с того вот дня
   ищет пó свету меня, —
Слухи ходят — вместе с ней —
   с кривотолками.
А что я не умерла —
   знала голая ветла
И еще — перепела с перепелками.

Кто ж из них сказал ему,
   господину моему, —
Только выдали меня, проболталися, —
И, от страсти сам не свой,
   он отправился за мной,
Ну а с ним — Беда с Молвой увязалися.

Он настиг меня, догнал —
   обнял, на руки поднял, —
Рядом с ним в седле Беда ухмылялася.
Но остаться он не мог —
   был всего один денек, —
А Беда — на вечный срок задержалася…

Копи!
   Ладно, мысли свои вздорные
     копи!
Топи!
   Ладно, баню мне по-черному
     топи!
Вопи!
   Все равно меня утопишь,
     но — вопи!..
Только баню мне как хочешь
   натопи.

Ох, сегодня я отмаюсь,
   эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
   что отмоюсь!

Не спи!
   Где рубаху мне по пояс
     добыла?!
Топи!
   Ох, сегодня я отмоюсь
     добела!
Кропи!
   В бане стены закопченные
     кропи!
Топи!
   Слышишь, баню мне по-черному
     топи!

Ох, сегодня я отмаюсь,
   эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
   что отмоюсь!

Кричи!
   Загнан в угол зельем, словно
     гончей — лось.
Молчи!
   У меня давно похмелье
     кончилось.
Терпи!
   Ты ж сама по дури
     прóдала меня!
Топи!
   Чтоб я чист был, как щенок,
     к исходу дня!

Ох, сегодня я отмаюсь,
   эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
   что отмоюсь!

Купи!
   Хоть кого-то из охранников
     купи!
Топи!
   Слышишь, баню ты мне раненько
     топи!
Вопи!
   Все равно меня утопишь,
     но — вопи!..
Топи!
   Эту баню мне как хочешь,
     но — топи!

Ох, сегодня я отмаюсь,
   эх, освоюсь!
Но сомневаюсь,
   что отмоюсь!

Я первый смерил жизнь обратным счетом —
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.

Я затаился, и затих, и замер, —
Мне показалось — я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.

Сейчас я стану недвижим и грузен,
И погружен в молчанье, а пока —
Меха и горны всех газетных кузен
Раздуют это дело на века.

Хлестнула память мне кнутом по нервам —
В ней каждый образ был неповторим…
Вот мой дублер, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.

Пока что на него не тратят шрифта, —
Запас заглавных букв — на одного.
Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него…

Вот тот, который прочертил орбиту,
При мне его в лицо не знал никто, —
Все мыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето…

И словно из-за дымовой завесы
Друзей явились лица и семьи, —
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.

Их всех, с кем вел я доброе соседство,
Свидетелями выведут на суд, —
Обычное мое, босое детство
Обуют и в скрижали занесут…

Чудное слово «Пуск!» — подобье вопля —
Возникло и нависло надо мной, —
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.

И вихрем чувств пожар души задуло,
И я не смел — или забыл — дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.

Она вцепилась удесятеренно, —
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивленно
Взглянул на левый, веком не прикрыт.

Мне рот заткнул — не помню, крик ли,
   кляп ли,
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала все топливо до капли
И отвалилась первая ступень.

Там, подо мной, сирены голосили,
Не знаю — хороня или храня,
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.

Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна,
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки, — тишина…

Эксперимент вошел в другую фазу, —
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел — минуя вечер, сразу, —
И получил команду отдыхать.

И неуютно сделалось в эфире,
Но Левитан ворвался в тесный зал
И отчеканил громко: «Первый в мире…» —
И про меня хорошее сказал.

Я шлем скафандра положил на локоть,
Изрек про самочувствие свое.
Пришла такая приторная легкость,
Что даже затошнило от нее.

Шнур микрофона словно в петлю свился.
Стучали в ребра легкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился —
Оно застряло в горле у меня.

Я óтдал рапорт весело — на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость —
Я вешу нуль, — так мало, ничего!..

Но я не ведал в этот час полета,
Шутя над невесомостью чуднóй,
Что от нее кровавой будет рвота
И костный кальций вымоет с мочой…

   Проделав брешь в затишье,
   Весна идет в штыки,
   И высунули крыши
   Из снега языки.

   Голодная до драки,
   Оскалилась весна, —
   Как с языка собаки,
   Стекает с крыш слюна.

Весенние армии жаждут успеха,
Все ясно, и стрелы на карте прямы, —
И воины в легких небесных доспехах
Врубаются в белые рати зимы.

   Но рано веселиться:
   Сам зимний генерал
   Никак своих позиций
   Без боя не сдавал.

   Тайком под белым флагом
   Он собирал войска —
   И вдруг ударил с фланга
   Мороз исподтишка.

И битва идет с переменным успехом:
Где свет и ручьи — где поземка и мгла,
И воины в легких небесных доспехах
С потерями вышли назад из «котла».

   Морозу удирать бы —
   А он впадает в раж:
   Играет с вьюгой свадьбу, —
   Не свадьбу — а шабаш!

   Окно скрипит фрамугой —
   То ветер перебрал, —
   Но он напрасно с вьюгой
   Победу пировал!

А в зимнем тылу говорят об успехах,
И наглые сводки приходят из тьмы, —
Но воины в легких небесных доспехах
Врубаются клиньями в царство зимы.

   Откуда что берется —
   Сжимается без слов
   Рука тепла и солнца
   На горле холодов.

   Не совершиться чуду:
   Снег виден лишь в тылах —
   Войска зимы повсюду
   Бросают белый флаг.

И дальше на север идет наступленье —
Запела вода, пробуждаясь от сна, —
Весна неизбежна — ну как обновленье,
И необходима, как — просто весна.

   Кто славно жил в морозы,
   Те не снимают шуб, —
   Но ржаво льются слезы
   Из водосточных труб.

   Но только грош им, нищим,
   В базарный день цена —
   На эту землю свыше
   Ниспослана весна.

…Два слова войскам: несмотря на успехи,
Не прячьте в чулан или в старый комод
Небесные легкие ваши доспехи —
Они пригодятся еще через год!