у нас полная чаша:
сын, муж председатель и каша!
Я девушка настойчивая
Ой, какая я девочка красивая,
какая я девочка милая!
Собралась и попёрлась в гости
к дружку хорошему,
никем не спрошенная.
Туки-туки, не ждали,
хороших девушек, может, звали?
Не ждали, а я пришла,
открывайте замки, ворота!
Стою, жду у ворот,
никто открывать не идёт.
Обиделась, через забор полезла,
я ведь девушка честная:
раз пришла, значит, пришла,
назад не вернусь никогда!
Открывайте, хоть и не ждали,
своей подруженьке Вали!
Тишина. Все вымерли что ли?
Я оконце быстренько вскрою:
вдруг там труп на трупе лежит,
иль дружок топорищем прибит?
В окошко влезла. Хата пустая.
До чего ж я дурная!
Все в сельсовете сегодня
на очень большущей сходни
решают вопрос:
— Когда на покос?
А я девчонка сознательная:
вставлю стекло старательно
и бегом в сельсовет!
— Где тебя носит сто бед?
— Да в уборную я ходила.
— Проходи, Валя, берут тебя бригадиром!
Дела на совхозной сходке
Собрался народ.
Дальше вместе пойдёт
наш «пароход»,
перёд и только вперёд!
Решили, постановили,
никто ни с кем — не согрешили!
И «паровоз» пошёл.
Дед Макар штаны не нашёл
на этом всеобщем собрании.
А бабки-язычницы партизанили
за общественным «паровозом».
Ну здравствуйте, люди, с совхозом!
Чукча не знает по-русски
Чукчи-читатели,
яранго-старатели
ждут своего геолога
с газетой «Труд» или с историей
о победе коммунистического труда:
Вот это да!
Чукчи-читатели,
чукотко-копатели
ждут новостей,
ждут не дождутся вестей
про начало социализма,
про крах капитализма,
про трамваи зелёные
и необъятные русские территории!
А когда новостей дожидаются,
то улыбается
полубеззубой улыбкой
каждый чукотский политик,
и тыча в газету пальцем:
— Это товарищ Сталин?
— Да, а это поезд быстрый! —
геолог, он не капризный,
расскажет, как к пятидесятому году
к Чукотке летать будут самолёты
с туристами на борту.
— А зачем?
— И сам не пойму!
Чукче-читателю сложно
даётся грамота, он осторожно
повторяет слова:
«Земля — круглый шар она».
Чукча — два глаза узких,
чукча не знает по-русски,
чукча читать пытается.
И у него, черт возьми, получается!
Терпение и мечта
Я не терпел ни божьего уклада
ни наглости воров,
ни хамства, ни отсутствия зарплаты,
даже священников. Ну что ж.
Я не терпел, как многие другие,
когда шериф плюёт тебе на грудь:
я мог и от шерифа в степи двинуть,
а там за мной уж точно не придут.
Я не терпел и женщин-проституток,
их гаденький, притворный смех,
я не терпел разгульных пошлых шуток.
Я не терпел почти что всех!
Я мог уйти не оглянувшись
и на «Прощайте» промолчать,
я мог, когда хотел, вернуться
и даже «Здрасьте» не сказать.
Я почти бог, и я свободен,
я точно знаю, как дышать,
когда в твой мир никто не входит.
И буду дальше так шагать.
Но однажды пришла какая-то сила
и меня под себя подвалила:
я должен был сдать оружие,
помыться, побриться (так нужно им),
да на завод шагать строем,
и даже с начальством не спорить.
Я терпел это долго:
может год, может два. А толку?
Меня превратили в раба!
Бежать? Но куда?
Я всё вспоминал о рае:
когда меня не хватали,
и я не плевался в ответ.
Нет больше счастья, нет!
Но как-то раз
я ушёл через лаз
в Канаду.
Говорил сам себе: «Так надо!»
Дошёл до самого севера,
поселился у берега
небольшого залива.
Сижу с удочкой, ожидая прилива,
а на спине ружьё-карабин.
Я на воле, и я один,
жду, когда шторм пригонит терпение,
которое скажет: «Без сопротивления,
парень, мы тебя снова достали!»
Индейская девушка
Брось свои пистолеты!
От твоих арбалетов
умирает последний медведь,
ступивший на эту твердь
на два миллиона лет раньше, чем ты.
Хохочешь? Ну хохочи.
Пистолеты всегда неправы.
А тебе до человеческих правил
не даст дожить новоземелец:
смотри, от его пуль умирает индеец,
тело, которого не индевеет,
а устремляется ввысь.
Ты за него держись!
И его кровь в тебя перельется.
Видишь, как он смеется,
размахивая арбалетом
в 2025 лето.
Зачем он делает это?
А ты
пистолет свой держи
покрепче,
с ним тебе будет легче,
с ним тебе будет надёжней!
Медведь свои кости сложит
и даст тебе силу.
Ведь нету тебя красивей
в этом мире невечном.
Лишь твоя душа, человечек!
Мы — растворимая даль
Мы никогда не смотрели
в эти лица — нам всё равно,
и какие б мы песни ни пели,
нас нет тут уже давно.
Мы? Нет, мы не из прошлого,
мы — растворимая даль.
Наша жизнь простая и сложная,
а в глазах, как всегда, печаль.
Разочарованные планетой,
мы скоро уйдём навсегда:
полем уйдём и лесом,
не вернёмся сюда никогда.
Вы в наши глаза глядели
и с нас всегда брали пример,
и что б мы ни совершали,
возглашали вы: «Пионер!»
Народная пелась песня,
строились города,
полем ходили и лесом
могучие поезда,
разукрашивалась пустыня,
хлеба снимали жнецы.
И никому не хотелось
завтрашней пустоты.
Лихо, лихое лихо,
далёкая, дальняя даль —
это мы уходили. Тихо!
На планету пришла печаль.
Наша Вечность нам верна
Из-за неё города крушились,
из-за неё пропадали сны
о каких-то мечтах великих.
С её именем гибли мы.
А она присядет неспешно,
отдохнёт век, другой у болота.
Как твоё имя? «Вечность.
Всё пройдёт, даже это!» —
скажет и ветром подует.
Тина вдруг болото съест.
Где-то голубь воркует —
это призрака треск.
Ну вот и всё, дорогая,
ты вряд ли вспомнишь о нас,
как мы любили, страдали…
Другой Вечности нас отдашь.
Она вздохнёт безутешно:
«Я вряд ли вспомню о вас,
о ваших смешных надеждах.
Другой Вечности? Нет, не отдам!
Жаль мне терять ваши мысли,
глупости, моду, успех.
Ваши войны большим коромыслом
на меня навесили грех.
Жаль мне терять всё это —
не подарю никому!
Я сама бы канула в Лету,
да в страшной трясине тону».
Дети наших детей — у них всё просто
Да что они знают,
дети наших детей?
Они похоронки считают,
и фразу вечную «рот зашей»
заучивают наизусть.
Дети детей не обучены
почему-то строем шагать:
изобретают гаджеты —
их у них не отнять!
Кем-то история писана,
чей-то воюет солдат.
Детям детей на лысины
падает снегопад
то ли зимы новой ядерной,
то ли снег белый из туч.
Но дети детей не плакали,
у них нескончаемый Путч:
зима почти
