Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

То не вечернее облако блещет огнями,
То не дремучее древо трепещет корнями,
То не трава на разбитых скрижалях шумит,
То не молва, как пустая посуда, гремит,
То не последы ползут из народного чрева,
То не ехидны бегут от грядущего гнева, —
Это пророк попущеньем небес обуян,
Это бушует последний пророк Иоанн.
Жил он в пустыне и духом встречался с народом,
Ел саранчу и тоску запивал диким медом.
Вслух разговаривал с грезами мира сего,
И отзывались шакалы на голос его.
Он же вопил: — Сгинь, народ торгашей и пророков!
Близко уже преставленье загаданных сроков.
Я ожидаю Того, Кто за мною грядет.
Я недостоин Его, как и этот народ…—
Слыша его прорицаний святые проклятья,
Люди лепились к нему, как духовные братья.
И про него говорили красно и светло:
— Это не сон! Это солнце с заката взошло!..
— Люди, покайтесь! — гремела звезда Иоанна.
Старых и малых крестил он водой Иордана.
Пришлых и прошлых пронзал, словно оком звезды,
Всякого спрашивал, кто выходил из воды:
«Тот ли, Кого ожидаю?..» На долгие годы
Замер на месте вопрос, как покойные воды…
Принял крещенье водою Христос — и другой
Стала река. Она стала священной рекой.
Вышел Христос из воды, и ни мало ни много
Встретились вместе два взора: пророка и Бога.
Пристально глянул пророк и сурово изрёк:
«Мягкий замес…» Очень тонко ошибся пророк…
Слово пророка зияло, как звёздное лоно.
Ирод Антипа внимал мудрецу благосклонно.
Чтобы услышать получше, приблизил его
И заточил в подземелье дворца своего.
В пору глухую молва о Христе докатилась
И до пророка. И сердце пророка смутилось:
«Тот ли, кого я водой Иордана крестил?
Тот ли, кому я безумные сны отпустил?..»
В мрачном сомненье пророк не увидел просвета,
Только один человек мог ответить на это.
Только один мог рассеять ночь века сего,
Тот ли он Свет, за Кого принимают его?..
Мёртвое солнце наутро приснилось пророку.
Жизнь прожита. Он готов был к последнему сроку
И через стражу послал своих близких людей,
Чтобы ответ от Христа принесли поскорей.
Верные люди дошли до Христа невозбранно,
И передали последний вопрос Иоанна,
И повторили слова Иоанна, скорбя:
«Тот ли ты Свет, за Кого принимают тебя?»
Верные люди с ответом Христа припозднились,
И на кровавом закате они возвратились,
И передали ответ по ходячей молве
Не Иоанну, а мёртвой его голове.
Долго об этом рыдали народные хоры,
И отзывались речные долины и горы…

И Бог-Отец, созерцая Христа, восхотел
Суть испытать человека на крайний предел.
Знал Бог-Отец, что такое желанье сурово:
Суть как бы есть, оставаясь без Духа Святого.
Веяньем Духа в пустыню Христа перенёс
Как человека… Постился в пустыне Христос
Сорок лазоревых дней и взалкал поневоле.
Дьявол учуял победу, а может, и боле.
«Он человек, — проницательно дьявол изрёк, —
Он как бы есть, только это ему невдомёк».
И подступил со смиреньем великой гордыни,
Малым перстом указуя на камень пустыни:
— Видишь тот камень? Быть может, то камень судеб.
Ежели ты Божий Сын, преврати его в хлеб…—
Много веков предоставленный ветру и зною,
Камень лежал. Но Христос покачал головою,
Хоть и не ведал ещё, человеческий сын,
С кем он остался в пустыне один на один.
— Это по силам, — сказал он, взирая на небо, —
И человеку. Но вкуса не будет у хлеба.
Верно, не хлебом единым живёт человек,
Но Божьим словом, как сказано свыше навек…—
Это реченье сияло, как злато на сини.
Дьявол смутился. Шакал показался в пустыне.
Дьявол подумал. Взял камень и в хлеб превратил.
Бросил шакалу. Понюхал шакал и завыл.
И, усмехнувшись грядущему вою и ору,
Дьявол Христа перенёс на высокую гору.
И во мгновение ока раскрыл перед ним
Царства земные, и синюю славу, и дым,
Грёзы искусства, мёд знанья, величие власти,
Битвы, и торги, и женские чары, и страсти…
Смех и рыданья сливались в сияющий гул.
Даже Христос не заметил, как дьявол мигнул.
Всё провалилось. Но в воздухе дым ещё плавал.
— Всё это будет твоё, — прошептал ему дьявол, —
Коли поклонишься мне до последних глубин…—
И, догадавшись, что в мире он как бы один,
Молвил Христос: — Отойди, сатана! — И направил
Праведный взор в небеса, и от века добавил:
— Ибо доверено Господу Богу служить
И поклоняться Ему, и по совести жить…—
Это реченье сияло, как снег на вершине.
И отступил сатана, но скрепился в гордыне.
И перенёс он Христа на ветру, яко дым,
В город забвенья и славы — Иерусалим.
Там опустил он Христа и лукаво и прямо
На ускользающий выступ великого храма.
И прошипел он Христу, как змея во плоти:
— Ежели ты Божий Сын, сделай шаг и лети! —
И догадался Христос, и ответствовал строго:
— Не искушай, как написано, Господа Бога!..—
Он догадался, что трижды до самых глубин
Был искушён — и тогда в нём воскрес Божий Сын.
Высь полыхнула — и съёжился дьявол со страхом.
Твердь громыхнула — и дьявол рассыпался прахом.
Призрачный голос из праха услышал Христос.
Дьявол вещал. Но слова его ветер унёс.
Долго об этом гремели небесные хоры,
И отзывались земные долины и горы.

Радость горит. Угорелая жизнь весела.
Как златоцвет, Галилейская Кана цвела.
То не горох городецкий по дому катался,
То не калёный орех по столу рассыпался, —
То собирался на свадьбу жених золотой.
То не волна разбивалась о берег крутой,
То не плакучая ива склонялась, рыдая, —
То собиралась на выход краса молодая.
Званый Христос на горячую свадьбу пришёл,
Гостю почёт! И его усадили за стол.
Тихая матерь Мария сидела с ним рядом
И озаряла гостей то улыбкой, то взглядом.
Свадьба шумела, как битва в святых облаках.
Только вина не хватило в худых бурдюках.
Гости водили глазами уныло и чинно.
Глянул Христос и заметил два облых кувшина.
Бледные слуги стояли, как лес молодой.
Он подозвал: — Наполняйте сосуды водой! —
Служба молчала, дрожа, словно лист пред травою.
Он повторил: — Наполняйте сосуды водою! —
И на пустые кувшины рукой указал.
Матерь примолвила: — Делайте, как Он сказал! —
Слуги послушались… Не было радости краше
Видеть, как подняли гости тяжёлые чаши.
Старший отведал и крякнул: — Вот это вино!
В старой крови, как огонь, заиграло оно.
— Чудо! — воскликнули гости. Воистину чудо:
Сколько ни пили, полны были оба сосуда…—
Был я на свадьбе незримо, и пил я вино.
В буйной крови и доныне играет оно.
Громко поют и рыдают народные хоры,
И отзываются эхом долины и горы.

Старый колодец, как око замшелых времён,
Глухо зиял на границе враждебных племён.
Молча и злобно соседи друг друга встречали
Подле колодца — и общую воду черпали.
С севера мохом угрюмо колодец оброс,
С юга его озарил сном и духом Христос.
Верных людей в ближний город отправив за хлебом,
Он отдыхал на песке под лазоревым небом.
Тут самарянка пришла и воды набрала.
Он попросил, чтоб напиться Ему подала.
Посеребрились сухие глаза северянки:
— Как иудей просит пить у меня, самарянки?
— Если б ты знала Дар Божий и знала Того,
Кто тебя просит, сама бы просила Его.
Он бы живой дал воды, чтоб душа заиграла…
— Этот колодец глубок, — самарянка сказала, —
А у тебя, кроме помысла, нет ничего,
Чем зачерпнул бы хоть малой воды из него! —
Он самарянке ответил светло и сурово:
— Пьющие воду сию будут пить её снова.
Пьющие воду Мою утолятся навек.
Влагой Моей будет свят на земле человек,
Ибо она превратится в источник, откуда
Вечная жизнь истекает, как Божие чудо.
Ты погребла как мертвец своих первых мужей,
Тот, с кем живешь ты сейчас, не намного живей.—
И самарянка сказала: — Я сохну и стражду!
Верю в Тебя. Ты Христос. Утоли мою жажду,
Неутолимую жажду вины и беды.
Дай мне испить, дай пригубить мне этой воды!..—
Встал у колодца Христос, как высокая мера,
И произнёс: — Да поклонит Меня твоя вера. —
И наклонился под игом добра и любви,
И устремил в глубь колодца Он руки свои,
И опустила две молнии Божия милость,
И зачерпнула воды, и вода задымилась…
И самарянке Он подал пригоршню воды.
— Пей! — произнёс. — Если веришь, не будет беды!..—
Ученики возвратились из города с хлебом,
Молча стояли они под лазоревым небом.
А самарянка пила из ладоней Христа,
Светлые капли роняя, как жемчуг с куста.
Благоухала пустыня полынью и хлебом,
А самарянка пила под лазоревым небом.
Тихо пила, и Свят Дух ей лицо овевал.
Каждый глоток в её горле прозрачном сиял.
Не узнавала себя самарянка простая.
— Женщина! — молвил Христос. — Ты отныне святая… —
Северный ветер дыханье разлуки принёс,
И на прощанье сказал самарянке Христос:
— Тот, кто поверит в Меня, да исполнится светом!
Ты возвращайся и людям поведай об этом…—
С вестью она возвратилась… И духом и сном
Люди к колодцу валили несметным числом.
Все, кто поверил в Христа, пили воду святую.
Те, кто не верил в Него, пили воду простую.

Солнце садилось. Долина тиха и пуста.
Люди у камня собрались послушать Христа.
Встал Он на камень, как месяц в сиянье чудесном,
И возвестил о блаженных и Царстве Небесном.
Он проповедовал, как повелел Бог-Отец.
Он высекал злат-огонь из померкших сердец,
Светом лаская слова, что пребудут священны:
«Нищие духом и чистые сердцем блаженны!»
Алчущий правды взирал на закат и страдал.
Робкий сиял, а суровый безмолвно рыдал.
А рыбаки, что пришли с Галилейского моря,
Думали ловчую думушку счастья и горя.
Всяк принимал, оставаясь в пределах глухих.
Кроткий и плачущий приняли больше других.
Всё слышал дьявол, богат не одним только слухом,
И возразил: «А что делать богатому духом?»
Голос Христа закипал, как морская волна.
— Вы соль земли. Оттого ваша кровь солона… —
Он говорил рыбакам с Галилейского моря.
Он говорил поседелым от счастья и горя.
Он говорил, как имеющий силу и власть!..
В тесной молве негде яблоку было упасть.

Верные люди на праведный подвиг готовы.
Наперечёт были верные люди Христовы:
Пётр да Андрей, да Иаков, да млад Иоанн.
В звучной душе у Петра синь и дым, и туман,
Видно, в быту было много тумана и грома.
Скоро Христос побывал у апостола дома.
— Как твоя тёща? — спросил голубиный Христос. —
Поедом ест? — И, смутясь, бедный Пётр произнёс:
— Поедом ест каждый день и в святую субботу,
Так и шумит, так и нет на неё укороту… —
И усмехнулся Христос. И вошли они в дом.
Тёща с горячкой лежала в поту ледяном.
Глянул Христос на неё и светло и сурово.
— Встань, ты здорова! — промолвил от Духа Святого.
— И не шуми!.. — приложил Он свой палец к устам.
Та поднялась и прислуживать стала гостям.
Сядет, бывало, в углу и окажется рядом,
Доброго зятя смущая покорчивым взглядом…
Дремлет пустыня. Плывут наяву миражи.
Спросит, бывало, Христос у Петра: — А скажи,
Как твоя тёща?.. — Смирна, — ученик отвечает.
— И не шумит? — Не шумит, а как будто скучает…

В полночь глухую гроза свою песню поёт.
Молния духа в расселину времени бьёт.
Вызвал Христос во мгновение сна из былого
Тень Моисея и молвил раздумное слово:
— Ты египтянин, но знаешь еврейский народ.
Что он такое? Не тень ли у царских ворот?
Разум всегда на уме, а душа на исходе.
Даже не знаю, что думать об этом народе…—
Вспомнил седой Моисей этот жёлтый исход
И усмехнулся: — Евреи — заветный народ,
Самый святой, как свой агнец в чужом огороде.
Дьявол мешает мне думать об этом народе.
Ты исцеляешь слепых, и глухих, и немых,
Ты выпрямляешь горбатых, косых и хромых.
Ты умягчаешь людей. Я карал их жестоко… —
И Моисей отошёл во мгновение ока.
В пору глухую гроза свою песню поёт.
Зарево духа над миром незримо плывёт.

Встретил Христос бесноватого подле пещеры.
Тот завывал на закат без надежды и веры.
Бесы роились в безумной его голове
И завывали, согласно ходячей молве.
— Сколько вас там? — Он спросил в голубиной печали.
— Много! — лукавые бесы Ему отвечали. —
Наше число — середина с обеих сторон:
Шесть, шесть и шесть, и названье числу легион…—
Тут показал бесноватый свой шиш буреломный:
— Что до меня тебе, Божий ты сын или темный?!..—
Но завопили все бесы навзрыд как один:
— Не выгоняй нас из царства сего. Божий Сын!
Но отпусти нас из этой двуногой неволи
В стадо свиней, что пасётся на брошенном поле…—
Поле глухое кончалось обрывом крутым,
Море внизу разбивалось и в брызги и в дым.
И отпустил эту нечисть Христос — и глумливо
Свиньи завыли, и бросились в море с обрыва.
И утонуло всё стадо и весь легион:
Так осыпается буквами ветхий Закон,
Так опускается оползень с мёртвого склона.
Встал бы пророк Иоанн из могильного лона,
Захохотал бы тогда громовержца сильней:
— О, небеса! Я увидел паденье свиней!..—
Над Иорданом плакучая ива склонилась.
Плачет о чести, что ей на закате приснилась.
А исцелённый, чьи очи, как синь, глубоки,
Ей подпевает у брода священной реки.

ПЕСНЯ БЕСНОВАТОГО

У брода реки под знакомый напев
Встречался я с тысячью дев.
И мне предавалися все девятьсот
И все девяносто и девять.
Одна до сих пор свою честь бережёт,
А больше ей нечего делать.
У брода реки под знакомый напев
Прощался я с тысячью дев.
Забылися вдребезги все девятьсот
И все девяносто и девять.
И только одна свою песню поёт,
А больше ей нечего делать.
У брода реки под знакомый напев,
Как будто и не было дев.
Развеялись по ветру все девятьсот
И все девяносто и девять.
И только одна в моём сердце поёт,
А больше ей нечего делать.

Жатва приспела, но редких людей не хватает.
Враг человеческий редкую душу хватает.
Плевелы духа со злаками вровень стоят,
Злаки сияют, а плевелы духа блестят.
Редких людей у Христа было мало. Однако
Было двенадцать — как звёздных кругов Зодиака.
Каждый на месте, зерцало в зерцало стоит,
Колос о колос и сердце о сердце стучит.
Но выбивались из ряда, как огнь из-под спуда,
Петр, Иоанн и Фома, а последний — Иуда.
Думал Христос: не пора ли на подвиг поднять
Этих людей и чудесную силу им дать?
Молвил: — За Мной! — и взошёл на высокую гору,
И показал им все царства, открытые взору.
Мимо неслись облака с косяками зарниц,
И надвигалось осеннее облако птиц.
На заходящее солнце молились народы,
И на луну завывала волчица свободы.
В книге судеб шелестели святые места.
Тихо и властно звучали реченья Христа.
— Как иудеи пасите сердца иудеев,
Но сторонитесь чужих языков и злодеев.
Этих оставьте шататься на тёмном краю,
Этих оставьте на высшую волю Мою.
И, наконец, наставленье Моё не забудьте:
Где бы вы ни были, что бы ни делали, будьте
Мудры как змеи и кротки как голуби… Тсс! —
Остановил Он крикливое облако птиц.
Стало безмолвное небо высоко-высоко,
Стало неполное время глубоко-глубоко.
Пётр запылал, Иоанн задымился, Фома
Выпучил очи, Иуда был бледен, как тьма.
Все остальные считали число, что скрывалось
В облаке птиц, но число никому не давалось.
Всё улеглось. Мертвецы мертвецов погребли.
Птицы опять закричали и скрылись вдали.
Только Фома бормотал, предаваясь сомненью:
«Мудры как змеи…» — слова с потаённою тенью.

Облако солнца плывет над бегущей водой.
Лунные пятна играют с полынью седой.
Тёмные люди внимали Христу, будто дети,
И говорил Он часами о внутреннем свете…
— Ставят свечу не в сосуд, а на долгий подстав,
Чтобы входящие видели свет-златоглав.
Око — телесный светильник, но разно зирает.
Если светло в твоём теле, то око сияет.
Если нечисто, то око зирает темно,
Как твоё тело, оно чистоты лишено.
Тёмное тело тебя поражает зияньем,
Чистое тело тебя освещает сияньем.
Только гляди: свет в тебе — а не есть ли он тьма?!.
Так говорил. И народ умилялся весьма.
Слушал, вкушая духовную пищу, и плакал…
Голод народа урчал, как дельфийский оракул.
То ли взаправду роптала людская молва,
То ли на солнце трещала сухая трава.
Ропот народа до слуха Христа докатился,
И, понимая народ, Он к своим обратился:
— Что у вас есть в коробах для народа сего? —
— Есть пять хлебов и две рыбы, опричь ничего…—
И помолился Христос на святую погоду,
И обратился к сидящему в поле народу.
Дал пять хлебов и две малые рыбы на всех,
Дал и насытил пять тысяч людей во гресех.
Даже немного осталось, а может, и боле.
Старый и малый счастливо покинули поле.
Ученики подобрали куски от хлебов
И нагрузили двенадцать больших коробов.
Чудно об этом вещали народные хоры,
И отзывались речные долины и горы.

То не сирены и звёзды играли в крови —
Он проповедовал слово добра и любви.
Он приходил и садился на землю во храме
И разговаривал с миром цепными громами.
Но фарисеи не больно внимали громам
И привели неподобную женщину в храм.
Так очутилась весёлая девка Магдалы
Перед Христом в середине священной мандалы.
И произнёс, испытуя Христа, фарисей:
— Это блудница! Что скажешь, то сделаем с ней.
Мы по закону таких побиваем камнями.
Учишь любви, может статься, ты только цепями. —
Нечто писал на земле своим пальцем Христос,
Не поднимая своей головы, произнёс,
И зазияли слова на миру, яко пламень:
— Тот, кто из вас без греха, первый брось в неё камень! —
И, устыдясь, фарисеи один за другим
Вышли из храма, исчезли из мира, как дым.
То не в бору золотом затерялась синица —
Это во храме святом затаилась блудница.
— Женщина! — молвил Христос. — Огляди этот свет.
Где обвинители? Где твои судьи? Их нет.
Я же тебя ни винить, ни судить не желаю
И твою душу на волю судеб оставляю.
Ну так иди себе с Богом и впредь не греши… —
Так Он сказал от своей голубиной души.
То не в бору золотом зазвенела синица —
Это во храме святом зарыдала блудница.
— Горе моё как сова среди белого дня!
Ты всё забыл, Иисус, и не видишь меня! —
Глянул Христос и припомнил как будто впервые
Деву Магдалы — её называли Мария.
Дева рыдала: — Зачем я тогда подошла,
Поцеловала и душу свою обожгла?
Ты говорил, что ещё не пришло моё время,
Бросил меня и отверг, как ненужное бремя.
Мне оставался позор — я пошла по рукам… —
Так упрекала, и слёзы текли по щекам.
Вытерла слёзы она, как струистую муку,
И обнажила она свою влажную руку,
И занесла на Христа она руку свою…
То не скатилось яйцо в голубином раю,
То не разбилась в аду окаянная сила —
Это пощечина праведный храм огласила!
Принял Христос сего мира позор и тщету.
— Бей! — произнес и подставил другую щеку.
Время обиды прошло, как и всё остальное.
— Хватит, — сказала. — Тебе отдала я земное… —
Ветхая днями обида стояла, как храм.
Вышел Христос, и Мария пошла по пятам.
И полюбила Христа, но другою любовью,
А остальное омыла слезами и кровью…

Он проповедовал людям: — Я свет неземной
Миру сему, и кто следовать станет за Мной,
Будет ходить не во тьме, а в просвете чудесном…
Вот что ещё говорил Он о Царстве Небесном:
— Царство Небесное каждому в меру дано.
В каждом из вас пребывает незримо оно.
Только ищите его хорошо и найдёте… —
Тут подошли к Нему люди по духу и плоти
И прошептали, как будто по сердцу скребя:
— Мы, иудеи, давно уже ищем тебя.
— Вижу, — Он молвил, — что вы Авраамово семя.
Я с Авраамом беседовал в доброе время.
Ищете смерти Моей, но всему Божий срок.—
Тут засмеялись они и сказали: — Пророк!
Сколько же от роду лет тебе? Тридцать, не боле.
Как же ты мог Авраама увидеть дотоле?
— Видел, как вас. — Это ложь! — фарисеи взвились. —
Мы Авраамово семя, и мы родились
Не во хлеву блудодейства, а в лоне Закона!..—
Тёмный намёк принял дьявол весьма благосклонно.
— Не богохульствуй! — кричали они на Него. —
Мы, иудеи, имеем Отца одного —
Господа Бога!.. — Христос им ответствовал строго:
— Это не ложь! Я пришёл к вам от Господа Бога
И говорю вам, как гром среди ясного дня,
Но не желаете вы даже слышать Меня.
Истинно, истинно всем говорю до едина:
Если б имели Отца, то имели бы Сына.
Дьявол отец ваш. И знайте: когда сей отец
Ложь говорит, он своё говорит, ибо лжец.
Лжец и отец всякой лжи и любого сомненья!.. —
Громко вопя, фарисеи взялись за каменья —
Окаменели их руки, и сами они
Окаменели, но вечно остались в тени.
Враг оценил и Христа, и Его милосердье:
— Ну, ничего. Это всё-таки тоже бессмертье… —
Только Фома размышлял в стороне: — Ей-же-ей!
Что это значит? Он матери старше своей!.. —
Глухо об этом рыдали народные хоры,
И рокотали речные долины и горы.

Имя Христа излетало, как голубь, из уст.
Слава Его распускалась, как розовый куст.
Зависть и злоба, как чёрные свечи, зияли.
Он проходил — и следы Его долго сияли.
И навсегда превращались в святые места.
Он проходил — и везде узнавали Христа.
Тихие розы шипами Его задевали,
Старые женщины руки Ему целовали
И восклицали, извилистым сердцем любя:
— Благословенны сосцы, что питали Тебя!..—
Праздная площадь полна ликованья и гула.
Сблизились люди, но близко и зависть шагнула,
В тесной молве, как глухая крапива, ожгла.
Вдруг Он почувствовал: часть Его силы ушла.
Остановился Христос во мгновение ока:
Площадь мала, а народное море широко.
Остановился и взором окинул людей:
— Кто-то сейчас прикоснулся к одежде Моей!..—
То не волна проходящую лодку хватает,
То не медведица сладкую борть обирает,
То не слеза точку смысла смывает с листа, —
Это вдова прикоснулась к одежде Христа
И первый раз в голубые глаза поглядела
И прошептала, как будто сова пролетела:
— Я прикоснулась к священной одежде Твоей,
Ибо хотела по вере убогой своей
Через неё исцелить дорогое дитяти,
Что умирает сейчас на холодной полати…—
Солнце и месяц стояли в святых небесах.
Вера и слёзы сверкали в безумных глазах.
Сын человеческий молвил: — Счастливая мати!
Верой своей ты спасла дорогое дитяти.
Он уже встал и стоит у раскрытых дверей
И прогоняет ворон помаваньем бровей… —
Смолк Его голос. И только на дальней полати
Старость седая звала свою смерть, как дитяти.
То не сова обронила перо на лету —
То благодарная мать поклонилась Христу…

Он говорил о смиренье земном и небесном,
Как о чудесном цветке, никому не известном.
— Много желающих в райские кущи войти
И за вратами блаженных покой обрести.
Мало желанья, нужна благочестная вера.
Чистая вера — вот самая тонкая мера.
Много толпится идущих за Мною вослед.
Все не войдут — слишком узок блаженный просвет.
Слушал народ и созвучно кивал головами,
Словно морская равнина играла волнами.
Рокот народа сулил переменные дни.
Близкие люди шепнули: — Учитель, взгляни!
Вон Твоя матерь, а с ней Твои старшие братья.
Что-то кричат, простирая навстречу объятья…—
Площадь гудела, народу как в бочке сельдей.
Глянул Христос на своих голубиных людей
И обронил им зарок без святого изъятья:
— Вы Моя матерь и вы Мои сущие братья!
Или забыли? Не мир Я принёс вам, а меч!..—
Вот что за слово срубил, будто голову с плеч.

Белое солнце, простёртое ниц перед Богом,
В полдень стоит высоко над убогим порогом.
Переступили желанные гости порог.
Мир сему дому! И каждый на ложе возлёг.
Красная дева Магдала навстречу вставала,
Ноги Христовы студёной водой обмывала,
И вытирала волной своих долгих волос,
И улыбалась, и ей улыбался Христос.
Вот пролила на Него изобильное миро —
Благоуханье пошло во все стороны мира.
Возревновали смиренные ученики,
Но придержали на всякий причёт языки.
Только Иуда, как тень золотого кумира,
Мрачно взирал на чужое разлитое миро
И сокрушался, завистливым сердцем горя:
— Сколько же денег пропало, и, видимо, зря!..

Лодка под парусом вышла в открытое море.
Душу Христа укачало на свежем просторе.
Он задремал. Но, горючую кровь леденя,
Буря упала, как гром, среди ясного дня,
Инеем молнии запорошила все лица…
Чья-то душа пролетела, как чёрная птица.
Люди и волны смешались, как ужас и зло.
Парус сорвало, и вёсла в щепы разнесло.
Утлая лодка зияла раскрытой могилой.
Люди кричали: — Сын Божий, проснись и помилуй!..
И пробудился Христос от глубокого сна,
Топнул ногою на бурю, и стихла она.
Только хлестала струя из пробитого днища,
Как из бессмертной души — голубая кровища.
Глянул Христос — и свернулась живая струя,
В море обратно она уползла, как змея.
Радуйтесь, люди!.. Людей же не радует око:
Море широко, а берег желанный далёко.
Парус ободран, и весла разбиты зело.
— Это конец! — завздыхали они тяжело,
Ибо по грозному плеску заметили вскоре:
Лодку уносит теченьем в открытое море.
И покачал головою Христос и сказал:
— Вот ваш конец! — и рукою на снасть указал.
Встал и пошёл через борт в глубину под волнами.
Глубже и глубже! И дна Он коснулся ногами.
Начал расти и расти, как покой в тишине,
А между тем Его ноги стояли на дне.
Вот показалась из волн голова золотая,
Вот от руки побежала гора голубая.
Бросили с лодки Ему бечеву наконец.
Зычно поймал Он её за свободный конец,
Через плечо перекинул и шагом широким
Двинулся к берегу. Берег казался далёким.
Долго ли, скоро ли лодку тащил за собой —
Громче и громче шептал побережный прибой.
Уровень дна под ногами Его повышался,
Рост между тем с каждым шагом Его уменьшался.
Дольше и тише Он лодку тащил за собой.
В рост человека Он вышел на мелкий прибой.
Пал на каменья лицом, как герой после битвы.
Люди над Ним возносили святые молитвы.

Путь на вершину лежит посреди облаков.
Выбрал Христос первоподданных учеников.
Встали бок о бок три ждущие молнию кедра:
Петр, Иоанн, а о третьем спросите у ветра.
Пали они на вершину, как Божья роса,
Так и не сделав сияющий шаг в небеса.
Так и заснули. А светлый Христос на вершине
Долго стоял, а быть может, стоит и поныне…
Он помолился и в новых предстал покровах,
Чистых и белых, как жертвенный снег на горах.
Тут окружили Его, как зарницы глухие,
И Моисей, и пророк Илия и другие.
И разгорелась беседа, и в ней, яко дым,
Частое слово клубилось: Иерусалим.
Ученики пробудились от блеска Христова.
Петр озадачил Христа одержимостью слова:
— Здесь бы нам жить, предаваясь блаженной судьбе!
Сделать три кущи. Одну бы забрал Ты Себе,
А Моисей и пророк Илия, и святые
Пусть бы забрали по жребию все остальные… —
Так говорил он, не ведая, что говорил,
Словно голодный пустое в порожнем варил.
Но разошлись небеса, и пустое сгустилось
В белое облако, и на вершину спустилось,
И широко осенило людей. И вошли
В облако люди, не чуя ногами земли,
И задрожали, и каждый телесный их волос
Вздрогнул от страха… И был им из облака голос:
— Се Мой Возлюбленный Сын, и Его Одного
Слушайте, люди и присные мира сего!..—
Пётр обомлел, Иоанн обезумел, а третий
Был разнесён, яко дым, дуновеньем столетий.

Вера, вперёд! Впереди неизвестность и страх.
С учениками Христос очутился в горах.
Ирод Антипа спустил с недреманного ока
Лютых собак по следам молодого пророка.
Лай далеко — только звон отдается в ушах.
Вот и рубеж! До спасенья всего один шаг.
Но удержала людей вероломная робость —
Перед глазами разверзлась бездонная пропасть.
И увидали они свой последний предел,
И поредели их мысли, и дух поредел,
И на скрижалях святых письмена поредели.
Молвил Христос: — Не ко времени вы оробели.
Легкий на веру — на лёгкую ногу тяжёл.
Вот испытанье! Кто верит, за Мной! — и пошёл
По воздусям через пропасть, и шаг был широким.
Но испытанье на веру казалось жестоким.
Пётр задрожал, Иоанн зашатался, Фома
Пал на колени, Иуда смутился весьма.
А остальные глазами и духом облезли
И на мгновение мира как будто исчезли.
Пыль от Христовых подошв чуть туманила падь.
Это заметил Фома и стал хворост сбирать.
Ум поводырь: ни к чему или к яме подводит.
Глянул Фома, а Христос к тому краю подходит.
Хвороста груду взвалил на плечо и пошёл
По воздусям, хоть и был с этой ношей тяжёл.
Хворост бросал и по хворосту шёл через пропасть
И приговаривал: — Боже, умерь мою робость,
Что пробирает до самых костей, как мороз…—
И оглянулся на треск этой веры Христос.
Люди тянулись вослед за Фомой через пропасть,
Хворост под ними трещал, заглушая их робость,
Что пробирала до самых костей, как мороз…
— Ай да Фома! Ай да ум! — рассмеялся Христос
И протянул ему руку с крутого обрыва.
Принял Фома эту руку и вышел счастливо.
Вышел последним Иуда, и сразу за ним
Мост обвалился, и вышел из пропасти дым…
Обнял Христос по дороге Фому и на ухо
Что-то ему прошептал не для смертного слуха,
Ибо Фома очень долго стоял посторонь
И выходил из ушей его дым и огонь.
— Что Он сказал? — любопытные люди пытали
Долго Фому. Он ответил в глубокой печали:
— Только три слова сказал не для мира сего…—
Больше они не пытались узнать ничего.
Эти слова затерялись под спудом поэмы.
Жаль, что искатели слепы, и глухи, и немы…

Видел Христос Утешителя скорбных людей:
Он над водою носился, как пух лебедей.
Видел Христос на мгновенье, что мира короче,
Дьявола, спадшего с неба, как молнию ночи…

Лазарь уснул. Уже четверо суток прошло.
Вечный покой сном и духом разит тяжело.
То не морозы до самых костей пробирают,
То не мотыги усохшее поле копают,
То не рабыни моченые льны теребят, —
Это по Лазарю бедные сестры скорбят.
Встал перед ними Христос в подорожной печали.
— Поздно явился, Сын Божий, — они прошептали.—
Радости наши плакучей травой полегли,
Глазыньки наши горючей росой потекли.
Был бы Ты рядом, наш брат не заснул бы навеки…—
И прослезился Христос о земном человеке.
Долгой слезой Он сердца их не стал бередить,
Встал и сказал: — Я пришёл, чтоб его разбудить.
Где он лежит?.. — И пещеру Ему показали.
Он отвалил от неё серый камень печали.
Сумрачный дух из пещеры клубами пошёл
И помрачил на худое мгновение дол.
Голос Христа, как сияющий луч, преломился:
— Лазарь, восстань и явись!.. — Он восстал и явился.
Жмурясь от света, предстал в гробовых пеленах.
Обнял живых, осыпая невидимый прах.
Ропот народа пошёл во все стороны света:
— Лазарь из мертвых воскрес! Что бы значило это?..—
В солнечном пламени Лазарь на камне сидел
И на прохожих, как в синюю овидь, глядел.
Он напевал про себя золотистую песню,
И растекалась она по всему поднебесью.