За три дня моя новая, дотоле ни разу не надеванная обувь превратилась в лоскутья. :
Внизу, в Барвозе, заболели Маслов и Юдин. Странное недомогание, жар, слабость, ломота и головокружение... Оба не спали по ночам, а днем засыпали в седле. Все мы, и здоровые и больные, глотали хину в непомерных количествах, потому что заболевание было похоже на малярию, хотя мы и знали, что малярии на Шах-Даре не бывает. Тропическая малярия и "персидский тиф"--папатачи в том, тридцатом году свирепствовали много ниже Хорога, по Пянджу--в Рушане. Теперь с этими болезнями и там справилась советская медицина.
В Рошт-Кала, против кооператива, мы расстались с Хувак-беком. Он сказал, что остается здесь "проводить собрание, говорить разные слова на собрании". Юдин хотел заплатить ему за сопровождение нас к ляджуару, но Хувак-бек, едва не обидевшись, наотрез отказался от вознаграждения. "У меня есть партбилет, и не ради денег я с вами ходил!"--так перевел Зикрак горячее его возражение.
С Зикраком мы расстались в Тавдыме, и на следующий день крупной рысью, оставив позади Маслова с вьючной лошадью, въехали в ворота хорогской крепости, распахнутые перед нами штыком часового. Он издали радостно заулыбался, увидев нас. Красный плакат "Добро пожаловать!" снова мелькнул перед нами.
17
Вавилон и Передняя Азия вывозили ляджуар, считавшийся священным камнем, в Египет. В эпоху Нового царства, середины второго тысячелетия до нашей эры, князьки Передней Азии посылали ляджуар, как лучшую дань, фараону. Мы отправили ляджуар в Академию наук и в Геолком Ленинграда.
Александр Евгеньевич Ферсман был несказанно обрадован нашей находкой. Как только не пробовал, не испытывал он образцы! По его приглашению, в Минералогическом обществе я сделал доклад о найденной нами ляпис-лазури. Написанная Юдиным, Хабаковым и мною научная статья была опубликована в "Трудах Памирской экспедиции 1930 года".
18
Тысяча девятьсот тридцать первый год. Снова медленно, шаг за шагом, движутся лохматые киргизские лошади. Снова покачиваются в седлах участники геологической экспедиции: массивный, дородный, грубоватый Юдин; петрограф Н. С. Каткова; коллекторы В. Н.Жуков и В. А. Зимин --простые русские парни; молодой художник Д. С. Данилов, которому поручена глазомерная маршрутная съемка. Я участвую в экспедиции в качестве заместителя начальника. Овчинные полушубки, тяжелые сапоги, винтовки, геологические инструменты... Караван вьючных лошадей со снаряжением и продовольствием. Ночи в палатках, костры, дежурства, дымящийся по утрам и вечерам плов в больших котлах...
С нами шесть бойцов-пограничников -- наша охрана на случай нападения басмачей. С нами караванщики-- ошские, испытанные в совместных странствиях по горам узбеки.
Восточный Памир. Восточная граница Советского государства. Разреженный воздух долин, взнесенных природой на четырехкилометровую высоту. Еще более разреженный воздух на перевалах, через хребты, превышающие долины на полтора-два километра. Пустыня Маркансу, Пшарт, Аличур, Сарезское озеро, Кумды, Тамды, Кызыл-Рабат, озеро Зор-Куль и много других восточнопамирских названий.
Так в ежедневном пути проходят май, июнь, июль.,"
Седьмого августа экспедиция вышла из кишлака Барвоз, на реке Шах-Дара, вновь к месторождению ляджуара. Поднимаются все шестеро постоянных участников экспедиции и шесть шугнанцев-носильщиков. С нами мохнатый, тяжело завьюченный як, которого мы надеемся провести к самому месторождению. Все мы придем и уйдем. Жуков останется там: он принял на себя обязанности производителя работ по добыче и вывозу ляджуара. На Памире он никогда не бывал. Но человек он физически крепкий, упорный. Работа на высоте 4570 метров -- нелегкое дело, но Жуков -- коммунист, он выдержит и обязанности, взятые на себя, выполнит!
К месторождению мы поднимались два дня. Яка удалось довести до подножия отвесной мраморной скалы; там, прямо в русле высохшего ручья, была поставлена палатка.
Я с Даниловым, Зиминым и Жуковым решили подняться на вершину скалы. Карабкались по узкой расселине, обошли скалу с тыла и забрались на ее вершину. Мы надеялись найти здесь новые точки выходов ляджуара. Но их здесь не оказалось. Мы спустились к Ляджуар-Даре и снова поднялись вдоль ручья, туда, где Юдин и прочие поставили палатку. Это было восьмого августа.
На следующий день я, как было условлено, отправился один к истокам реки Ляджуар-Дары: возникшая в прошлом году мысль исследовать неведомые ледники и водораздел главного шах-даринского хребта не давала мне покоя. С этого дня я надолго оторвался от экспедиции. Мои хождения привели меня к открытию пика высотой в 6096 метров, который я назвал пиком Маяковского. Опишу я эти хождения в другом месте.
Десятого августа все, кроме Жукова и одного носильщика, ушли вниз. А Жуков остался на месторождении в ожидании рабочих и группы саперов-пограничников, которых представляло экспедиции командование памирекого отряда для прокладки к месторождению вьючной тропы и для помощи в организации вывоза ляджуара.
Никому не ведомое прежде, безлюдное, глухое ущелье Ляджуар-Дары наполнилось грохотом взрывов, звонким стуком мотыг и ломов, ржаньем пробирающихся по дикой тропе лошадей, голосами людей, упорно работающих на отвесных скалах. Десять бойцов-пограничников и сорок рабочих-шугнанцев принимали участие в этой грудной работе.
Во второй половине августа пять с половиной тонн синего памирского камня, выбранного Из осыпей под отвесною мраморною стеной, были вывезены с месторождения и с величайшими трудностями доставлены в Хорог.
Жуков выполнил порученную ему работу. Погода испортилась. Дальнейший вывоз камня пришлось прекратить.
В сентябре, соединившись в Хороге, все участники экспедиции двинулись караваном вниз по Пянджу--к Рушану, Ванчу, Калай-Хумбу и далее, к столице Таджикистана...
19
Тысяча девятьсот тридцать второй год.
Пограничники год назад пришли на памирскую государственную границу и накрепко закрыли ее. Кончилось басмачество. Пути на Памир стали безопасными, мирными и спокойными. От Оша до Хорога прошли первые автомобили... Началось строительство восточно-памирской автодороги. На Пяндже, на Гунте, на Шах-Даре появились первые колхозы, открывалось все больше школ.
Памир переставал быть таинственной заповедной страной. Легенды уступали место строгим расчетам и точным цифрам. Началась всеобъемлющая, будничная, плановая работа по превращению Памира в область во всех отношениях и в подлинном смысле слова советскую. Героический период маленьких, уходивших как на иную планету экспедиций закончился. Романтика медленных, дальних странствий сменялась повсеместным торопливым движением, календарными неумолимыми сроками. На Памир вступили десятки научных отрядов огромной Таджикской комплексной экспедиции, в которой было триста научных работников, а всего--больше тысячи участников.
Эту экспедицию прекрасно организовал и умело ею руководил Николай Петрович Горбунов,--в прошлом, при В. И. Ленине, управляющий делами Совнаркома РСФСР, а с конца двадцатых годов энергичный исследователь Памира, замечательный ученый, впоследствии академик, непременный секретарь Академии наук СССР.
Романтическими становились сами дела, их широки масштабы, их огромное научное и социально-экономическое значение, их необъятная перспективность...
Восторженный стиль моих рассказов о Памире, записей в моих путевых дневниках сменялся строгими, сжатыми докладами, сообщениями, короткими распоряжениями и сухими, деловыми заметками.
По приглашению Н. П. Горбунова я стал ученым секретарем всей экспедиции, начальником "центральной объединенной колонны ТКЭ", двигавшейся на Памир в огромном составе, е большим караваном. Как никогда прежде, я научился ценить время. И в лунные ночи в палатке, поставленной у бурлящего ручья, под льдистыми гребнями гор, я размышлял уже не о космосе и не о драконах, а о том, как согласовать работу ботаников с работою гидроэнергетиков, работу геохимиков--с работою гляциологов и о том, где взять сегодня фураж для множества лошадей каравана, о том, как переправить вьючную радиостанцию за этот перевал, и еще о том, как наладить работу шлиховой лаборатории под обрывом, где ей угрожают обвалы.
Лазурит стал только одной из нескольких сотен "точек", которые семидесяти двум отрядам экспедиции надо было посетить, осмотреть, обследовать, изучить... Синий памирский камень никто теперь уже не называл памирским неведомым словом "ляджуар". Ему были прочно присвоены строго научные, принятые во всех учебниках минералогии и петрографии названия: ляпис-лазурь и лазурит. Второе было короче и проще, а потому и утвердилось во всех последующих научных трудах.
Среди открытых экспедицией различных крупных месторождений лазурит теперь был подобен маленькой синей звездочке в небе, сверкающем звездами первой ее личины. Но и эта крошечная звездочка не была забыта. Для полного изучения ее в составе экспедиции был сформирован маленький "лазуритовый отряд". Но в том, 1932 году лазуриту не повезло. Сотни прекрасных, добросовестных научных специалистов ехали на Памир. Но бывают же несчастливые исключения: начальником лазуритового отряда был человек, оказавшийся позже проходимцем и не имевшим даже геологического образования. Я не стесняюсь назвать жуликом этого недостойного человека. Любезнейший и скользкий в отношениях, этот юркий черномазый человек разговаривал о науке так, словно она его осеняла свыше, и при этом, вероятно, думал, что взять синий памирский камень так же легко, как бриллиант из витрины музея, -стоит только, настороженно обернувшись, выдавить стекло витрины и быстро протянуть руку. Позже выяснилось, что, получая образцы внизу, в долинном экспедиционном лагере, он вообще не побывал на месторождении, испугавшись ли трудностей или занявшись другими, корыстными делами. По окончании экспедиции, спасаясь от ответственности, он оказался в бегах. Это еще раз говорит о том, как важно выбирать в состав экспедиции только людей выверенных, всесторонне испытанных, опытных и главное--бескорыстных, чуждых авантюризму.
